Здоровейте, чтоб лечиться

11.06.2006

В этой стране на попытки вылечить хоть что-нибудь с помощью страховой, как бы общедоступной и как бы бесплатной медицины, уходит поразительное количество времени и денег. И это несмотря на, чаще всего, полную тщету и безрезультатность этих попыток.
Банальное УЗИ превращается в длительный изнуряющий марафон с препятствиями в виде рвов, надолбов и спирали Бруно.
Сперва, в строго определенный день и час нужно попасть в очередь, чтобы записаться в очередь на запись в очередь на очередь для получения талончика.
Не поняли? Я сперва тоже не понял. Потом, когда выстоял третью очередь на запись в очередь на очередь для получения талончика, то понял. Тем более что между этими очередями проходит две недели, и времени, чтобы понять, было достаточно.
Обычное арифметическое сложение показывает, что для того, чтобы сделать, например, тот же УЗИ, нужен всего-навсего месяц с гаком. Правда, этот гак растягивается, как правило, еще на две недели как минимум.
Прибавляем сюда же по часу-два, а то и по три-четыре часа стояния в каждой из очередей, плюсуем все и результат вычитаем из вашего возраста. Вычитаем, потому что время это из вашей жизни пропало, исчезло, его как бы и вовсе не было, а потому можно его не учитывать и вычеркнуть. Чувствуете, как сразу помолодели? А ведь это еще только самое начало. То ли еще будет…
После того, как вы все же сделали рентген, нужно отстоять очередь на запись в очередь за талоном к врачу.
Тоже не поняли? Ничего страшного, не дай бог понадобится, все поймете.
Между этими очередями проходит еще от недели до двух.
Наконец, вы с талончиком в одной потной руке и результатами рентгена в другой, зажатый со всех сторон хворыми и болезными тяжело дышите в узком коридорчике с заветной дверью в конце.
На талончике, добытым с таким трудом, у каждого указано время с точностью до минуты.
Но это абсолютно ничего не значит, потому что очередь «живая», и тот, у кого в талоне стоит 15.45 пройдет раньше того, у кого значится 11.00.
Впрочем, и это тоже ничего не значит, потому что время работы врача указанное в расписании, есть вещь абсолютно формальная и абстрактная и ни кем, включая врачей, во внимание не принимается.
Попадя в настороженную толпу сумрачных граждан с печатью заботы минздрава на лицах вы долго и пытливо сканируете острым взглядом того, за кем заняли очередь, пытаясь его запомнить, чтобы потом отличить его от сотни еще таких же. После въедливо выясняете, за кем занимал тот, за кем заняли вы, и тоже пытаетесь его запомнить.
Умудренные многолетним опытом хронические больные прослеживают такую цепочку на пять-семь человек в обе стороны и цепко держат в памяти все лица, одежду и особые приметы. Если, не дай бог, вы вдруг забудете за кем стояли, или этот человек не вынеся забот минздрава о его здоровье уйдет, то неожиданно окажется, что вы здесь никогда не стояли, ни за кем не занимали, и вас вообще здесь никто никогда не видел. Очередь плотно сомкнет ряды и с решительно поджатыми губами вытеснит вас наружу, как чужеродное и совершенно лишнее тело.
Наконец, вы выяснили трех перед вами и двух за вами, проявили достаточную активность для того, чтобы вас запомнило максимальное количество народа, и теперь уже можете немного расслабиться и просто стоять, решительно и твердо пресекая любые попытки протиснуться мимо вас с криками «Я только спросить!».
Врач, не глядя ни на кого, появляется у кабинета минут на тридцать позже времени указанного в расписании.
Еще минут через пятнадцать из-за двери раздается долгожданное: «Войдите!».
Глядя на часы, вы засекаете, сколько времени уходит на прием одного пациента, и потом уныло прикидываете, через сколько часов очередь дойдет до вас.
Но ваши рассчеты тоже ничего не значат, потому что через тридцать минут врач не говоря ни слова уходит, и появляется еще через полчаса с какой-то теткой, тортом и заварным чайником. Через десять минут туда же заходят еще трое веселых дам в белых халатах. Сорок минут из кабинета слышен заливистый смех и звяканье посуды. На робкие попытки близстоящих старушек с бледными лицами заглянуть в кабинет раздается раздраженное: «Закройте дверь! Вы что, не видите, я занята!».
Очередь потеет, чихает, кашляет, вздыхает, стонет и покорно стоит. Тут и там образовались группы по интересам. В них горячо и со знанием дела обсуждаются геморрой, свищи, диабетическая пятка, токсический зоб, язва двенадцатиперстной кишки и прочие ужасно увлекательные вещи.
Через энное количество часов вы, уставший, вымотанный и мокрый как мышь, попадаете в кабинет, и тут же узнаете, что результаты сданной еще два месяца назад крови еще не готовы, что результаты анализа вашей мочи устарели вместе с мочой, а принесенный вами снимок вашего любимого кишечного тракта сделан не в той проекции, не с той стороны и вообще снимать нужно было верхний отдел позвоночника.
И вот, пройдя всего лишь несколько первых кругов этого ада, я поражаюсь тому, сколько же у нас людей, обладающих поразительной выносливостью, крепостью, настойчивостью, железным упорством, спартанской неприхотливостью и имеющих настолько крепкое здоровье, чтобы лечиться в наших поликлиниках.
Из этих людей не гвозди, а железнодорожные костыли делать можно.
Хотя лучше бы им оставаться просто людьми. Мягкими, дружелюбными и жизнерадостными.


