Pepsimist

С утра выходишь на крыльцо из сеней, потягиваешься сладко, с удовольствием, на небо голубое сквозь березовую листву смотришь и с чувством так говоришь, «Эх, блин, хорошо, ядрена вошь, дрыном тя по соплям совсем!»
А после чайник на плиту поставил, пока закипает, глаза со сна прищурив за хлебушком горячим босиком по брусчатке, по песчаной дороге, лениво прошелся, с хохотушкой продавщицей поздоровался, к хлебу сырку еще выбрал.
Посмеялись, повеселились, селянок каких-то туда же зашедших тоже развеселили, и обратно домой.
Не спеша так.
Босиком по песочку ногами ступаешь, по плечам тень от листьев прыгает.
Домой пришел, сметаны банку из ледника достал, ножом сметанку порезал, на хлеб положил, сверху сыром накрыл и с чаем крепким, сладким, кирпичным…
А в окошки тюлевые солнышко светит, подвода с сырзавода с бидонами проехала, корова чья-то на выпас лениво прошла.
По тропке, прямо под окнами русалки какие-то пробежали о чем-то своем, русалочьем, хихикая.
Через дорогу, сквозь огороды храм куполами горит.
За спиной слышишь шорох какой-то.
Это Всехный Кот Васька завтракать пришел.
Ждет пока ты ему чего дашь.
Сметанки, например.
Очень он сметану уважает.
Только сметану я и сам уважаю, поэтому получит у меня Васька сырные обрезки, да хлеба сметаной смазанного.
Хватит с него. Не у одного меня кормится. Он же Всехный.
Ну, а после всего этого, трубочку достанешь, Всехного Ваську лениво шуганешь, сыр со сметаной, на всякий случай, в ледник поставишь, и на крылечко под березу выйдешь посидеть, покурить, глаза после чая прикрыть.
А сквозь веки зайцы солнечные бегают.
Сквозь листву прыгают и балуются, шпана неугомонная.
Покуришь, трубку выбьешь, в дом зайдешь чтоб кеды надеть да ножик с флягой взять и, дверь заперев, отдыхать пошел.
В лес. На озеро.
А может, и на холмы, на реку к соснам, к вереску.
А там, глядишь, и на другое озеро придешь.
На холмы подымешься, сверху видно все, елки-палки, как далеко! А красота какая!
Ну тут уж непременно надо трубочку выкурить.
На самой, на макушке холма этого.
На песок мхом прикрытый присел, трубочку раскурил, и сидишь, пыхаешь потихоньку.
А в голове какие-то мысли огромные-огромные, светлые и легкие.
Как облака в небе над головой.
Или, как небо само.
Прямо кусок неба в голове плавает.
И как только помещается?
Наверное, голова такая большая стала, что в нее и небо и облака и оба озера влезли, и леса сосновые за озерами, и луга, что здесь, внизу зеленью светятся, и храм, что немного сзади посреди погоста стоит, и дорога песчаная, и город, что тоже сверху за озером виден.
Все это в голову уместилось и еще место осталось!
Во, какая голова-то стала.
Не голова, а прямо-таки вселенная.
Только чуть поменьше.
Своя такая вселенная.
Персональная.
Личного пользования.
И вот сидишь так, сидишь, вселенная в голове что-то свое интересное придумывает.
И не понять даже. Уж очень велико для сознания.
В голове-то помещается, а в сознание не влезает.
Подкачало сознание-то, маловато оказалось.
Ну, да и ладно с ним. Нам и так хорошо.
Тем более, что глянь, а ты уже корни пустить успел.
Сквозь песок и мох до озера самого.
Соками прямо из земли питаешься.
А трубка в руках, как дупло маленькое, обгоревшее.
Вот и птица какая-то на нее уже села.
Только что за птица, не знаю.
Не разбираюсь еще в них.
В волосах стрекозы летают, паучки какие-то бегают.
Белка прибежала, постояла, посмотрела и обратно удрала.
Видно, ничего интересного во мне не углядела.
Ладно, вот холодно будет, тогда прибежишь ко мне греться.
На груди, за руками-ветками пристроишься, клубочком свернешься, и дрыхнуть будешь.
А я тебя охранять стану.
Я белок люблю.
Ишь ты, побежала-то, побежала!
Ладно, беги.
Еще увидимся, кареглазая.

Теги: Манжеты литература ненаписанное слова