Архив ‘Читатник Дао’

Мое понимание поэзии

Пятница, Декабрь 31st, 2010

Джером Клапка ДжеромНет ничего легче, чем описывать природу; нет ничего труднее и бессмысленнее, чем читать эти описания.
Один мой американский друг, образованный джентльмен, знаток и любитель поэзии, как-то признался, что из восемнадцатипенсового фотоальбома с видами Озерного края он получил более точное и более яркое представление об этом районе, чем из полного собрания сочинений Кольриджа, Саути и Вордсворта, вместе взятых. Также помню, как он однажды сказал по поводу литературных описаний природы: проку от них не больше, чем от красочных описаний блюд, которые автор имел удовольствие поглотить за обедом. Но это уже имеет отношение к другому вопросу, а именно: к конкретному назначению каждого из искусств. Мой друг полагает, что как холст и масло представляют собой средства, не пригодные для написания романа, так и словесные описания являются в лучшем случае не чем иным, как жалкой попыткой подменить зрение совсем иными чувствами.

Джером Клапка Джером «Трое на велосипедах»


Читатник дао - Джером Клапка Джером

Воскресенье, Декабрь 26th, 2010

Всегда говорил и не устаю повторять, что компьютер нужен, чтобы работать на нем, а не с ним.
Это, с поправкой на время и научно технический прогресс, еще в восемнадцатом веке понимал Джером Клапка Джером.

К велосипеду можно относиться двояко — его можно «отлаживать», а можно на нем и кататься. Я бы не стал категорично заявлять, что любитель «отладки» — человек совсем уж неразумный. Он не зависит от капризов погоды, сила и направление ветра его не волнует, состояние дорог не трогает. Дайте ему ключ, ветошь, какую-нибудь скамеечку — и радостей хватит на целый день. Конечно, и в этом занятии есть обратная сторона, но иначе и быть не может. Сам любитель похож на лудильщика: глядя на его велосипед, начинаешь подозревать, что он краденый и новый хозяин постарался обезобразить его до неузнаваемости. Впрочем, нашего любителя эти нюансы мало заботят — он редко выезжает дальше первого поворота. Некоторые наивно полагают, что один и тот же велосипед можно использовать в двух разных целях. Это заблуждение. Ни одна машина не выдержит двойной нагрузки. Так что выбирайте: уж либо кататься, либо «отлаживать». Лично меня больше привлекает кататься.

Джером Клапка Джером «Трое на велосипедах»

Линух с канифолью


Алкофоризмы

Понедельник, Декабрь 20th, 2010

Jack London
Jack London
Я нес в себе прекрасный алкогольный пожар. Он питался своим собственным жаром и неистово пылал. В моей жизни не было периода бодрствования, когда я не хотел бы выпить. Я с нетерпением ожидал, когда закончу свою ежедневную тысячу слов, затем я стал выпивать, как только достигал первых пяти сотен. Не прошло много времени, как я начинал пить до того, как приступал к тысяче.

Jack Kerouac
Jack Kerouac
Когда я повзрослел, я стал пить. Почему? Потому, что мне нравится умственный экстаз.

Jerry Vale
Jerry Vale
Виски — самое популярное из всех средств, которые не помогают от простуды.

дальше больше


Гаишники превратились во врачей, которые штрафуют за болезни

Среда, Декабрь 8th, 2010

Я ни разу в жизни не видел ни одного гаишника, который бы разруливал автомобильную пробку. Стоял бы и яростно бился, рекомендовал пути объезда, показывал, как ехать, помогал заглохшему. Гаишник появляется на другом отрезке пути — как только вы разогнались и выскочили из пробки. Это называется цикл: разгон — виток — торможение — отбор денег. Мне как-то рассказывали, как однажды гаишник просто забыл в чьей-то машине рукавицу, в которой было несколько тысяч долларов. Но они должны организовывать движение, должны костьми ложиться. А превратились во врачей, которые не лечат, а штрафуют за болезнь.

Жванецкий


Читатник Дао - Владимир Малявин

Воскресенье, Октябрь 10th, 2010

Книг Малявина на полках штуки четыре еще с незапамятных советских времен. Периодически достаю, перечитываю, в основном, избранные места, а не целиком.
Теперь вот придется раскошелиться на новый малявинский перевод Дао дэ цзина. Уж очень хорошо все, что он пишет и переводит.
Ниже не самое его интересное интервью, но множество любопытных мест в нем есть. Рекомендую.