Во многой мудрости много печали

07.06.2006

Как же это было в детстве? Не помню. Наверное, было здорово. Нет, немного я все же помню. Совсем чуть-чуть. Это было легко. Это было ужасно интересно, как-то по особенному уютно, до теплого комка в солнечном сплетении. Легко, спокойно, радостно, интересно и уютно было внутри себя. Внутри своих мыслей, в самой их середке, в самой их легкой разноцветной гуще. А они так забавно перемещаются, меняются местами, складываются в неожиданные узоры, которые очень интересно рассматривать, и уже специально добавлять к ним какие-то детали, перекладывать, смешивать с другими…
А сколько же тогда было разнообразнейших, интереснейших вещей, которые сейчас куда-то все пропали, стали невидимы, незамечаемы, прозрачны для взрослого сознания. Нет, я не хочу возвращаться в детство, но я хотел бы вернуть то, что умел тогда, и не умею сегодня.
Видимо, прав был Екклесиаст: «Во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь».
К чему же вся эта мудрость и познания? Набирать, накапливать, впитывать, коллекционировать, складировать, хранить знания, и лишь для того, чтобы сделать хуже, чем было до этого? А может быть, нам знания и вовсе не нужны? Не нужно постоянное и бессмысленное впитывание огромного количества абсолютно ненужной и бесполезной информации. Вроде чтения телефонного справочника города Нижние Пивовары за одна тысяча пятьдесят третий год, или штудирование большой медицинской энциклопедии с одновременным автоматическим приобретением всех перечисленных там болезней, включая проказу, болезнь Дауна и перемежающуюся хромоту. По собственному опыту могу сказать, что скорбь, уже после десятой страницы первого тома обеспечена.
Человек, мозг его, превращается в губку, которая впитывает все подряд, не разбирая, что нужно, а что нет, что хорошо, что плохо, что вредно, а что полезно, и главное, зачем и для чего все это нужно.
Думать вредно. И самые замечательные вещи приходят тогда, когда перестаешь этим заниматься, перестаешь забивать сознание мыслехламом, вербальным мусором, праздными размышлениями.
В одной книге было сказано: «Рефлексами надо жить, рефлексами! Проще надо быть, бесхитростнее. Мысль, это самая страшная бацилла, вирус вредоносный, микроб ядовитый. Дустом их, дустом! И никаких мыслей, только эмоции, старик, только эмоции!»
Сдается мне, что прав был автор. Да и в Писании сказано: «Если кто думает быть мудрым в мире сём, тот будь безумным, чтобы быть мудрым. Ибо мудрость мира сего есть безумие перед Богом».
Так давайте же чокнемся…

