Дрожка

02.01.2013

«…пронзительный женский голос неподалеку крикнул: «Дрожка!» И сейчас же десятки голосов откликнулись: «Дрожка! Дрожка!» Люди на тротуарах по периметру площади начали размеренно хлопать в ладоши в такт вспышкам плафонов и скандировать ровными голосами: «Дрож-ка! Дрож-ка! Дрож-ка!» Кто-то уперся мне в спину острым локтем. На меня навалились, толкая вперед, к центру площади, под плафоны. Двое подростков, застывших, как сосульки, вдруг бешено забились, судорожно хватая друг друга, царапаясь и колотя изо всех сил, но их неподвижные лица по-прежнему были запрокинуты к вспыхивающему небу… Красный — синий — зеленый, красный — синий — зеленый. И так же неожиданно подростки вдруг замерли. И тут, наконец, я понял, что все это необычайно весело. Мы все хохотали. Стало просторно, загремела музыка.»
Стругацкие «Хищные вещи века»

Похоже на курятник или хлев, набитый стадом мелких парнокопытных, страдающих падучей.


Трендёж про брендёж

20.12.2012

Есть у меня знакомый, чья работа заключается в раздаче рекламных листовок на улице.
Одно время он подрабатывал сэндвичем или бутербродом с рекламными щитами на груди и спине, но это ему не понравилось.
А листовки раздавать выходит у него лихо и в своей конторе он на хорошем счету.
И вот, когда приезжает в гости и под рюмку чая начинаются разговоры за жизнь, непременно слышу от него одну и ту же гордую фразу: «Мы — промоутеры!»
Ну и дальше что-нибудь о нелегкой жизни распространителей листовок.
До него мне в голову не приходило, что эти распространители имеют такое звучное иностранное название.
Всю жизнь они назывались распространителями и ничего, работали и, наверное, не очень плохо себя чувствовали с таким профессиональным наименованием.
Но тут — промоутеры.
По сути, тот же менеджер по клинингу с березовой метлой в руке.
Или менеджер по продажам за прилавком местного рынка: «Вай, кюлубник укюсный, папаробюй, от зубь ни атарвёщь, вазимиощь — ни пажалеищь!»
Я понимаю, что этому моему приятелю, профессиональному фотографу, волею судьбы и собственных пороков оставшемуся без любимого дела слаще называться промоутером, чем раздатчиком бумажек, и это вполне понятная человеческая слабость, естественная реакция на уничижительное, с его точки зрения, название.
Так что я его не разубеждаю и не корю за ненужные англицизмы, пусть будет промоутером, коли ему так уютнее.
Сейчас на какой сайт ни плюнь, непременно на инфографику попадешь.
Богомерзкое название, да и сами картинки для умонедостаточных тоже отвратительны, примитивны и глупы.
Во-первых, не вижу смысла в подобных картинках, ибо они не проясняют суть, а напротив, делают её менее доступной для понимания, превращая в пародию на комиксы.
Имеют смысл и необходимость только графики разного вида и сорта.
А, во-вторых, зачем картинки для малограмотных называть мудреным чужим словом?
Им вовсе отдельного названия давать ни к чему — картинка, она картинка и есть.
В крайнем случае, пояснительной назвали бы и достаточно.
Но нет — меньше чем на инфографику «дизайнеры унд креативщики» не согласны.
А на днях наткнулся на ресурс, продающий сумки-мессенджеры, и долго думал, что бы это могло значить, что за «месседжи» таскают в таких сумках.
Ничего не придумал, и решил посмотреть в сети.
Естественно, это оказалось банальной почтальонской сумкой.
Но ведь помыслить невозможно, чтобы с гордым видом носить почтальонскую сумку или сумку курьера.
Так о себе сказать — себя не уважать, а вот небрежно перебросить через плечо сумку-мессенджер, это класс, шик и тренд.
Вот, кстати, очень удачное, по-моему, название всему этому рунглишскому лексикону — трендёж.

