О роликах, мускате и девочке Зосе
— Слушай сюда! У Балетного мускат кипрский дают! Выгребай все что есть, вместе с моими на пару пузырей наберем!
— Мускат? — загорелся Пришвин, — С желтой этикеткой?
— С желтой, с желтой!
— С ангелочком?
— Да с ангелочком, конечно, или ты другой какой-то знаешь? В общем, давай бабки и я пойду, а то там меньше ящика уже осталось.
Но Пришвин, который к этому времени уже мог кое-как перемещаться на роликах почти без помощи окружающих, с присущей ему самоуверенностью и взбодренный мыслью о скорой поправке настроения и взгляда на окружающий мир, заявил, что в лабаз пойдет он. И не просто пойдет, а поедет вот на этих самых роликах. Обеспокоенный судьбой Кипрского муската я пытался отговорить его от опрометчивого поступка, но Андрюха был неумолим. Нет, только он, и только на роликах, а иначе мы остаемся без муската. Этот довод заставил меня согласиться. Хотя, с другой стороны, именно идея ехать на роликах, как я считал, и являлась почти стопроцентной гарантией того, что мы останемся не только без муската, но и без последних денег. О здоровье самого Пришвина я не думал, обеспокоенный судьбой алкоголя. Тем более, что Пришвин-то выздороветь может, а мускат с асфальта в бутылку обратно не соберешь.
В общем, засунув авоську в один карман, а деньги в другой и пожелав мне не сидеть без дела, а пойти лучше поискать аршин, размахивая во все стороны руками и совершая сложные, анатомически противоестественные телодвижения, Пришвин поехал. Хотя слово «поехал» меньше всего описывает тот сложнейший процесс, который я, чтобы не ранить свою и без того тонкую нервную организацию, решил не досматривать и поднялся на третий этаж, в андрюхину квартиру, переживать и искать стаканы. Конечно я мог бы пойти с ним для страховки, но, во-первых, он категорически этому воспротивился, сказав, что это будет сбивать его с толку. А во-вторых я своими советами, наверное, действительно только мешал. Придя в квартиру я смолил сигарету за сигаретой, и прислушивался к раздающимся с улицы звукам. Изредка выглядывал через балконную дверь, потом уходил на кухню, и начинал в который уже раз мыть стаканы, механически гася после этого в них окурки. Железное грохотание я услышал в кухне и бросив стаканы побежал на балкон. Пришвина еще не было видно, но металлический грохот был слышен задолго до того, как он появился из арки с противоположенной стороны усаженного клумбами старого двора. Когда же он, совершая сложнейшие эволюции, подняв, как полковое знамя над головой авоську с парой бутылок муската появился из арки, двор наполнился звуком работающего компрессора с неприкрытым кожухом. Редкие прохожие шарахались в разные стороны и жались к стенам. Он же, не обращая внимания ни на кого и ни на что, с упорством заклиненного бульдозера переставлял ногу за ногу, трясясь от напряжения и с трудом балансируя поднятыми над головой бутылками, лихо проезжал сантиметров сорок на разъезжающихся в стороны коньках. Мне казалось, что вот ноги его сейчас совсем разъедутся, или он попадет роликом в какую-нибудь невидимою выбоину в асфальте и к железному грохоту прибавится душераздирающих звон разбивающегося стекла. Я смотрел на него с балкона, пока не решил, что ехать в магазин с пустой авоськой, это одно дело, а рисковать продуктом, когда он уже есть, это дело совсем другое. Я кинулся вниз, чтобы отнять у него хотя бы один пузырь. Тем более, что после нанесенных роликами ран и увечий он был бы, как нельзя более кстати. Чуть не перепутав выходную дверь с балконной, выскочил на лестницу и с грохотом обрушился на первый этаж.
Красный, распаренный, с широко раскрытыми глазами, в расхристанной мокрой рубахе, с высоко поднятыми, дрожащими от напряжения руками, Андрюха в этот момент как раз выруливал к подъезду, с ужасом понимая, что не успеет остановиться перед неожиданно выросшим из-за поворота бордюром.
Так прыгают только каскадеры в голливудских фильмах и артисты под куполом цирка. Я прыгнул даже не успев ничего подумать, кроме того, что это наш мускат и мы сейчас его лишимся.
Что-то стукнуло, лязгнуло, треснуло и наступила темнота.
Я лежал на горячем асфальте с разбитым подбородком, ушибленными коленями и саднящими локтями. В зеленых от подорожника ладонях была зажата авоська с двумя целехонькими бутылками муската. Напротив, у бордюра сидел Пришвин, и чертыхаясь отколупывал с ноги обрывки дерматинового ремешочка. В глаза мне било солнце.
— Мальчики, а что это вы тут делаете? — пропел с неба серебряный голосок.
Я повернул голову. Рядом со мной стояли блестящие туфельки. Из туфелек поднимались ввысь глянцевые шоколадные ноги неимоверной красоты и стройности. Ноги нестерпимо блестели в лучах солнца и уходили под облака. Вернее, под фиолетовое платье.