***
Владимир Малявин
В издательстве «Феория» вышел новый перевод «Дао дэ цзин» — этой библии даосизма, одной из самых красивых и непонятных из когда-либо написанных книг. Возможно, самый тщательный из бесчисленных ее переводов осуществил Владимир Малявин, известный китаист, переводчик и толкователь китайской мудрости, много лет курсирующий между Тайванем, Гарвардом, Сорбонной, Тибетом и Москвой.

Корр. — «Дао дэ цзин» — я даже перевести это не могу! Иероглифы многозначны, и каждый переводчик трактует их по-своему…

Я перевожу: «Книга о пути жизни». Так хоть немного становится понятно, о каком пути идет речь. Обычно европейцы подходят к этой книге со своими европейскими понятиями. Они уже знают, о чем в ней сказано, их этому научили на философском факультете. Они находят словарные значения иероглифов, соотносят их со своими знаниями и лепят какую-нибудь диссертацию о метафизике Лао-цзы, этике Лао-цзы, гносеологии Лао-цзы. Конечно, все это не имеет отношения к реальности.

Корр. — Мне запомнилась даосская притча из переведенного вами «Чжуан-цзы»: колесник, придя к императору Поднебесной и увидев, что тот читает какую-то древнюю книгу, удивляется — это же всего лишь шелуха душ давно умерших людей, какое отношение она имеет к подлинному, невыразимому в словах знанию? Зачем же тогда переводить «Дао дэ цзин»?

Притча о колеснике говорит, что правда дана нам как живой опыт. Истина не в словах, ее нельзя объективировать в понятиях, потому что они оторваны от живого опыта. Сила и жизненность китайской цивилизации в том и состоят, что она имеет огромный пласт практик, обращающих человека к переживанию жизни как она есть. Китайская традиция учит людей жить живым опытом.

В европейских книгах часто пишут, что в Китае не было какой-то одной ведущей доктрины, идеологии, которая бы подминала под себя остальную культуру. В Китае ведущей силой была традиция, точнее, ее символы, настраивающие людей на непосредственный опыт переживания жизни. Этот опыт дан нам прежде любых слов и понятий, прежде рефлексии.
Существует уровень опыта и коммуникации, который китайцы называют «следование» — спонтанным метаморфозам и переменам в жизни. Вживание в него требует повышения духовной чувствительности, обострения сознания. До того как мы открыли рот, мы уже вступили в коммуникацию и немало узнали друг о друге. Китайцы учат нас жить этим опытом — хотя бы потому, что он более правдив, чем все наши попытки доказать свою правоту при помощи словесных хитросплетений.
Так вот, связать текст с этим опытом и есть главная задача переводчика, да и читателя «Дао дэ цзин». Мне в этом помогает принадлежность к одной из школ тай-цзи цюань. Вы, быть может, знаете, что тай-цзи — не просто оздоровительная гимнастика, но прежде всего очень эффективная форма медитации.
Линия передачи живого опыта от учителя к ученику формирует особый тип социальности — школы. В Китае, Корее, Тибете и Японии это единственный тип социальности, обеспечивающий преемственность знаний. Если вы хотите заниматься, например, буддизмом, вы обязательно должны принадлежать к какой-то школе. Это социальность родового типа, школа подобна семье. Именно школы обеспечивают преемственность духовной чувствительности, которая может дать живой опыт жизни.

много знакомых букв


Бог, в которого я не верю

Суббота, Октябрь 9th, 2010

До сих пор не понимаю, почему для того, чтобы приблизиться к Богу надо истязать себя самыми изощренными способами, до которых не дошла и святая инквизиция?
Неужели многие всерьез считают Господа садистом, которому доставляет удовольствие наблюдать, как люди таскают на себе пудовые вериги, годами напролет стоят на какой-нибудь колонне или разводят вшей в землянках?
В нормальном мире такая практика приведет прямым ходом в Канатчикову дачу.
Что, в общем, естественнее, чем канонизировать таких пациентов.
Не делай зла себе, не делай зла другим, вот это было бы правильно, по-божески.
Но если правы первые, то это очень странный бог…

Хуан Ариас

«Бог, в которого я не верю»
(Tratto da libro Juan Arias «Il dio in cui non credo», Cittadella, Assisi 1969, pp. 192-199)

Многие атеисты не верят в того Бога, в которого я тоже не верю
Кардинал Максимос IV

То, что написано ниже — попытка автора сформулировать в простых и честных словах свою веру для своих неверующих друзей

