О роликах, мускате и девочке Зосе

Страницы: 1 2 3

Его же конкурент, Санёк Бурцев, очкастый юноша с румянцем во всю щеку, напротив, был педантом из педантов, зубрилой из зубрил, который в носу поковырять не мог, не прочитав предварительно соответствующую брошюру о том, как это правильно следует делать. Санёк был записан во все доступные технические кружки и клубы, ходил во Дворец пионеров на занятия картингом, был подписан на все технические журналы вроде «Юного техника» и «Моделиста-конструктора». Дважды в неделю по расписанию ровно к десяти утра ходил в районную библиотеку и возвращался оттуда зажав подмышкой «Сопротивления материалов» или «Справочник мастера цеха прессовального автомата высокого давления». Все это он штудировал, делал выписки, шпаргалки, цитаты, выучивал наизусть, вызубривал, составлял конспекты, вычерчивал планы и графики. Главным и любимым аргументом в любом споре у Санька были ссылки на источники, на авторитетов: «А вот в монографии Студеникина о двигателях внутреннего сгорания, сказано…» Сбить его с заранее и навсегда намеченной и проведенной на кульмане линии было невозможно. Он был человек-трамвай, который ездил только по рельсам, со строгим расписанием, соблюдая все правила движения и технического ухода. То есть, Бурцев был существом ужасно скучным, нудным, однобоким, предсказуемым и запрограммированным. В его прихожей по специальным ящичкам, выстланным использованными перфокартами, были разложены чистенькие аккуратные инструменты, а все болты, шайбы и сверла тщательнейшим образом рассортированы по своим, надписанным по шаблону ячейкам. Ждать от него открытий, изобретений, всплесков вдохновения, да и просто какого-то нестандартного поступка или не предопределенного заранее движения мысли было невозможно. При всем этом, когда он изредка, раз в полгода, как мы все думали, от переутомления «слетал с катушек», то становился совершенно нормальным хулиганом, троечником и прогульщиком, вполне свойским и интересным парнем.
Между Бурцевым и Пришвином шла борьба вольного, свободного и интуитивного вдохновенного творчества с сухим, академическим, штудийным ремеслом.
Пришвин механику чуял нутром. Ему достаточно было взглянуть на механизм или чертеж, чтобы сказать: «Это фигня не поедет». На вопрос, почему не поедет, отвечал: «Не поедет и все. Не может она ехать». Санёк в таких случаях горячился, совал Пришвину под нос чертежи и бумаги: «Как это, как это не поедет! Вот все расчеты! Мы месяц всем клубом готовили! У нас преподаватель по блату три часа машинного времени в институте выбил! На машине все расчеты проверяли, а ты — не поедет!» Пришвин отмахивался: «У тебя что должно работать — расчеты или двигатель? Вот на расчетах и езжай, а двигатель работать не будет». И он таки не работал, а в расчетах позже обнаруживалась какая-нибудь принципиальная ошибка или банальная опечатка.
Аккуратности и элегантности своих созданий Пришвин уделял внимания ровно столько же, сколько и к с собственному внешнему виду. То есть нисколько. Его интересовала лишь элегантность решения, идеи. От ржавчины и грязи в своих агрегатах он очищал лишь места пайки или сварки. Все его механизмы были на редкость неказисты и уродливы. Главными для него были функциональность и работоспособность. Поэтому для непосвященных зрителей вылизанные, блестящие, с элегантными обводами и хромированными деталями мотороллеры Бурцева давали сто очков вперед любому андрюхиному монстру. Зато на ходовых испытаниях ревущие, дымящие и стреляющие андрюхины апокалипсические механизмы обходили бурцевские игрушки на первых же пяти секундах, а в финале и подавно оставляли далеко позади. Правда, если не взрывались.
Поэтому, допустить, чтобы первым на роликах появился во дворе его конкурент, Андрюха, естественно, не мог. Он мягко отложил пилу и отирая руки о штаны стал деликатно пробираться в мою сторону через стоящие и валяющиеся по всей комнате запчасти от колхозных сноповязалок, дизельных вездеходов и велосипедов фирмы «Братья Черепановы и Ко».
