Мы живем в редкое время. Десятки дядек и тетек, уважаемых и респектабельных, враз сорвали свою одежду и пустились в пляс вокруг вертикали государственной власти. Они трясут своими целлюлитными задами и вялыми гениталиями, порочно высовывают язык и мнут обвислые сиськи. Все условности оставлены, все маски сброшены, все трусы сняты. Вот мы какие, смотрите. Нам не стыдно. Ни капельки! Нам нравится!
Такого откровенного самозабвенного срама я, признаться, не могу припомнить в нашей истории, несомненно богатой на все проявления безнравственности. Конечно, были в России времена и пострашнее. Когда расхождение с генеральной линией правительственной паранойи грозило смертью тебе и всем твоим близким. Тут уж на всякую дрянь пойдешь, только бы на минуту обрести надежду, что это не коснется ни тебя лично, ни твоей семьи.
Что грозит сегодня Ирине Родниной, Владиславу Третьяку или, прости Господи, Сергею Миронову? Ничего. Они уважаемы, обеспечены, известны и легко могут позволить себе не участвовать ни в чем из того, во что их вовлекает Кремль. Ну да подпортят немного свое положение в элите, ну потеряют что-то, зато сохранят честь, имя и душевную гармонию. На старости лет-то, да за деньги - стыдно, неприлично обнажать собственное ничтожное достоинство.
Антисиротский закон, отмена губернаторских выборов, закон против гомосексуалистов повязали срамом решительно всю исполнительную и законадательную власть страны. А на подходе еще закон об оскорблении чувств верующих — апофеоз абсурда и произвола. Полагаю, что пространство диалога между корпорацией власти и гражданским обществом практически исчезло. Власть выстраивает бастионы законов, которыми надеется терроризировать пока что мирных граждан, чтобы не потерять свое монопольное право на распределение финансовых потоков в собственных интересах. Власть ясно дала понять, что ни перед чем не остановится, в том числе потому, что граждане пока не проявили той же решительности в отстаивании своих прав.
Как это ни печально, но я все меньше верю в мирный эволюционный исход российской драмы. Пока внутренняя политика Кремля облекалась в зыбкие хитоны сурковского византинизма, у меня теплилась надежда, что там, во властных кабинетах, в сущности сидят такие же, как я, парни. Просто делают свою работу, чтобы кораблик плыл по волнам, обходя рифы либерального экстремизма и народного пофигизма. Тогда тоже было понятно, что суверенная демократия — прекрасная ширма для распила госбюджета. Но все не украдут, как-нибудь переживем — думал я. Вектор европейского развития задан и все рано или поздно, но обязательно образуется. Теперь кораблик на всех парах с развернутыми флагами, при невиданном энтузиазме команды летит на скалы. Нам нем танцуют голые некрасивые пассажиры. Они горды тем, что они голые и некрасивые, что танцуют вместе. Под ними твердая палуба, на мостике — капитан. Охваченные коллективной эйфорией, они, конечно, не видят никаких скал впереди. Но скалы близко, очень близко.
Все последние месяцы я пытаюсь понять, что творится в голове капитана. Он же со своего мостика ясно видит, куда несется кораблик. Или слезы застилают ему глаза? Слезы обиды и ярости на тех, кто сказал ему: ты больше не капитан. Он велел законопатить всех несогласных в третий класс, запретил им высовываться на палубу и говорить обидное, не разрешил курить, любить друг друга, как они пожелают, верить, во что хотят, или не верить вовсе. Скоро он запретит им все, совсем, навсегда, чтобы другие пассажиры продолжали танцевать с энтузиазмом, огоньком, в страхе провалиться в третий класс. Еще ниже — в машинном отделении — чумазые кочегары, которые доверяют опытному капитану. Они просто бросают в топку уголь. Кочегары не знают, что их капитан ослеп от слез обиды и ярости. Они уверены — корабль несет их вовсе не на скалы, а в богатый порт, где будет много рома и мягких теплых шлюх
© Николай Усков