Читатник Дао - Снова Довлатов

09.07.2012

— Что же тебя в ней привлекало?
Михал Иваныч надолго задумался.
— Спала аккуратно, — выговорил он, — тихо, как гусеница…

***

Потоцкий, вы своим обликом нарушаете гармонию здешних мест…

***

На чужом языке мы теряем восемьдесят процентов своей личности. Мы утрачиваем способность шутить, иронизировать. Одно это меня в ужас приводит.

***

…безнадежное, унылое, назойливое чувство. Худосочный и нудный мотив: «Где ты, Русь?! Куда все подевалось?! Где частушки, рушники, кокошники?! Где хлебосольство, удаль и размах?! Где самовары, иконы, подвижники, юродивые?! Где стерлядь, карпы, мед, зернистая икра?! Где обыкновенные лошади, черт побери?! Где целомудренная стыдливость чувств?!..» Голову ломают: «Где ты, Русь?! Куда девалась?! Кто тебя обезобразил?!»
Кто, кто… Известно, кто… И нечего тут голову ломать…

***

Я шел и думал — мир охвачен безумием. Безумие становится нормой. Норма вызывает ощущение чуда…

Сергей Довлатов «Заповедник»


Читатник Дао - Сергей Довлатов

14.06.2012

Всю жизнь я ненавидел активные действия любого рода. Слово «активист» для меня звучит как оскорбление. Я жил как бы в страдательном залоге. Пассивно следовал за обстоятельствами. Это помогало мне для всего находить оправдания.
Любой решительный шаг налагает ответственность. Так пускай отвечают другие. Бездеятельность — единственное нравственное состояние… В идеале я хотел бы стать рыболовом. Просидеть всю жизнь на берегу реки, И желательно без всяких трофеев…

***

Всякое Дело с заглавной буквы тебе ненавистно. Вокруг него — зона мертвого пространства. Там гибнет все, что мешает делу. Там гибнут надежды, иллюзии, воспоминания. Там царит убогий, непререкаемый, однозначный материализм…

***

Есть что-то ущербное в нумизматах, филателистах, заядлых путешественниках, любителях кактусов и аквариумных рыб. Мне чуждо сонное долготерпение рыбака, безрезультатная немотивированная храбрость альпиниста, горделивая уверенность владельца королевского пуделя…
Короче, не люблю я восторженных созерцателей. И не очень доверяю их восторгам. Я думаю, любовь к березам торжествует за счет любви к человеку. И развивается как суррогат патриотизма…
Я согласен, больную, парализованную мать острее жалеешь и любишь. Однако любоваться ее страданиями, выражать их эстетически — низость…

Сергей Довлатов «Заповедник»


Читатник Дао - Сергей Довлатов

28.05.2012

— Опохмелился?
— Ну. Как на сковороду плеснул, аж зашипело!

***

Борька трезвый и Борька пьяный настолько разные люди, что они даже не знакомы между собой…

***

Зашел я в лесок около бани. Сел, прислонившись к березе. И выпил бутылку «Московской», не закусывая. Только курил одну сигарету за другой и жевал рябиновые ягоды…
Мир изменился к лучшему не сразу. Поначалу меня тревожили комары. Какая-то липкая дрянь заползала в штанину. Да и трава казалась сыроватой.
Потом все изменилось. Лес расступился, окружил меня и принял в свои душные недра. Я стал на время частью мировой гармонии. Горечь рябины казалась неотделимой от влажного запаха травы. Листья над головой чуть вибрировали от комариного звона. Как на телеэкране, проплывали облака. И даже паутина выглядела украшением…
Я готов был заплакать, хотя все еще понимал, что это действует алкоголь. Видно, гармония таилась на дне бутылки…

***

Я выпил, и мне стало легче. О вреде спиртного написаны десятки книг. О пользе его — ни единой брошюры. Мне кажется, зря…

***

Желаешь знать, откуда придет хана советской власти? Я тебе скажу. Хана придет от водки. Сейчас, я думаю, процентов шестьдесят трудящихся надирается к вечеру. И показатели растут. Наступит день, когда упьются все без исключения. От рядового до маршала Гречко. От работяги до министра тяжелой промышленности. Все, кроме пары-тройки женщин, детей и, возможно, евреев. Чего для построения коммунизма будет явно недостаточно… И вся карусель остановится. Заводы, фабрики, машинно-тракторные станции… А дальше — придет новое татаро-монгольское иго. Только на этот раз — с Запада. Во главе с товарищем Киссинджером…

Сергей Довлатов «Заповедник»


Читатник Дао - Владимир Орлов

25.05.2012

Владимир Орлов 'Камергерский переулок'

… мы до того привыкли пребывать в ожиданиях неприятностей и перемен к худшему (вроде бы возникло нечто полуустойчивое, но не верим в него, вот-вот упадут цены на нефть и нате вам — обвалы, дефолт, сухие лепешки), что для нас главным становится и не жизнь, а именно ожидание неприятностей. Или нелепиц и невероятных поворотов судеб.