Рунглиш

Под катом хороший подробный текст на эту тему Яна Арта


Суеверующие

20.12.2012

Евангелия читают только 24%, Новый Завет в целом — 11%, на исповедь и причастие ходят 7%, участвуют в религиозных службах 11%. Хорошо, примерно 35% читают Св. Писание (среди них могут быть и вполне себе атеисты с теистами: книга-то умная, глубокая, к тому же культурное достояние), 18% более или менее воцерковлены. Кто остальные? Псевдоверующие (почему-то хочется сказать «псевдоправославные», но мы уважаем право представителей всех конфессий врать самим себе)?

В общем, всё как всегда: на деле вера оборачивается суеверием, культурной маской, психологическим комплексом.

источник

Суеверующие


Об идиотах и о разумных

18.12.2012

Рекомендую прочитать. Никотинофобам лучше не суетиться.

С 2011 года, несмотря на все запретительные меры, во Франции отмечается рост числа курильщиков среди молодёжи, женщин и бедных слоёв населения, поведал госконтролёр.

Запрет на курение в общественных помещениях, который действует во Франции с 2007 года, никак не повлиял на долю курильщиков. Оно упало с 35 процентов до 31 процента в период с 2000 года по 2005-й, однако снова возросло до 34 процентов к 2010 году.

Важной причиной провала антитабачной политики властей Дидье Миго назвал полное игнорирование борцунами медицинского аспекта никотиновой зависимости. Зато есть перед глазами Великобритания, которая главный акцент антитабачной кампании сделала как раз на помощи курильщикам — и добилась за 10 лет снижения доли курильщиков в полтора раза — с 30% до 20% от населения. При том, что в Лондоне есть не только курящие пабы, бары, рестораны и гостиницы. Там даже ни один олимпийский объект на время летних игр не объявлялся зоной, свободной от курения.

Читать полностью


No comments

18.12.2012

Комментарии и размышления по поводу «Акта Димы Яковлева» считаю бессмысленными и нелепыми, как обсуждения поступков существ, безнадежно и глубоко больных психически и нравственно.
Что можно сказать о поступках психопатов, шизофреников и прочих подобных туловищ с прогрессирующей атрофией мозга и совести?
Ну да, ну вот такие они — ущербные, неполноценные, больные, безмозглые и бездушные глубокие инвалиды и иначе ни думать ни поступать не умеют.
Не дано им думать. Нечем.
Вот, собственно, и все возможные комментарии.
Некие оздоравливающие, приводящие хотя бы в подобие сознания действия в их отношении могут и должны быть, но нет у нас для них ни санитаров со шприцами ни докторов с электросудорожной терапией.
А жаль.

А разница отношения к детям и людям вообще наглядно представлена на этой картинке.

Детки в клетку


Мачо с Муркой

12.12.2012

На радио и ТВ утомили жирные, гипертрофированно мужественные голоса, сочащиеся салом и синтетическим тестостероном.
Отчего рекламу отдают на откуп этим аудио-мачо?
Ладно, когда обладатель таких связок умеет ими пользоваться, правильно артикулирует и обладает хотя бы минимальными артистическими способностями.
Но чаще всего у каждого из жирноголосых есть один, в лучшем случае два артикуляционных шаблона, по которым они шпарят все подряд, независимо от смысла, построения фразы и долженствующей быть интонации.
Звучит это очень неприятно, уныло и монотонно.
Как если бы кто-то выучил на фортепиано куплет из Мурки одним пальцем и на все приглашения что-нибудь сыграть, бесконечно тычет в знакомые клавиши.
Подучил бы их кто-нибудь немножко что ли.


Серебряная пуля для золотой мили

07.12.2012

Бывшая Остоженка

Неожиданно ранним московским утром я оказалась в районе Остоженки, свернула в 1-й Зачатьевский переулок и очутилась в заповедном уголке Москвы, который риелторы с подобострастием именуют «Золотой милей». Нет, по Остоженке я иногда хожу, но в переулках у меня не бывает никаких дел. Да и могут ли быть там дела у кого-нибудь, кроме тех, чья фамилия Васильева или Сердюков?

