Здравый смысл, наконец, победил, и медленно побрел прочь, побрякивая оружием.
На поле брани остались лежать растерзанные и бездыханные сказки, светлые мечтания, забавные фантазии, романтика, любовь с первого взгляда, гвоздика под полой плаща, и поцелуй с замиранием сердца и с терпким запахом сухого вина на губах.
Прицельное говнометание, есть суррогатное проявление народной радости, веселия и пити.
«Руси есть веселие пити, не можем без того быти», как отчетливо когда-то припечатал коварных басурман с их провокационными предложениями Владимир Красное Солнышко.
И верно, и правильно, невозможно на руси без чарки, штофа, лафитника или стакана.
Можно и из горла, на худой конец.
Жаль, на хлеб намазывать нельзя.
Но накрошить хлеба в тарелку можно.
И водки туда налить тоже можно.
И жрать всю эту тюрю большой столовой ложкой тоже можно.
Гадость, конечно, но так и пьем не ради вкуса, а для ради забыться.
Анальгетик для души.
Не можем без того быти…
Для чего в ванной зеркала вешают?
С утра заглянуть либо забываешь, либо опасаешься.
Ибо были прецеденты.
Да по утрам, по-моему, вообще никто в них смотреть не любит.
Днем смотреть некогда и смысла нет.
Вечером вообще не до зеркала.
Да и чего нового там увидишь?
Все та же борода с усами.
А причесываться удобнее наощупь, отчего-то аккуратнее выходит.
Да и вообще, когда в него заглядываешь, все равно мысли посторонним заняты, а не тем, что в нем отражается.
Зеркало, не киноэкран, ничего интересного, нового и захватывающего вам не покажут.
В зеркало нельзя заглянуть в надежде, что там вдруг окажется стройная голая блондинка с выдающимися формами.
В нем даже не соврут, как в телевизоре, а прямо и без обиняков выложат о тебе всю правду-матку.
А кому она, матка, нужна?
Никому не нужна, ибо все хотят чтоб им врали, но красиво.
Ты, мол, всех прекрасней и милее, или мужественнее и мускулистее, в зависимости от половой принадлежности и сексуальной ориентации смотрящегося.
Так что зеркало, вещь в хозяйстве удобная, но на психологически неуравновешенных и неуверенных действовать может губительно.
Мне как-то пришлось месяца полтора обходиться без зеркала по причине его отсутствия.
И ничего, нормально все.
Морду наощупь, а остальное важное и без зеркала видно.
Когда через полтора месяца к зеркалу подошел, самооценка подскочила, как каучуковый мячик и долго еще прыгала по квартире.
Поэтому нервным, впечатлительным и анемичным рекомендую от зеркал вовсе избавиться.
Гораздо лучше будете себя чувствовать.
Отвечаю.
Все же есть какие-то места, если не проклятые, то какие-то неудачные, с негативными эманациями.
Чтоб далеко не ходить, для примера возьму помещение недалеко от моего дома.
При совке там был обычный хозяйственный магазин, в котором я даже успел поработать.
Так себе магазинчик, без экстрима в виде визитов ОБХСС с последующей посадкой всего руководящего состава.
Воровали потихоньку, в меру, как и все тогда — директор побольше, остальные поменьше, в соответствии с уровнем материальной ответственности и неписанного табеля о рангах.
А вот после, когда хозяйственный зачем-то прикрыли, начались с этим помещением странности.
Место вроде хорошее, ходовое, народу всегда много рядом.
И ходят не просто мимо, там ходят целенаправленно — по магазинам, ибо ничего другого там нет.
Первое, что я запомнил — но не первое, что там открылось — был какой-то дикий для нашей совсем не гламурной Елдыринской слободы ювелирный магазин.
Туда, по-моему, вообще никто не заходил, мне из окна все хорошо видно.
Сам из любопытства разок заглянул, увидел крошечные крендельки из мыльного камня сотни по две баксов каждый, и больше туда на заглядывал.
С ювелирным у всех сложилось стойкое убеждение, что создано оно было исключительно для отмыва.
Не знаю, может быть и так.
После того, как вся эта ювелирная сеть была кем-то отжата, магазин закрыли и довольно долго стоял пустой и заброшенный.
А потом началось — один за одним открывались и закрывались продуктовые с одним и тем же ассортиментом, одной ценовой категории, но с разными названиями и разными — судя по всему — хозяевами.
