Pepsimist

Будучи мучим уже не первый день страшными и ужасными, но симпатичными стоматологами, вспомнил одну маленькую историю с ними связанную, и которая на меня, в свое время, сильно подействовала и лишила последних сомнений в их, стоматологов, диавольской сущности.
Ну, не так конкретно, но все же то, что стоматологи, есть люди весьма и весьма специфические со специфическим умоустройством и такими же специфическими душевными качествами, у меня с тех пор никаких сомнений не осталось. Хотя, и до этого, в общем, не было. До этого мне, как человеку где-то доброму, местами порядочному и чаще всего незлобливому, просто хотелось думать, что в действительности они не монстры, не чудовища, не садисты и не равнодушные мясники со сверлом в одной руке и клещами в другой, а такие же, как и все остальные нормальные люди. Но вся многолетняя и даже многодесятилетняя история моих с ними богатых взаимоотношений говорит об обратном.
А та история, что я хочу рассказать, и не история даже, а так, сценка. Но, повторюсь, подействовавшая на меня чрезвычайно.
В конце восьмидесятых, если не ошибаюсь, в Москве появились одна или, может быть, пара клиник, в которых под общим наркозом обещали за один сеанс сделать из вашего изъеденного кариесом беззубого рта эталон голливудской улыбки. За один сеанс чинили, латали, заряжали пломбами сразу все зубы, тут же ставили коронки и протезы, и человек, по идее, должен был выйти оттуда сверкая ослепительной улыбкой тихоокеанской акулы.