Владимир Орлов «Камергерский переулок»


Жванецкий "Наши люди"

19.03.2012

Наши люди стремятся в Стокгольм, Лондон и так далее.
Только для того, чтоб быть окруженными шведами.
Все остальное уже есть в Москве. Или почти есть.
Не для того выезжают, меняют жизнь, профессию, чтоб съесть что-нибудь,
И не для того, чтоб жить под руководством шведского премьера…
Так что же нам делать?
Я бы сказал: меняться в шведскую сторону. Об этом не хочется говорить, потому что легко говорить.
Но хотя бы осознать.
Там мы как белые вороны, как черные зайцы, как желтые лошади.
Мы не похожи на всех.
Нас видно.
Мы агрессивны.
Мы раздражительны.
Мы куда-то спешим и не даем никому времени на размышления.
Мы грубо нетерпеливы.
Все молча ждут, пока передний разместится, мы пролезаем под локоть, за спину, мы в нетерпении подталкиваем впереди стоящего: он якобы
медленно переступает.
Мы спешим в самолете, в поезде, в автобусе, хотя мы уже там.
Мы выходим компанией на стоянку такси и в нетерпении толкаем посторонних. Мы спешим.
Куда? На квартиру.
Зачем? Ну побыстрее приехать. Побыстрее собрать на стол.
Сесть всем вместе…
Но мы и так уже вместе?!
Мы не можем расслабиться.
Мы не можем поверить в окружающее.
Мы должны оттолкнуть такого же и пройти насквозь, полыхая синим огнем мигалки.
Мы все кэгэбисты, мы все на задании.
Нас видно.
Нас слышно.
Мы все еще пахнем потом, хотя уже ничего не производим.
Нас легко узнать: мы меняемся от алкоголя в худшую сторону.
Хвастливы, агрессивны и неприлично крикливы.
Наверное, мы не виноваты в этом.
Но кто же?
Ну, скажем, евреи.
Так наши евреи именно так и выглядят…
А английские евреи англичане и есть.
Кажется, что мы под одеждой плохо вымыты, что принимать каждый день душ мы не можем.
Нас раздражает чужая чистота.
Мы можем харкнуть на чистый тротуар.
Почему? Объяснить не можем.
Духовность и любовь к Родине сюда не подходят.
И не о подражании, и не о унижении перед ними идет речь… А просто…
А просто повсюду плавают утки, бегают зайцы, именно зайцы, несъеденные.
Рыбу никто свирепо не вынимает из ее воды.
И везде мало людей.
Странный мир.
Свободно в автобусе.
Свободно в магазине.
Свободно в туалете.
Свободно в спортзале.
Свободно в бассейне.
Свободно в больнице.
Если туда не ворвется наш в нетерпении лечь, в нетерпении встать.
Мы страшно раздражаемся, когда чего-то там нет, как будто на Родине мы все это имеем.
Не могу понять, почему мы чего-то хотим от всех и ничего не хотим от себя?
Мы, конечно, не изменимся, но хотя бы осознаем…
От нас ничего не хотят и живут ненамного богаче.
Это не они хотят жить среди нас.
Это мы хотим жить среди них.
Почему?
Неужели мы чувствуем, что они лучше?
Так я скажу: среди нас есть такие, как в Стокгольме.
Они живут в монастырях. Наши монахи – шведы и есть.
По своей мягкости, тихости и незлобивости.
Вот я, если бы не был евреем и юмористом, жил бы в монастыре.
Это место, где меня все устраивает.
Повесить крест на грудь, как наши поп-звезды, не могу. Ее сразу же хочется прижать в углу, узнать национальность и долго выпытывать, как это произошло.
Что ж ты повесила крест и не меняешься?
Оденься хоть приличнее.
В советское время было «веселей», заявил парнишка в «Старой квартире».
Коммунальная квартира невольно этому способствует.
Как было весело, я хорошо знаю.
Я и был тем юмористом.
Советское время и шведам нравилось.
Сидели мы за забором, веселились на кухне, пели в лесах, читали в метро.
На Солженицыне была обложка «Сеченов».
Конечно, было веселей, дружней, сплоченней.
А во что мы превратились, мы узнали от других, когда открыли ворота.
Мы же спрашиваем у врача: Доктор, как я? Что со мной?
Диагноз ставят со стороны.
Никакой президент не изменит нас.
Он сам из нас.
Он сам неизвестно как прорвался.
У нас путь наверх не может быть честным — категорически.
Почему ты в молодые годы пошел в райком партии или в КГБ?
Ну чем ты объяснишь?
Мы же все отказывались?!!
Мы врали, извивались, уползали, прятались в дыры, но не вербовались же ж! Же ж!!!
Можно продать свой голос, талант, мастерство.
А если этого нет, вы продаете душу и удивляетесь, почему вас избирают, веря на слово.
Наш диагноз — мы пока нецивилизованны.
У нас очень низкий процент попадания в унитаз, в плевательницу, в урну.
Язык, которым мы говорим, груб.
Мы переводим с мата.
Мы хорошо понимаем и любим силу, от этого покоряемся диктатуре и криминалу.
И в тюрьме, и в жизни.
Вот что мне кажется:
Нам надо перестать ненавидеть кого бы то ни было.
Перестать раздражаться.
Перестать спешить.
Перестать бояться.
Перестать прислушиваться, а просто слушать.
Перестать просить.
Перестать унижаться.
Улыбаться. Через силу. Фальшиво. Но обязательно улыбаться.
Дальше:
С будущим президентом – контракт!
Он нам обеспечивает безопасность, свободу слова, правосудие, свободу каждому человеку и покой, то есть долговременность правил.
А кормежка, заработок, место жительства, образование, развлечение и работа — наше дело. И все.
Мы больше о нем не думаем.
У нас слишком много дел.