Логику этих хозяев я понять не в состоянии.
Возможно, потому что лишен предпринимательской жилки.
Вокруг этого магазина стоят еще штук пять гастрономов разного объема и уровня цен, небольшой рынок, а по углам понапиханы крошечные, метр на метр лавчонки, торгующие хлебом, рыбой, колбасой и прочим сыром.
Это не считая еще одного сетевого магазина и полудюжины магазинчиков поменьше на расстоянии пятидесяти метров через дорогу.
То есть жратвы в районе навалом.
Это если говорить о количестве, а не о качестве и разнообразии.
И вот в таком окружении каждый очередной хозяин злополучного магазина открывает именно и непременно стандартнейший гастроном с ровно таким же набором, что и у полутора десятков магазинов вокруг.
И чего они хотят, чего они ждут?
Что к ним пойдут?
А нафига?
Остальные магазины я знаю, и меня там знают, и где что брать, а где ничего не нужно брать, я тоже знаю, все давно выучено и учтено могучим ураганом.
Зачем мне новый неизвестный продавец с неясным товаром смутного качества от мутного поставщика?
С год назад, прямо напротив этого здания, двое ребят арендовали подвал с глубокой неудобной лестницей, в очень неудачном месте, где просто так вовсе никто не ходит.
И за год (или чуть больше) из крошечного ларечка с парой алюминиевых кастрюлек и жидкостью для мойки стекол выросли до магазина, забитого под потолок всем, что только может понадобиться в хозяйстве и ремонте.
Ну, разве что кирпича у них нет и цемент не завозят, но остальное есть все, от электро-прибамбасов и сантехнических фенечек до пассатижей, кастрюль и прочей подобной шняги.
Именно хозяйственного у нас все время и не хватало.
Ремонт, — дело постоянное, да и новостроек кругом, как опят после дождя.
А там, на том несчастливом месте, снова какой-то продуктовый открывают.
Можно уже ставки принимать, когда прогорит — через три месяца или через полгода.
Так что то ли предприниматели там все время неадекватные, то ли, действительно, место неудачное.
Копался в шкафу и выудил из коробки старую потрепанную записную книжку.
Открыл полюбопытствовать, чьи имена и телефоны много лет назад заносил в неё для памяти.
Каждая страница густо исписана, что-то зачеркнуто, исправлено, вписано поверх.
Имена, фамилии, многие телефоны с пояснениями: «дом.», «раб.» и ещё какие-то «лаб.», «дир.», «коп.».
Кто все эти люди? О чем я с ними разговаривал, зачем звонил, для чего хранил их телефоны?
Видимо, это были знакомые или даже те, кто тогда назывались словом «друзья».
Но из всех сотен вспомнил не больше дюжины.
Сколько времени было на них потрачено, а в памяти сохранилась лишь эта дюжина, да и та смутно и отрывисто.
Жора, сумасшедший поклонник Рода Стюарта. Жора мог позвонить среди ночи и часами пересказывать все композиции с только что им раздобытого альбома своего кумира.
Жарко дыша и захлебываясь, спешил поделиться восторгом.
Очень закомплексованный, а оттого грубовато-нагловатый, с типичной высокомерностью неуверенных.
В очередном приступе самоутверждения сказал что-то лишнее и с тех пор пропал, стесняясь извиниться.
Вот Славка, помешанный на фантастике, и постоянно выпрашивающий с моих полок «на прочитать».
В отличие от большинства знакомых, Славка честно и почти в срок все возвращал, и ему я доверял даже те книги, которых не давал никому другому.
Сам он тоже приносил иногда что-нибудь редкое и любопытное и очень любил под бутылочку портвейна обсуждать прочитанное.
Лет десять назад ослеп, перестал ходить и умер от цирроза.
Юрик, фанат электроники, гений олова и канифоли, ювелир паяльного дела, гуру транзисторов, резисторов и сопротивлений, способный собрать потрясающий по характеристикам усилитель из башмака, алюминиевой вилки и мотка старой проволоки от сгоревшего холодильника.
Юрик чинил мне многочисленную и часто ломающуюся аппаратуру, изобретал и паял уникальные гитарные примочки и доставал немыслимо дефицитные микросхемы, без которых магнитофоны, микшерские пульты и прочая электрохрень категорически не желали работать.