Попасть в эти клиники было почти невозможно: предварительная запись на год вперед, еженедельное выстаивание в толпах таких же очередников с тем, чтобы подтвердить свою очередь записанную то ли на ладошке, то ли на клочке бумаги. Не приехавших хотя бы раз активисты-очередники тут же из списка вычеркивали под одобрительное улюлюканье остальной очереди. Ну и плюс, сумасшедшие по тем временам деньги, которые надо было за процедуру заплатить.
Но тогда, для большинства граждан, доведенных советской стоматологией до полного беззубья, это был оптимальный, а чаще всего, единственный выход. Потому что либо это, либо месяцами и годами таскаться по поликлиникам и терпеть нечеловеческие муки и унижения ради пломб, которые выпадают через неделю и протезов, которые носили только на людях, а дома тут же снимали и жевали уже без них, потому что они стирали десны до крови.
И вот, одна моя знакомая, назову ее Аней, жившая неподалеку от такой клиники и сама в нее записавшаяся, каким-то образом втиснула в очередь и меня. Клиника была где-то на другом конце Москвы от меня, и я туда добрался только один раз.
После чего немедленно забил на идею с лечением большой тяжелый болт.
Уже не помню, что мне там понадобилось, то ли пройти какие-то формальности, то ли отметиться вместо Аньки, то ли просто ударило в голову раздавить банку-другую с врачами, но подъехал я как раз в самый разгар стоматологического процесса.
Как обычно, был я подшофе и потому легко прошел все заслоны, засады и сторожевые пункты бдящей "очередной" общественности, и плутая по зданию забрел куда-то во внутренние коридоры. Беззаботно слоняясь по этим коридорам, увидел, как один из кабинетов открылся и оттуда вышел некто в окровавленном фартуке. Дверь он за собой не закрыл, и я, остановившись, минут десять наблюдал, за тем, что и как там происходило.
На стоматологическом кресле полулежал человек, который хрипел, стонал и булькал. Причем, понятно было, что он под наркозом, но начинал уже из-под него выходить. Вокруг кресла три или четыре персонажа в мясницких фартуках лихо и споро что-то делали с этим хрипящим телом и во всю глотку переругивались друг с другом в том смысле, что: «Вишь, бля, сука, очухивается уже, давай быстрее, ебаный в рот, доделывай хоть как, он же, блядь, еще одного шприца не выдержит, нахуй, сдохнет, и пиздец, ебись потом со жмуриком!» При этом был слышен визг бора, звон инструментов, какой-то хруст, стук и все набирающие силу хрипы, стоны и бульканье.
В общем, не дожидаясь финала этой процедуры, я вылетел из клиники стремительным домкратом, на ходу выхлебав из горла все, что у меня с собой было.
Ане я позвонил в тот же вечер и долго и горячо уговаривал отказаться от этой бредовой идеи. Анька же, ссылаясь на то, что она уже почти год каждую субботу ходит отмечаться, и что ей, как даме совершенно невозможно иметь плохие зубы, а лечить их в обычной поликлинике у нее нет уже ни сил ни времени ни желания; что она не хочет больше, чтоб ей чуть не каждую неделю без всякого наркоза сверлили зубы, без наркоза удаляли нервы, ставили временные пломбы с мышьяком, а потом заделывали дыры постоянными пломбами из строительного гипса, которые через неделю просто увязали где-нибудь в бутерброде. Словом, увещеваниями моими она пренебрегла.
Через какое-то время подошла ее очередь. В клинике Ане сказали, что на процедуру она должна приехать не одна, а с кем-нибудь из близких или знакомых, и дали подписать бумагу, где она заранее отказывалась от каких-либо возможных претензий к клинике и всю ответственность за любого рода последствия и осложнения брала на себя.
Позже я разговаривал с аниной подружкой Викой, которая ее туда возила и забирала обратно. Викуля тоже отстояла вместе с Анькой годовую очередь, но после того, как забрала ее оттуда после процедуры, обходила клинику за три квартала лесом.
Как рассказывала Вика, Аньку увели на процедуру, сказав Вике, что займет это часа три. После нескольких часов ожидания, вышел какой-то то ли врач, то ли санитар под сильной мухой и вяло поинтересовался у Вики, не было ли у ее подруги каких-нибудь проблем с сердцем. Вика ответила, что понятия не имеет, но вроде бы не было. Фигура, дыша перегаром спросила, а нет ли у ее подруги аллергии на какие-нибудь препараты и состоит ли она на учете в психдиспансере.
Вика и без того вся на нервах, почуяв неладное, в свою очередь спросила у фигуры, зачем ей, фигуре все это надо знать, и где Аня? Фигура безучастно что-то пробормотала и исчезла в коридорах.
Вика пошла в холл и позвонила анькиным родителям, чтоб те немедленно приезжали в клинику, потому что с Анькой явно что-то неладное, персонал бухой в стельку, а она торчит здесь уже пять часов и ей срочно нужно сто грамм для поддержания иммунитета.
Ста грамм анькины родители не привезли, но зато приехали сами и немедленно принялись поднимать бучу. Их долго гоняли от одного к другому говоря, что никто ничего не знает, но что все безусловно в порядке, и что буквально через пять минут их дочь выйдет. Наконец, часа через полтора снова вышла помятая фигура с закатанными рукавами и сивушным запахом и объявила, что они могут Аньку забрать. Их на лифте спустили куда-то подвал, где стояла каталка с безжизненным телом. Безжизненным тело показалось только сперва, потому что подойдя, они услышали те же самые хрипы, стоны и бульканье. Лицо у Аньки было распухшее, бордово-фиолетовое, губа порвана, изо рта торчали кровавые тампоны, по щекам была небрежно размазана кровь. Пока они ахали и охали фигура испарилась и им самим пришлось заталкивать каталку в лифт и искать выход. Потом они долго пытались поймать такси на вечерней окраине Москвы, а потом несколько дней приводили Аньку в чувство и своими силами и силами равнодушных участковых врачей, которые от всех болезней прописывали покой и аспирин.
Окончательно привести ее в чувство так и не удалось. Анька долго мучалась различными соматическими проблемами, часть из которых постепенно перешла в хроническую форму. Кроме того, появились и проблемы нервнопсихиатрического свойства, которые одно время стремительно прогрессировали, но после длительного лечения в соответствующей клинике их сумели купировать и перевести в латентную форму.
Всякие попытки анькиных родителей наказать врачей успеха, естественно, не имели. Бумаги она подписала, а даже если бы и не подписывала, то все равно ничего бы не вышло. И до сих пор почти нет дел, где выигрывал бы пациент или его родные, а тогда таких дел не было вовсе. Это было невозможно.
Что там были за уколы, какой наркоз, с какими побочными эффектам, никто, естественно не знал, а кто знал, помалкивал. Все происходящее под наркозом мозгом фиксируется, но остается глубоко в подсознании и выйти на поверхность, в сознание в явном виде не может, поэтому выходит в виде неявном, скрытом, чаще всего в виде фобий, неврозов, различных невротических реакций и явных психических аберраций.
Аньку очень жаль, после всего перенесенного она стала совсем другим человеком, вернее, совсем другой личностью.

Так что, с одной стороны, хотелось бы вылечить все и сразу, но с другой стороны, «лучше, конечно, помучиться», чтоб потом не лечиться всю жизнь от неизвестных болезней.

Теги: Жестом по мимике

Опубликовал:  . 20.03.2007 (Вторник) 05:12 дп Раздел Жестом по мимике. Комментарии RSS.