Екклесиаст, Ecclesiast


Как поссорился Пеллервойнен с Йовкахайненом

30.05.2006

Что я знаю о Финляндии? Ничего я о ней не знаю. Вроде бы холодно в ней. Вроде бы живут в ней финны, финки и маленькие финики. И вроде бы неплохо они там, в Финляндии живут.
Еще почему-то выплывает откуда-то картинка с оленями. Есть ли олени в Финляндии, нет ли оленей в Финляндии, это науке не известно. Финнам известно, а науке — нет. Наука до нее, до Финляндии еще не добралась. Ученые добрались, а некоторые так и просто в ней живут. Но вот наука в целом, как явление, еще не добралась.
Может, там изучать особенно нечего? Ну чего там, в самом деле, изучать? Юкколлу коккаллу? Можно, конечно, изучить, что такое эта самая коккала и есть ли она на самом деле.
А с другой стороны — на фига? Что мы без коккалы не проживем, как до этого сто лет жили? У нас тут этих кокколл своих - пруд пруди, только называются иначе, выглядят по-другому и коккают через пень колоду, когда в них шкивы подтянут и подшипники смажут. А то и вовсе никак не коккают, потому что на то не рассчитаны. В наших коккалах главное что? Главное, чтоб их сделать. А чтоб работали, это уж как получится. У нас же, в отличие от холодной Финляндии, все работают по дзенскому принципу: не важен результат, а важен процесс. Поэтому у нас все в процессе. Процесс как пошел, так до сих пор и идет.
Куда идет? А это вот тоже науке неизвестно. Узнаем, когда дойдет. Если дойдет.
Еще в Финляндии на улицах не растут пальмы, не гуляют слоны, и толяны с сизыми лицами не пьют настойку боярышника из аптечных пузырьков.
В Финляндии есть финские марки. Не филателистические, хотя и они тоже есть, а денежные. Это такие местные доллары. Рубли, по-нашему. Финны свои марки любят, а потому собирают их. Не для коллекции, а чтоб были.
В Финляндии на детских утренниках, под душем и на официальных мероприятиях все дружно поют:

Пусть любимцы наши слышат,
пусть внимают наши дети —
золотое поколенье,
молодой народ растущий.
Эти песни добывали,
заклинанья сберегали
в опояске — Вяйнямейнен,
в жарком горне — Илмаринен,
в острой стали — Кавкомьели,
в самостреле — Йовкахайнен…

Как они это могут петь, ума не приложу. А там ведь еще и Пеллервойнен есть.
Хотя, с другой стороны, с детства потренируешься, еще и не такое выговоришь.

Еще в Финляндии есть финские ножики. То есть, сейчас, может быть, уже и нету, но раньше были и пользовались большой популярностью среди определенной части российских граждан. Не тех граждан, что туда поехали, а как раз среди тех, что здесь остались. Хотя, лучше бы уехали.
Так же в Финляндии, судя по российским источникам, водятся горячие финские парни. О горячих финских девушках почему-то не упоминается нигде. Видимо, весь жар ушел в парней, и девушкам остались только угли и зола. А жаль, потому что девушки, это не пепси-кола, девушки даже при +40 в тени хороши только горячие.
Да и парни не все поголовно горячие. Как-то торговал у меня картину один такой вот парень. Раз шесть я ему ее переписывал. Если бы не моя исключительная порядочность и неимоверная обязательность, плюнул бы и продал бы за это время каким-нибудь простецким американцам или снулым англичанам десяток других за хорошие бабки. Так вот этот парень не был горячим, он был как рыба из морозильника. Такой же душевный, эмоциональный и с точно такой же мимикой. С тех пор я с финнами дела принципиально не имею. Во-первых, я вообще терпеть не могу рыбу, во-вторых, замороженная рыба хороша только в виде строганины. Не буду же я финнов их же финским ножиком на стружку пускать. Хотя того парня я бы с удовольствием постругал.
А к чему это я вдруг Финляндию вспомнил? А ни к чему. Просто подумал, что если бы в Финляндии не жили финны, то называлась бы она очень красиво, нежно и мелодично: Ляндия.
Вот и все.
Хотя нет, еще не все. В лучших традициях интернациональной дружбы имени Леонида Ильича Брежнева и Урхо Калева Кекконена:

Лучшую спою вам песню,
песнь прекрасную исполню,
коль дадут ржаного хлеба,
поднесут мне кружку пива.