Да, я никогда не поверю:
в Бога, который «застает врасплох» человека, по слабости своей впадающего в грех
в Бога, который осуждает материю
в Бога, который неспособен дать ответ на мучительные вопросы человека искреннего и честного, который со слезами произносит : «я не могу»
в Бога, который любит боль
в Бога, который включает красный свет на человеческие радости
в Бога, который осушает разум человека
в Бога, который благословляет каинов наших дней
в Бога волшебника и колдуна
в Бога, который заставляет себя бояться
в Бога, который не позволяет обращаться к себе на ты.
(more…)


Читатник Дао - Достоевский

Понедельник, Октябрь 4th, 2010

Достоевский Федор Михайлович. Дневник писателя. Сентябрь - декабрь 1877 года

"… по внутреннему убеждению моему, самому полному и непреодолимому - не будет у России, и никогда еще не было, таких ненавистников, завистников, клеветников и даже явных врагов, как все эти славянские племена, чуть только их Россия освободит, а Европа согласится признать их освобожденными!
И пусть не возражают мне, не оспаривают, не кричат на меня, что я преувеличиваю и что я ненавистник славян! Я, напротив, очень люблю славян, но я и защищаться не буду, потому что знаю, что всё точно так именно сбудется, как я говорю, и не по низкому, неблагодарному, будто бы, характеру славян, совсем нет, - у них характер в этом смысле как у всех, - а именно потому, что такие вещи на свете иначе и происходить не могут.
Начнут же они, по освобождении, свою новую жизнь, повторяю, именно с того, что выпросят себе у Европы, у Англии и Германии, например, ручательство и покровительство их свободе, и хоть в концерте европейских держав будет и Россия, но они именно в защиту от России это и сделают.
Начнут они непременно с того, что внутри себя, если не прямо вслух, объявят себе и убедят себя в том, что России они не обязаны ни малейшею благодарностью, напротив, что от властолюбия России они едва спаслись при заключении мира вмешательством европейского концерта, а не вмешайся Европа, так Россия проглотила бы их тотчас же, "имея в виду расширение границ и основание великой Всеславянской империи на порабощении славян жадному, хитрому и варварскому великорусскому племени".
Может быть, целое столетие, или еще более, они будут беспрерывно трепетать за свою свободу и бояться властолюбия России; они будут заискивать перед европейскими государствами, будут клеветать на Россию, сплетничать на нее и интриговать против нее.
О, я не говорю про отдельные лица: будут такие, которые поймут, что значила, значит и будет значить Россия для них всегда. Но люди эти, особенно вначале, явятся в таком жалком меньшинстве, что будут подвергаться насмешкам, ненависти и даже политическому гонению.
Особенно приятно будет для освобожденных славян высказывать и трубить на весь свет, что они племена образованные, способные к самой высшей европейской культуре, тогда как Россия - страна варварская, мрачный северный колосс, даже не чистой славянской крови, гонитель и ненавистник европейской цивилизации.
У них, конечно, явятся, с самого начала, конституционное управление, парламенты, ответственные министры, ораторы, речи. Их будет это чрезвычайно утешать и восхищать. Они будут в упоении, читая о себе в парижских и в лондонских газетах телеграммы, извещающие весь мир, что после долгой парламентской бури пало наконец министерство в (…страну по вкусу…) и составилось новое из либерального большинства и что какой-нибудь ихний (…фамилию по вкусу…) согласился наконец принять портфель президента совета министров.
России надо серьезно приготовиться к тому, что все эти освобожденные славяне с упоением ринутся в Европу, до потери личности своей заразятся европейскими формами, политическими и социальными, и таким образом должны будут пережить целый и длинный период европеизма прежде, чем постигнуть хоть что-нибудь в своем славянском значении и в своем особом славянском призвании в среде человечества.
Между собой эти землицы будут вечно ссориться, вечно друг другу завидовать и друг против друга интриговать. Разумеется, в минуту какой-нибудь серьезной беды они все непременно обратятся к России за помощью. Как ни будут они ненавистничать, сплетничать и клеветать на нас Европе, заигрывая с нею и уверяя ее в любви, но чувствовать-то они всегда будут инстинктивно (конечно, в минуту беды, а не раньше), что Европа естественный враг их единству, была им и всегда останется, а что если они существуют на свете, то, конечно, потому, что стоит огромный магнит - Россия, которая, неодолимо притягивая их всех к себе, тем сдерживает их целость и единство….

Нашел у Татьяны МАСС