— Ну, ты, брат, чего-то нервный сегодня. — проникновенно сказал он, — Я ж чего сказал? Я сказал, что посмотреть надо на механизм-то. А то, видишь, работаю, издалека-то и не разглядеть как следует. Механизмы, они как? Они глаза требуют. Посмотреть на него надо, пальцами пощупать, покрутить, детальки потрогать, тогда и понятно будет, что это за штука такая. А ты в комнату влетел, помахал перед носом и сразу в сумку. Как же тут углядишь-то?
— А чего ж ты словами всякими бросаешься? — буркнул я, — Ортопедия, видишь ли! Нет, чтобы посмотреть сперва, детальки пощупать, а там уже и слова говорить, а он сразу чуть не с матюгами на меня бросается! Тоже мне, слесарь-сантехник с высшим самообразованием! Железный дровосек…
Сначала мы с Пришвиным решили испробовать ролики дома. Никто из нас на роликах до того не катался, да и на обыкновенных коньках стоять мы тоже не умели. В комнате у Пришвина не то что кататься, а просто пробраться от двери до верстака с притороченными к нему огромными заводскими тисками и струбцинами, который служил по совместительству обеденным столом, непривычному человеку было совсем непросто, а то и вовсе грозило увечьями. Поэтому опробовать ролики мы вышли в его коммунальный коридор. Коридор был длинный, но узкий, что нам хоть как-то помогало держаться на ногах.
Ролики гремели, ревели, трещали, звенели и, вообще, производили совершенно чудовищный, невообразимый шум. Хотя реветь и греметь в них было просто нечему: четыре пластмассовых колеса и жестяная пластина с дерматиновым ремешками. Пришвин даже смазал алюминиевые шпильки солидолом, что нисколько не уменьшило шум, но повысило юркость роликов, которые и без того все время разъезжались в противоположные стороны и стремительно выскакивали из под тебя.
Через полчаса наших экзерсисов, к нам пришла делегация соседей с категорическим требованием прекратить заводить мотоцикл в доме, и мы вынуждены были перенести тренировки на улицу, во двор.
Тракторный рев роликов и наши громкие матюги, сопровождающие каждое падение, разбудили, обычно тихий зеленый двор и привлекли внимание широких масс любопытствующих. Первыми подтянулись из скверика вездесущие старушки и принялись громко делиться между собой предположениями о происходящем.
— Да не видите что ли, старые, кино снимают! — удовлетворенно сообщил им пенсионер Палыч.
Подслеповатый, но еще социально бойкий пенсионер Палыч, когда-то, еще до войны снялся в массовке и с тех пор все, выходящее за пределы тихого и размеренного существования принимал за съемки художественного фильма. Старухи уважительно притихли.
Пенсионер Палыч очень гордился своим участием в создании эпического кинополотна, название которого он сам давно уже забыл. И на основании этой сопричастности и себя причислял к цеху киноработников, а потому любил сидеть в скверике неподалеку от подъезда, где жила известная актриса, красавица неземной красоты с бирюзовыми глазами, предмет обожания всего Советского Союза и дружественных окрестностей. Когда за ней приезжала студийная машина или подкатывал какой-нибудь очередной элегантный кавалер на не менее элегантном автомобиле, пенсионер Палыч стягивал с головы пегую кепочку, гладил себя по глянцевой лысине и кричал: «Здравствуйте, коллега! На съемки собрались? Правильно, правильно… Такая она, жизнь наша киношная, ни минуты покоя тебе, то сюда, то туда, прямо разрывают на части!..» При этом толкал локтем сидевших рядом дежурных старушек: «А этот-то с ней, который в пиджаке, известный на весь Союз режиссер!» А когда старушки интересовались фамилией режиссера, пенсионер Палыч туманно сообщал: «Эх, серость, серость! На весь Союз, он только один, известный!», и шел пить пиво.
Напротив пенсионера Палыча в окружении старушек, на другой стороне аллеи, как всегда в застиранной, но аккуратно выглаженной рабочей спецовке, в тени клена пристроился Аггей Сергеевич, «потомственный почетный рабочий крестьянской закалки», как он любил себя называть. Аггей Сергеевич служил сторожем на заброшенной барже, переоборудованной под склад, дежуря там сутки через трое, и сейчас имел полное законное право расслабляться по своему усмотрению. Каковым правом он в полную меру и пользовался, подавая Пришвину советы и делая замечания технического характера.