Отвратительное новоназвание «Золотая миля» погребло под собой чудные московские имена — Коробейников, Молочный, Пожарский, Хилков, Зачатьевский, Бутиковский — и отменило все смыслы, кроме прямых, финансовых — на вес золота дома, что построены здесь.

Теперь надо объяснять дикарям, что Бутиковский — исторический топоним, а не переулок бутиков. Бутиков тут как раз нет.

На углу 1-го Зачатьевского и Остоженки пылится очередной скуратов-строй. Сергей Скуратов — один из лучших российских архитекторов, который вместе с коллегами, такими же талантливыми модернизаторами, строит на месте исторических руин современный город из бетона, стекла, дорогого камня и даже меди. Теплая провинциальность московского центра уничтожена, зато получаются очень модные дома, от которых веет холодом, прозекторской и премиями. Дом на углу строили те, кого архитектор называет своими учениками. Он почему-то стоит незаселенным – двери забиты-заколочены, окна тусклые, на фасаде растяжка «продаются квартиры». Не покупает никто, что ли?

Помню, как его строили. Гигантский котлован вырыли, этажей на пять углубили, страшно было вниз глядеть. Будто бункер под тобой. А может, и бункер, кто их знает, девелоперов-модернистов. Рядом на Остоженке добивается очередная жертва большевистского конструктивизма – стена кружевная с оконцами, остальное снесено, а за стеной – опять котлованище страшный.

Иду я по переулку и чувствую — неуютно мне и неловко. Похожее ощущение накрывало однажды в прихожей модного ресторана. Я переобувала туфли, и менеджер при гардеробе смотрел нехорошо, презрительно. Когда я вручила ему пакет с сапогами, пояснил, что некуда повесить, не предусмотрено — обычно клиентки появляются уже на каблуках, выпархивают из машины. Для привратника переодевание означало, что доехала я сама или пешком дошла, то есть — нецелевая привратникова аудитория.

Нецелевая я шла по переулку, ежась от собственной неуместности, ускоряясь под чьим-то неодобрительным взглядом. Но чьим? В переулках-то нет никого. Ни собаки, ни кошки, ни прохожего. Тихо. Ватно-беззвучно. Чисто. И даже немного страшно.

В Москве не протолкнуться, ни проехать, ни пройти, город стонет от людей, а тут — напряженная нежилая тишина. Нежить.

С обеих сторон надвинулись на меня, будто намереваясь раздавить, хищные, угловатые дома с их подземными парковками, острыми пиками заборов, камерами наблюдения. Не жилища — укрепсооружения. Дома тут разные, но выглядят они одинаково несчастными — постные, мрачные. У одного, с изнанки служебного входа (довольно убогого), дежурит машина с мигалкой, ждет хозяина или хозяйку, прикорнув тремя колесами на тротуаре. На другом — золотая (опять золотая!) табличка: «Дом построен в 2003 году корпорацией Barcli». Это та самая корпорация, лицо которой Леонид Казинец в знаменитом интервью «Огоньку» призвал нецелевую аудиторию уехать из Москвы: «Скажите честно: в этом городе, если ты не получаешь несколько тысяч долларов в месяц, тебе нечего делать». Проходя мимо, отдаю должное чувству юмора Леонида Казинца, воткнувшего в 1-й Зачатьевский переулок дом с остроумным названием Barkli Virgin House.

Казалось бы, в переулке тихо, хорошо. Но нехорошо. Тревожно как-то. Как будто за этими глухими дверями и занавешенными окнами что-то ужасное происходит. Я никак не могла избавиться от неприятных ассоциаций – фильм «Елена», виагра, плебеи, пиво, инфаркт, больница, медицинский справочник, наследство, похороны, детеныш, свернувшийся червячком на покрывале Versace. Режиссер Андрей Звягинцев снял фильм про эти самые дома, хотя цену не обрушил.