— Эх, деваха, так не видишь что ли, кино снимают! — еще издалека прокричал спешащий к нам пенсионер Палыч. — Вот, уже падать начали. Значит, скоро тачанки пойдут и стрельба начнется! — радостно изложил свою версию событий Палыч.
— А мне, между прочим, домой надо пройти. Я из магазина иду. — сообщил голосок.
Это была Зося, милейшая девушка из андрюхиного подъезда, вызывавшая во мне сильнейшее воодушевление и радостный бурный подъем чувств, сдобренный легкой грустью.
Зося была отличница, положительная во всех отношениях девушка, старательная и исполнительная, всегда аккуратная, элегантная, внимательная и вежливая. Когда мы учились в школе, она первой сдавала сочинения, первая тянула руку, чтобы ответить на вопрос и вообще всегда и везде старалась быть первой. Не потому что ей этого хотелось, а потому, что она так была устроена. Я же был раздолбаем, прогульщиком и троечником, да и после школы имел репутацию вежливого хулигана, активного лентяя и разборчивого волокиты. Отсюда и ложка легкой грусти в бочке моего томительного воодушевления. Я по школе еще помнил, что гений и злодейство несовместны. Что имелось в виду под гением и злодейством у автора, и кто вообще был этим автором, я имел самые смутные представления. Вернее, не имел никаких. Но то, что Зося — гений, я нисколько не сомневался. Могла ли она не быть гением! Себе же приписывать злодейские склонности я, правда, не мог, но некоторые, если не злодейские, то явно неправедные черты и наклонности я в себе явно находил. А потому в голове все крутилась отвратительно безнадежная поговорка: «С мякинным рылом да в калашный ряд».
Я осторожно поставил на асфальт авоську с бутылками и мужественно стараясь не скрипеть зубами и суставами поднялся на ноги.
— Ой, а у тебя подбородок разбит! — сообщила Зося.
— В кино, оно завсегда так! — с удовольствием поддакнул подоспевший пенсионер Палыч. — Как прыгнут куда, так, почитай кажный раз чего-нибудь себе сломают! Работа такая! — удовлетворенно подытожил он.
— Подбородок, это фигня! Зато пузыри целы остались. — Пришвин освободился от останков ролика и поднялся, подхватив авоську. — Ну, пошли что ли, каскадер, обезболивающего выпьем!
— А у тебя зеленка или йод есть? — спросила у него Зося.
— Зачем мне зеленка? У меня вот что есть, почище любой зеленки будет. — тряхнул авоськой Пришвин.
— А это вовсе не тебе, а Андрею. — строго сказала Зося.
Из-за того, что и меня и Пришвина родители наши назвали Андреями, бывало, возникли разные неразберихи и путаницы. Правда, во дворе и в школе Пришвина чаще звали по фамилии. Меня же в те времена звали просто по имени или по приобретенному в школе прозвищу.
— И ему тоже не надо. Он сейчас изнутри все продезинфицирует и будет ништяк, — пояснил Пришвин. — А потом, ты его физиономию в зеленых пятнах представляешь? От него же кошки будут шарахаться.
Зося чуть подумала и сказала:
— А у меня перекись водорода дома есть, она тоже подходит. А на НВП нас учили повязки накладывать.
Пришвину очень не терпелось принять стакан.
— Ой, да ладно, телячьи нежности какие — ссадина на подбородке! У меня каждый день таких ссадин дюжина по всему организму, и ничего. Пойдем-ка лучше за компанию винца выпьем для дезинфекции!
— Нет, в такую ссадину может попасть синегнойная палочка или столбняком можно заразиться, и вообще надо хотя бы промыть рану, чтобы избежать воспаления и заражения. — категорично заявили Зося.
Я представил, как её теплые пальчики касаются моего лица и солнце сразу засияло ярче, а в солнечное сплетение свалилась огромная ледышка и перекрыла дыхание.
— Ну ладно, ладно, уговорили. — мрачно согласился Пришвин, крепче наматывая на руку авоську. — Прямо, действительно кино с мужественным героем и самоотверженной медсестрой, вытаскивающей его на себе с поля боя под свист пуль и грохот разрывов. Только лазарет надолго не разворачивайте, а то мускат скиснет.
И он зашагал по лестнице.
Мы сидели у Пришвина на кухне. У меня была перебинтована голова вместе с подбородком, руки, как в белые перчатки замотаны в бинты, отчего даже мутный граненый стакан с мускатом выглядел в них не вульгарно, а несколько даже аристократично. С полуулыбкой Будды на забинтованной физиономии я потягивал из стакана мускат, и в который раз, плавясь от счастья, вспоминал мягкие касания зосиных пальцев, еле уловимый аромат духов в ее квартире и настраивающую на романтический лад запись Пэта Буна, которую она выискала в коллекции отца.
Пришвин пил мускат, прихлебывая его, как чай и заедал черным хлебом, раздувая ноздри и громко чавкая.
— А ловко это ты с ней на перевязку-то договорился, а! Будешь теперь всю неделю здесь ошиваться, как мумия, жильцов пугать. Ловелас в зеленке! — Он захихикал.