Аггея Сергеевича никогда не видели пьяным. Правда, трезвым он тоже никогда не был. Он постоянно пребывал в чудесном легком подпитии, с блестящим живыми глазами и всегда в замечательном настроении. В большом нагрудном кармане его всесезонной застиранной спецовки непременно стоял початый шкалик. Никто не видел, чтобы Аггей Сергеевич к нему прикладывался, никто не видел шкалика ни совсем пустым, ни полным, а продавщицы из винных отделов нашего и соседних гастрономов божились интересовавшимся мужикам, что он никогда у них ничего не покупал. Поэтому окрестные мужики хоть и относились к Аггею Сергеевичу с приязнью за его незлобивый характер, все же сторонились его и глядели с недоверием. Не наш человек! — говорили они, покачивая головами.
Еще Аггей Сергеевич был известен тем, что никогда не обращался к врачам, не верил им и всех до единого считал недоучками и шарлатанами, а при всяком удобном случае отпускал в их адрес едкие замечания. О единственной его встрече с врачом уже много лет и во всех подробностях знал не только наш двор, но и все окрестности, потому что будучи в особо общительном расположении духа, Аггей Сергеевич очень любил в очередной раз подробно ту встречу описать. Это единственное его общение с врачом случилось при приеме на работу в какой-то закрытый «ящик», куда он, было, пошел устраиваться разнорабочим, соблазнившись бесплатным ежедневным пакетом молока за вредность.
На медкомиссии Аггей Сергеевич сразу углядел в стеклянном шкафу большую початую бутыль со стеклянной пробкой. На бутыли черным восковым карандашом было коряво написано «Спирт». Аггей Сергеевич почему-то очень вдохновился видом этой бутыли, а так же тем обстоятельством, что доктор вид имел небритый, помятый, но при этом бодрый. Из чего Аггей Сергеевич сделал логичный, по его мнению вывод, что вчера доктор хорошо что-то отпраздновал, но сегодня уже поправил здоровье как раз из той бутыли со стеклянной пробкой. То есть, по мнению Аггея Сергеевича, доктор был своим человеком, а потому отнестись к нему, к Аггею Сергеевичу должен по-братски, по-товарищески, с пониманием.
Помятый доктор послушал Аггей Сергеевич через стетоскоп, оттянул веки, ткнул пальцем в печень, стукнул молоточком по коленке и сказал: «Пить надо бросать». «Так я и не пью!» — обиделся Аггей Сергеевич. «Совсем?» — спросил доктор. «Как совсем?» — не понял потомственный почетный рабочий.
На работу его не взяли, сославшись на заключение небритого доктора о состоянии здоровья Аггея Сергеевича. Аггей Сергеевич вышел от доктора оскорбленный в лучших своих чувствах и с абсолютной уверенностью, что все доктора проходимцы и шарлатаны и только дурят нашего брата почем зря, а сами не дураки как следует заложить за воротник казенного спирта.
После этого случая даже тихого Ваню Пошехонского из пятого подъезда, работавшего фельдшером на скорой помощи, и с которым Аггей Сергеевич дружил на почве любви к журналам «Новое время» и «Агитатор», и того Аггей Сергеевич при встрече норовил поддеть репликами вроде: «Ну что, Пифагор! Все кишки просвечиваешь? Смотришь, чем я сегодня закусывал! Ну, смотри, смотри. А то к вечеру приходи, я тебе и так покажу!» — и весело смеялся. Видимо, Аггей Сергеевич по нечаянности путал Пифагора с Парацельсом.
Сейчас же он разгоряченно и азартно подавал Андрюхе советы:
— Да как ты ногу заносишь, как ты ее заносишь! Левее бери, левее! Да не с моей стороны левее, а с твоей левее, а с моей, наоборот, правее! Ну кто так отталкивается! Кто так отталкивается, я тебя спрашиваю! Резче надо, резче, но плавнее… Вот, вот… Плавненько, ровненько… Так-так-так! Да руками ты не махай, пугало! Протопопов с Белоусовой выискался! Куда ты со своими медвежьими лапами полез! Тебе баржи надо вручную тягать, а не на коньках кататься! Тоже мне, Александр Горшков из сборной второго подъезда… Носочек заноси, носочек! И другой ногой р-р-раз… Ну можешь же, когда захочешь!