Наконец-то показалась нужная дверь, и я с облегчением юркнула внутрь. Обратно я пробиралась уже партизанской тропой, желая побыстрее укрыться за стенами Зачатьевского монастыря. Перекрестилась и домой пошла, уже по пыльной, грязной, оживленной, закупоренной машинами Остоженке.

А тут опять дело. На этот раз я решила вечером. При свете дня трупик центра выглядит слишком натуралистично, а темнота, глядишь, и скроет неприятные подробности.

Вдруг я увидела в 1-м Зачатьевском детей. Сначала услышала голоса. Они доносились с детской площадки. Мальчик и девочка лет четырех, отделенные от меня железными штакетинами в ладонь толщиной, раскачивали красную машинку и договаривались о том, что они встретятся завтра. Набор доступных им развлечений был невелик — горка, машинка и снег, который летом, наверное, становится газоном. Молодая, судя по фасону шубы, няня (или мама?) стояла рядом и молчала, глядя на меня. Дети из гетто. Я поспешила свернуть за угол.

За углом начинался тот самый Бутиковский переулок, где нет бутиков. Невозможные в тесной Москве широченные тротуары, по которым никто не ходит – только я да охранник. Через стекло видно, как посыльный растолковывает что-то двум унылым служивым на ресепшн. «Купер Хаус», эфир-офис («Эфир» — это название офисного центра, оригинально-чудовищного), лед-ужас, белые торосы, айсберги, кафе «Академия», черный фасад, сугробы, закрытые двери, наглухо задраенные три этажа (что там — бассейн, ангар, склад? зачем ставить огромные окна, если все равно их потом закрывать жалюзи?), мрамор, холлы, бесконечная перспектива пустоты, служебный вход (а где же парадный? дом, повернись к лесу передом, к людям — задом?), полированные пульты домофонов, эксклюзивная продажа, объект сдан, тут еще можно пройти (не распродано, значит), будка охранника пуста, посольство, остатки особнячка, он здесь последний. На декоративной простыне нарисованы виньетки, окна, крыша. И это все, что осталось от Остоженки. Последнее полотнище полощется на ветру.

Новая московская архитектура — как вечный 37-й год, длящиеся репрессии городской среды, а дома эти — как дети, зачатые в результате изнасилования. Хочешь не хочешь, а они уже есть, живи теперь с этим фактом и полюби его.

А вот и Молочный, дом 6. Обиталище узницы «Оборонсервиса». Переулок, чувствую, сразу напрягается. Закончились даже охранники. Я в центре Зоны. Делая несколько отвлекающих маневров (как будто я заблудилась и сверяюсь с навигатором), я подбираюсь поближе. Мало ли что им в голову взбредет.

Тут уже по-настоящему страшно. Дом тих и темен. Только наверху светится пара окон. Входная дверь мертва, за стеклом растекается темнота, черная и глянцевитая, как нефть, но трудно сказать с точностью, дверь это или очередная ловушка-обманка. Удивительно, но штукатурка на фасаде васильевского укрывища потрескалась. Не до позорного состояния, но грим пора накладывать, пятна проступают.

Вдруг за моей спиной что-то произошло. Обернулась. Вздрогнула. Черная машина. Остановилась. Стоит. Стоит.

Я сдержалась, не побежала.

Машина помедлила, а потом ее поглотил черный зев подземной парковки дома напротив. «Воронок» был не за мной.

Тут и колокола зазвонили в Зачатьевском, очень вовремя. Я, оказывается, недалеко от монастыря была, слава богу.

По льду, по сугробам, мимо стеклянных парников террас, мимо домофонов и камер, золотых веночков, мимо заборов в три человеческих роста, к свету, к месту, где я приткнула свою красную немодную машину, я чуть не бегом бежала.

Как же хорошо, что нет у меня денег на квартиру в этих «домах на набережной».
©Источник