Я сделал глоток муската и безмятежно повел рукой в бинтах:
— Понимал бы ты чего…
Но Пришвин уже не слушал, задумчиво крутя в руках пластмассовое колесо от ролика.
А ролики кончились, когда Андрюха наехал на тот бордюр. Дерматиновые ремешки лопнули, алюминиевые шпильки сломались, пластмассовые колеса разлетелись в стороны, а жестяная основа так и осталась лежать у цементного бордюра, мятая, погнутая и исцарапанная.
С тех пор никто из нас на ролики не вставал.
Главное, что дело свое они сделали, за что я им благодарен.
Так вот.
На схожие темы:
Февраль 25th, 2009 at 14:49 пп
Те ролики как сейчас помню. Но не рассчитаны они на 16летнюю удаль, конструкция слабовата. Не на болтах, не на винтах. Просто гнутая жесть. Колеса гремят, усилия чудовищные - а катишься метра два… Но все равно вспомнить приятно…
Февраль 25th, 2009 at 15:45 пп
Отличный текст. Как в юности побывал. Спасибо.
Февраль 25th, 2009 at 15:56 пп
Те ролики вообще были расчитаны исключительно на галочку в рапорте об удовлетворении массово-спортивных потребностей советского человека. И если бы не девочка Зося (и мускат), вспоминать их совсем не хотелось бы.
Февраль 25th, 2009 at 15:59 пп
Re: Сергей - Ну если и ты скажешь, что помнишь такие ролики, то я решу, что весь эсэсэсэр на них катался.
Февраль 25th, 2009 at 18:10 пп
Мне было меньше 10 лет тогда. Естественно, что вспоминаю я не ржавое железо - это всего лишь зацепка в памяти для чего-то более важного. Как для тебя Зося и мускат.
Февраль 25th, 2009 at 22:09 пп
Понятно, что не железо в памяти осталось, просто удивило, что кто-то кроме меня еще это железо вообще помнит. До сих пор ни разу ни одного упоминания нигде об этих роликах не встречал.
Февраль 25th, 2009 at 22:37 пп
Ты будешь долго смеяться, но у меня были такие же ролики….
Февраль 26th, 2009 at 00:35 дп
Вы будете еще больше смеяться, но у меня таких роликов не было, и я о них лишь мечтал.
Иногда кто-нибудь, у кого такие были давал прокатиться, а в большинстве своем все ездили на самодельных тележках, которые мы гордо называли "картингами", и которые мы делали из упаковочных ящиков и шарикоподшибников.
Гоняли на них со всех горок мо многих парках Москвы.
Кто нибудь помнит такие?
И каким богатством считались эти самые шарикоподшибники?
Они были даже ценнее чем журнал "Пиф" и пластмассовые индейцы.
Февраль 26th, 2009 at 00:53 дп
"Максим не знал, смеяться или плакать" © Шинкарев
Я тоже не знаю. Выходит, что эти ролики были тогда какой-то вещью незапоминающейся, не очень важной или не очень интересной. Может быть, именно потому, что пользоваться ими было сложно и недолго.
Что же до тележек, то конечно помню такие. Были простые тележки, а был еще высший класс - тележки с рулевым управлением. Вернее, с рычажным. Мы на них гоняли в парке имени отдыха и на воробьевых горах, ибо жили рядом.
А шарикоподшипники были ценной разменной монетой, с которой у меня, в общем, проблем не было. Благодаря Пришвину, который их вынимал отовсюду, куда дотягивались его плоскогубцы, и покупал у проходной какого-то завода. Пришвин покупал, не я. А вот завод он не называл. Скрывал, подлец.
Зато у меня было очень мало индейцев. Один, первый, до сих пор его помню - черный, присел на одно колено и собирается бросить томагавк. Выменял его на какой-то шикарный блок марок. Но доволен был по самое это… Господи, ну неужели так сложно было нашей очень нелегкой легкой промышленности наладить выпуск такого говна? Так они же даже красноармейцев и тех плоскими выпускали, уроды.
Тьфу на них всех…
Февраль 26th, 2009 at 01:04 дп
Из-за уродства и при этом еше и дефицитности этих самых солдатиков, мы во дворе сами плавили их из смеси олова и свинца.
И не только краснорамейцев, и солдатиков любых войск всех вожможных времен и народов.
А на тележках этих мы обожали гонять с Ленинского до Вернадского вниз по ул. Марии Ульяновой, а потом пытались забраться обратно на автобусе, без билетов конечно. Иногда удавалось, иногда нет.
А журналы, типа "Пиф" помнишь?
Иногда они были толстые, и если быстро листать их с последней страницы к первой, и смотрить в верхний угол, то получались как бы минимультики.
Февраль 26th, 2009 at 01:23 дп
На Ульяновой не было автобусов. Там троллейбус всегда был. 28.
Хотя, фиг знает, мог и запамятовать.
Солдатиков тоже плавили, но сильно развито это не было. Почему - не знаю. Но у меня еще были металлические, наши, но, видимо, довоенной еще работы. От отца перешли. Вот эти были классные, ничуть не хуже всех этих индейцев.
Журналы помню плохо, потому что доставать их не получалось. Пифа в "Науке и жизни" смотрел. Там печатали изредка.