И хотя, ясный перец, ни пива, ни даже хлеба краюхи ни от кого не дождешься, песню я все же исполню. Как там и сказано дальше: «Натощак спою вам песню, песнь исполню всухомятку».

Итак, группа горячих финских парней и стылых финских девиц называется Hedningarna. А песенка их называется Tass'on Nainen.


Не кочегары мы, не физики

26.05.2006

Если бы я был физиком, я бы изобрел «Генератор Светлой Радости».
Или «Излучатель оптимизма» или, скажем, «Эманатор счастливых улыбок».
Возможно, для этого надо быть не физиком, а нейропсихологом, или химиком, или сторожем в котельной за сто двадцать рублей.
Это неважно, я бы все равно изобрел.
Почему сейчас не изобрел? А я изобрел.
Только еще не знаю, как он работает, и какие детали куда припаивать.
Я его в принципе изобрел, как идею.
И не такой, как с мышами придумали: проволоки им в мозг понатыкали и заставили на рычаг нажимать, а у тех удовольствие с летальным исходом.
Нам такого не надо. Нам надо такое, чтоб импульс снаружи, а радость изнутри.
Не электрическая в двести двадцать вольт, а своя, натуральная, пусть слабенькая, но своя.
Сам генератор только шлюзы открывает и правильное направление дает.
Чтоб не слабоумная радость была, а с пониманием: «Это плохо, это плохо, это еще хуже, — а мне хорошо».
А почему? А потому что понимание есть.
Вот, если кругом плохо, а внутри от этого еще хуже, то хорошо будет? Не будет.
А я понимаю — чтоб внутри было хорошо, когда вокруг плохо, надо чтоб было хорошо несмотря ни на что.
То есть несмотря на то, что плохо.
Смотреть можно, расстраиваться нельзя, а то ассоциации, аллюзии, рефлексии, воспоминания всякие вскакивают по всему телу.
А у меня генератор под рукой, на батарейках, переносной.
И от сети есть — стационарный.
Кнопкой — щелк! И зашелестело там что-то внутри, искорки голубые побежали, озоном запахло.
На душе птички гнезда свили и поют, красиво так, радостно.
А что какают иногда, так оно даже хорошо — почва для оптимизма удобряется.
Глядишь, и мумие свое получится, эндогенное.
А что тучи там вроде какие-то были, так это тоже хорошо, потому как, пока были, жары и засухи не допускали, а сейчас туч нет потому, что дождем грибным прошли.
По душе прошли. Омыли душу грибными слезами.
И сразу чисто стало, свежестью запахло — и хорошо!
Хотя вокруг и плохо.
Но главное ведь что?
Главное, чтобы внутри было хорошо, тогда и снаружи солнышко из-за туч выйдет, птички запоют, вороны закаркают, соседи сверлить что-то станут. Жизнь!
Радость кругом, но внутри, внутри, но широкая.
Вот такой генератор я изобрел.
Только схемы электрической не знаю. Не физик я.
Так, букву к букве пристраиваю. Глядь, и изобретется что…