Я же еще в самом начале быстро рассадил себе руки и отбил копчик, вместе с ним отбив и всякий интерес к роликам. Сев на бордюрный камень, я стал прикладывать подорожник к разбитым ладоням.
— Здоров! Чего это, мля, Пришвин, епнутый по голове, коленца, ептить, выписывает, нах? Снова, мля, чего-то изобрел, Черепанов херов? — услышал я. Ко мне подсел Толян-заика из седьмого подъезда.
Почему его прозвали заикой, не знал никто, в том числе и сам Толик. Говорил он бойко и без какого либо дефекта, если не считать таковым безудержное употребление ненормативной лексики, которой он, видимо, набрался от своего дяди, известного на весь район сквернослова, выпивохи, бузотера и бабника, работавшего в нашем отделении милиции кем-то по политической части.
— Ролики он изобрел. Коньки роликовые. Теперь, вишь, тренируется. — мрачно ответил я, плюя на ладони и прилаживая очередной лист подорожника.
— Он чё, дурак что ли, ептить? — сказал Толян, закуривая. — Ща вообще, нах, отобьет себе все остатки мозгов, и все, ипать его в сраку. И так дурнее его во всем районе не сыщешь, нах. Нет, в смысле, чего подкрутить, починить, замок вскрыть или изобресть херню какую, тут он, конечно, первый, мля буду, но бухать я с ним не люблю, епаный по голове! Обязательно на всю жопу приключений изобретет, Эдисон сраный! У Коляна, слышь, третьего дня только по стакану раздавили, настроение заипательское, расслабуха такая в голове, и тут этот апассатый Черепанов бутыль вермута взорвал, мудила! Представляешь, бляха-муха!
— Это как это, взорвал? — не очень удивился я.
— А хер, его, мудака, знает, нах! Загазировать что ли её решил или еще что… Коляну грит, дай, мля, грит, сифон, ща газировку сделаю, пальчики оближите. Ясный куй, сифона у Коляна отродясь не водилось, и этот, мля, Черепанов епаный, из штанов своих безразмерных целую коробку баллончиков для сифона достал. Я ваще ипу, чего он только в своих штанах не таскает, ипать его по голове совсем! Как фокусник, нах, в цирке из шляпы зайцев достает, так этот Кио-хуио, из своих штанов не только кроликов, а стадо коров бы достал, мля буду. У него там, слышь, все есть! Ну, короче, он баллончики достал, херню какую-то тут же смастерил и в бутылку баллончики эти принялся херачить. Ну она, вписту, и рванула, нахер, сука! Колян его чуть не убил, когда в себя пришел! Прикинь, нах, вся комната в вермуте, на потолке вермут, на обоях вермут, на ковре бежевом, чешском тоже вермут, что твои чернила, нах! А у Коляна-то черепа культурные, ептить, у них там все чистенько, мля, аккуратненько, даже подметают каждый день, а тут срач такой, что я тебе, мля, бибикну! Колян до сих пор осколки отовсюду выковыривает и ковер этот на горбу в химчистку носил, чуть не надорвался, мля!
— Ни фига себе! — сказал я.
— Да ты чё! А Витек из тридцать второго дома в прошлом годе попросил его на велосипед мотор поставить, тоже не слыхал? Витек ему сказал, типа, сделай мне велик на бензиновом ходу, но чтоб заипательский был. Ну Пришвин, мля, и присобачил ему мотор, который сам переделал на гоночный. Ну, это он, блин, Витьку так сказал. Типа, мотор у тебя теперь такой, что мотоциклы милицейские обгонять будешь. Ну Витек, мля, из двора на набережную выехал и газу дал. Хорошо в Москву-реку не улетел, вписту, в перилах застрял. Как из больницы вышел, месяц потом на костылях в наш двор приходил, все у подъезда этого изобретателя ипанутого караулил. — Толян сунул окурок в траву. — Ладно, пойду я к Светке. — Он вытащил из кармана куртки бутылку, — За портвейном ходил, а там нет ни хера, только вот это бабское винцо, сука. Ну, Светке пох, а я после еще на набережную схожу, уж там всегда есть, только идти лениво.
Я посмотрел на бутылку. Это был наш с Пришвиным любимый кипрский мускат, который в продаже бывал редко, а стоил недорого.
— А где брал? Народу много?
— Да в гастрономе у Балетного. Ни хера там никого нету. Кто за этим лимонадом стоять-то будет, ты чё, мля. Да и этого там половина ящика осталось. Верка-кассирша сказала, до завтра ничего не завезут.
Быстро распрощавшись с Толяном, я заковылял к Пришвину, потирая раненый копчик.