© М. Жванецкий


Юмор эзотерический и истерический

07.03.2012

Жванецкий и Задорнов.
В алфавитном списке стоят один за другим.
При этом, кроме алфавита ничто их больше не объединяет.
Даже язык формально один, но смыслы в словах разные.
Слова одни и те же произносят, а сути в них подразумевают различные.
Женщина у Задорнова и Женщина у Жванецкого.
Вы почитайте, послушайте и сразу поймёте, кто из них женщин любит любить, а кто уважает и боготворит, восторгается и смакует.
Где-то нашел и здесь цитирую:
«Какая же пропасть между ними! Какое торжество — мудреца над насмешником.»

«Юмор — это редкое состояние талантливого человека и талантливого времени, когда ты весел и умён одновременно. И ты весело открываешь сумрачные законы, по которым ходят люди.

Жванецкий - афоризмы, фразы, мысли


Рецепт унылого говна

18.02.2012

Первый раз читал Пелевина, чтобы узнать что это такое есть, а последний раз, чтобы убедиться, что в этом ничего нет.
Последним, как раз и был Generation П.
Такая же похлебка, как и прочее его варево.
Но зато после этого сразу перестало мучить сознание того, что одну из самых модных, знаковых и культовых книг не читал.
Теперь мучает сознание, что читал.
Но вообще, это даже полезно.
Вы знаете, как работают антиспамерные программы?
Они, как и мы, самообучающиеся.
Даешь им несколько образцов разного спама и в дальнейшем они подобное — не именно это, а подобное — отфильтруют.
Но чтобы они не пропустили тысячи мусорных текстов сперва им надо показать всего пару-тройку.
Вот и я так же поступаю.
Только я не такой умный, как компьютер и временами задаюсь вопросом: «А может быть, в этом все же что-то есть? Может, я не прав?»
И вчера этот баг сомнения прожрал в моей антиспамерской программе дырку, программа дала сбой, и в итоге я потратил тридцать минут времени — больше не выдержал — на телевизионную забегаловку быстрого питания.
В результате заработанной изжоги имею сказать следующее.
Фильм Виктора Гинзбурга «Generation П» по пелелевинскому роману, прокрученный вчера на «Закрытом показе» Гордона, — унылое говно.
Такое же унылое, как и сама книга Пелевина, и как все остальные пелевинские сочинения.
Пелевин, хороший, умелый и умный повар, готовящий из отвратительных продуктов ядовитые яства с запахом хлороформа.
Кулинарит он по одному наработанному рецепту:
Побольше многозначительного умствования, вывалить туда густую имитация философичности, вмешать в это варево сушеного мистицизма, сакральных мухоморов, ацтекскую жабью кровь и змеиную желчь с крепким раствором цинизма, нигилизма и пофигизма, обвалять в синдроме менеджера, щедро полить компьютерным маслом с виски и каннабисом.
Получаем унылое говно, столь любимое сисадминами, гиками, домохозяйками и прочими поклонниками кастанеды, зюскинда, брауна, коэльо, сорокина и лукьяненко.
Жвачка.
Вроде и жевал что-то, а все равно голоден и в желудке пусто.
Жвачка, попкорн, унылое говно, generation п.