К вопросу веры

22.05.2006

Вот говорят, что все хорошо у нас.
Как дома включишь или в метро развернешь, так сразу видишь — все хорошо.
Не вокруг видишь, а в том, что включил или развернул.
Я не сомневаюсь, я только уточнить хочу.
Если у нас все так хорошо, то почему же так все плохо?
А если плохо, то хорошо — где?
Вот у нас — где?
Конкретно, с адресом и почтовым индексом — где?
Нет, я туда не поеду, но мне интересно — где?
Просто чтоб сказали, и я успокоюсь.
Вот по телевизору показывали, но это далеко и не у нас.
Там мне очень понравилось, по телевизору.
Но не у нас.
А хотелось бы все же где-то здесь, на бескрайних просторах посмотреть.
Даже смотреть не обязательно.
Хотя бы одна твердая уверенность, что и здесь — как там, по телевизору.
Не везде, я понимаю.
Но одно место должно быть.
Ну просто по статистике.
Не может быть, чтоб не было.
Вот только хотелось бы точно знать — где.
Если точно никто не знает, может, экспедицию снарядить?
Для поисков и определения координат.
Чтоб широта с долготой в градусах и минутах.
С современным развитием техники, это ж раз плюнуть.
Ну сами не можем, давайте их попросим.
Они же со спутниками своими эти бескрайние просторы, как свои пять пальцев знают.
Мы так не знаем, как они.
Ну так и пусть они нам скажут и цифры напишут в градусах и минутах.
И на карте сразу кружочек поставить, и карту эту отдельным изданием в глянцевой обложке с позолотой.
И не продавать её, а бесплатно в каждый дом.
С багетной рамочкой и лампочкой для подсветки.
Или с лампадкой.
Чтоб как иконы — никто не видел, но многие верят.
Даже если не верят, то очень хотят.
Если не видел, то без веры тяжело.
А тяжело — уже надоело.
Устал уже без веры.
Если не видел, то тяжело.
А так — лампадку зажег, на кружочек в рамочке посмотрел, и уже легче.
Не так, чтобы совсем легко, но легче, легче становится.
Не жить легче, но на душе облегчение происходит.
Облегчается она.
На все это.
Вот и хотелось бы точно знать — куда ей конкретно облегчаться.
В градусах и минутах.
Чтоб не промахнуться ненароком.
Оно не страшно, но удовольствие уже не то.
Не то.


О пользе пьянства и борьбы с ним

15.05.2006

В антиалкогольные горбачевские времена мне много времени приходилось проводить среди многосотенных толп и очередей у винный магазинов. Чего там только не наслушаешься. Русское народное творчество, толянский сленг каждый раз выбрасывали какие-нибудь жемчужины, переливающиеся всеми цветами лингвистической радуги.
Сотенная, мрачно озлобленная толпа второй час ждущая открытия магазина.
Среди толпы колышется скрюченная бабушка-божий одуванчик с клюкой и грязной авоськой. Вдруг, перед самым открытием, к двери с боем прорывается здоровенный детина с красной мордой и глазами нынешнего нашего прокурора. Толпа недовольно возмущается, но после падения двух особо рьяных защитников вынужденно отступает. Детина празднует победу и уже подбирается к самому входу, когда неожиданно из недр толпы возникает божий одуванчик и подволакивается к детине. Подойдя поближе бабуся раскрывает беззубый рот и покрывает краснорожего корефана такой отборной и изощренной матершиной, которой я не слышал ни до ни после. Очередь застыла то ли в восхищении, то ли в растерянности от такого фантастического фольклора. Это было что-то совершенно невоспроизводимое и незапоминающееся, но абсолютно восхитительное для ценителей и собирателей. К величайшему своему огорчению, из всей пятнадцатиминутной безостановочной тирады, по причине моего слабого на тот ранний утренний момент здоровья, я запомнил лишь один перл, но даже он один дает некоторое представление о той бузудержной фантазии и словотрочестве. Божий одуванчик, стуча клюкой о тротуар и тыча толяну в морду авоськой, прокуренно сипела: «Ах ты, ебаук двужоподырчатый!»
Ничего больше из ее длинного монолога не запомнил, а эту фраза запала. Так и лежит в коллекции.


Чушь

03.05.2006

Совершенно не вижу, почему бы благородному дону не пороть чушь, если чушь соблазнительна и где-то даже порочна?
Чушь поротая и чушь не поротая, это две большие разницы вроде первичных и вторичных половых признаков.
И те половые и другие половые, но насколько разные!
И внешне и внутри и на ощупь не говоря уже о цвете, вкусе и запахе.
Вот и с чушью то же самое.
Что хочу, то пишу.
Ничего не хочу — ничего не пишу даже если сильно хочется хотеть не писать.
Бурный поток сознания сносит все на своем пути не оставляя камня на камне, зуба на зубе и барана на новых воротах.
Кира Григорьевна поправила свои вторичные половые признаки, сделала губки жопкой, прошлась по ним помадой и довольная собой вышла в свет.
Свет потух.
Затем еще потушился и протух окончательно.
Потом тухлое потекло вниз и разлилось тушью по щекам.
Грянул туш.
Тушка вздрогнула, стушевалась и затихла в тишине.
Чу! — ткнул перстом Ферапонт, — Поди, гроза на сносях!
Тревожная музыка, крупный план, наезд, титры…