Страницы: 1 2 3

12 комментов на “О роликах, мускате и девочке Зосе”

  1. 1 Acme (комментов: 6) Пишет:

    Те ролики как сейчас помню. Но не рассчитаны они на 16летнюю удаль, конструкция слабовата. Не на болтах, не на винтах. Просто гнутая жесть. Колеса гремят, усилия чудовищные - а катишься метра два… Но все равно вспомнить приятно…

  2. 2 Сергей (комментов: 44) Пишет:

    Отличный текст. Как в юности побывал. Спасибо.

  3. 3 Pepsimist (комментов: 1159) Пишет:

    Те ролики вообще были расчитаны исключительно на галочку в рапорте об удовлетворении массово-спортивных потребностей советского человека. И если бы не девочка Зося (и мускат), вспоминать их совсем не хотелось бы.

  4. 4 Pepsimist (комментов: 1159) Пишет:

    Re: Сергей - Ну если и ты скажешь, что помнишь такие ролики, то я решу, что весь эсэсэсэр на них катался.

  5. 5 Acme (комментов: 6) Пишет:

    Мне было меньше 10 лет тогда. Естественно, что вспоминаю я не ржавое железо - это всего лишь зацепка в памяти для чего-то более важного. Как для тебя Зося и мускат.

  6. 6 Pepsimist (комментов: 1159) Пишет:

    Понятно, что не железо в памяти осталось, просто удивило, что кто-то кроме меня еще это железо вообще помнит. До сих пор ни разу ни одного упоминания нигде об этих роликах не встречал.

  7. 7 Dif (комментов: 3) Пишет:

    Ты будешь долго смеяться, но у меня были такие же ролики….

  8. 8 Сергей (комментов: 44) Пишет:

    Вы будете еще больше смеяться, но у меня таких роликов не было, и я о них лишь мечтал.
    Иногда кто-нибудь, у кого такие были давал прокатиться, а в большинстве своем все ездили на самодельных тележках, которые мы гордо называли "картингами", и которые мы делали из упаковочных ящиков и шарикоподшибников.
    Гоняли на них со всех горок мо многих парках Москвы.
    Кто нибудь помнит такие?
    И каким богатством считались эти самые шарикоподшибники?
    Они были даже ценнее чем журнал "Пиф" и пластмассовые индейцы.

  9. 9 Pepsimist (комментов: 1159) Пишет:

    "Максим не знал, смеяться или плакать" © Шинкарев

    Я тоже не знаю. Выходит, что эти ролики были тогда какой-то вещью незапоминающейся, не очень важной или не очень интересной. Может быть, именно потому, что пользоваться ими было сложно и недолго.
    Что же до тележек, то конечно помню такие. Были простые тележки, а был еще высший класс - тележки с рулевым управлением. Вернее, с рычажным. Мы на них гоняли в парке имени отдыха и на воробьевых горах, ибо жили рядом.
    А шарикоподшипники были ценной разменной монетой, с которой у меня, в общем, проблем не было. Благодаря Пришвину, который их вынимал отовсюду, куда дотягивались его плоскогубцы, и покупал у проходной какого-то завода. Пришвин покупал, не я. А вот завод он не называл. Скрывал, подлец.
    Зато у меня было очень мало индейцев. Один, первый, до сих пор его помню - черный, присел на одно колено и собирается бросить томагавк. Выменял его на какой-то шикарный блок марок. Но доволен был по самое это… Господи, ну неужели так сложно было нашей очень нелегкой легкой промышленности наладить выпуск такого говна? Так они же даже красноармейцев и тех плоскими выпускали, уроды.
    Тьфу на них всех…

  10. 10 Сергей (комментов: 44) Пишет:

    Из-за уродства и при этом еше и дефицитности этих самых солдатиков, мы во дворе сами плавили их из смеси олова и свинца.
    И не только краснорамейцев, и солдатиков любых войск всех вожможных времен и народов.
    А на тележках этих мы обожали гонять с Ленинского до Вернадского вниз по ул. Марии Ульяновой, а потом пытались забраться обратно на автобусе, без билетов конечно. Иногда удавалось, иногда нет.

    А журналы, типа "Пиф" помнишь?
    Иногда они были толстые, и если быстро листать их с последней страницы к первой, и смотрить в верхний угол, то получались как бы минимультики.

  11. 11 Pepsimist (комментов: 1159) Пишет:

    На Ульяновой не было автобусов. Там троллейбус всегда был. 28.
    Хотя, фиг знает, мог и запамятовать.
    Солдатиков тоже плавили, но сильно развито это не было. Почему - не знаю. Но у меня еще были металлические, наши, но, видимо, довоенной еще работы. От отца перешли. Вот эти были классные, ничуть не хуже всех этих индейцев.
    Журналы помню плохо, потому что доставать их не получалось. Пифа в "Науке и жизни" смотрел. Там печатали изредка.

Трекбэки

  1. Шарики и ролики на сайте Pepsimist
  2. […] Нежданно-негаданно наткнулся на фотографию роликовых коньков советского производства, катание на которых я описал в посте О роликах, мускате и девочке Зосе. […]

Оставить комментарий

Ваш первый комментарий модерируется, поэтому появится не сразу.
Комментарии со ссылками проходят модерацию обязательно.
Комментарии, где в поле имени прописан ключевик, реклама, слоганы — удаляются.