Как всем гениям, Юрику интересна была только голая идея и её лабораторные подтверждения на коленке.
Он прихватывал каплей олова детальки и проводки к самодельной плате и втыкал это в сеть.
Корпусов для своих радиоинженерных шедевров он не признавал, считая их излишеством и мещанством.
От этого его уникальные примочки были похожи на раздавленных жуков с расбросанными кишками, и имели обыкновение внезапно заходиться фейерверком и вышибать пробки во всем доме.
Я сижу, я курю трубку, я пью чай, я рендерю здоровенный файл и я влюблен!
Я летаю в кучевых и перистых облаках обласканный солнцем, политый теплым дождем, обдуваемый ласковым ветром и тащусь, как старая нагудроненная шпала.
Если только шпалы вообще тащатся.
По-моему, их чаще таскают, нежели они сами это делают. Впрочем, это вздор!
Какие чудные глаза! Какая улыбка!
Чуть вьющиеся белокурые волосы, губки, щечки, ушки, носик!
Ах, ах! Высокий класс!
Хотя, вполне возможно, что в действительности она худая щепка с кривыми ногами, отвратительным характером, гнилыми зубами, язвой желудка, гроздьями геморроя и грудью нулевого размера.
Но разве важно, какая она в действительности?
Я же сейчас, сегодня, в данную минуту влюблен не в действительность, не в девку из мяса, крови, лимфы, печени, селезенки и гайморовых пазух.
Сейчас я влюблен в образ.
А у образа нет больной или даже здоровой печени и толстого кишечника.
У образа их просто не может быть.
Иначе, это уже будет какое-то пособие по анатомии.
А образ, — он всегда прекрасен, воздушен, возвышен и легок, как солнечный зайчик на ладони.
Я допишу этот текст и перестану быть влюбленным, но вот в данную минуту, в этот самый момент я совершенно счастлив (не считая болей в пояснице, ломоты в висках и урчанья в животе).
Она (О, ОНА!), какая-то художница из не знаю откуда.
На сайте этого не написано.
Там лежат четыре ее работы, которые она продает, и ее небольшая черно-белая фотка.
Я глянул на фотку и решил на полчасика влюбиться.
Что и сделал с большим удовольствием и энтузиазмом.
Чем не развлечение в ожидании рендеринга?
Полон возвышенных чувств, весь добрый и благородный, с распущенным павлиньим хвостом и взглядом идиота от рождения.
Впрочем, всем вам это чуждо, непонятно и неинтересно.
Никаких сисек-писек, жоп и прочих гениталий.
Вы расчетливы и прагматичны.
Вы — пошлые циники, не способные на подобные чувства.
Вы вообще их не понимаете.
Вот так вот я вам скажу.
Неважно, что половина (три четверти) из этого — неправда.
Важно, что я в данный момент так настроен.
Я сейчас романтик, лирик и кидаюсь драться на шпагах за прекрасную даму, и мне нужен оппонент.
Вот и побудьте несколько минут таким оппонентом.
Вам что — жаль что ли?
Вас не убудет, а человеку поможете.
Ладно, файл уже почти готов, осталась пара минут моей влюбленности.
А потому пойду, еще раз гляну на этот нежный образ, пока он не превратился в страшную образину.
Как Золушка.
Только я не принц и никаких башмаков из хрусталя у меня на лестнице никто не терял.
Да и лестницы у меня нет.
Если только в подъезде, но это не считается.
Так что, я пошел.
Чтоб вы все были здоровы.
Ах, ах! Высокий класс!
Лет пятьдесят назад повез меня отец в зеленом пыльном поезде в Калужскую губернию.
Переночевали в поезде, приехали на место к полудню, вышли на пустынный перрон, к обколупаному, когда-то в желтой штукатуре домику с провалившейся крышей и одинокой решетчатой бойницей с кривой надписью над ней: «Билеты».
Солнце шпарило с бесстыдно голого неба, не прикрытого даже легким облачком.
Выйдя с вокзала, прошлись по жаркой, пыльной, безлюдной улице с одинокой покосившейся колонкой, деревянным фонарным столбом без лампы и брошенной у забора телегой.
Пройдя мимо лошади, сонно мотающей гривой рядом с дряхлым, военных лет грузовиком, зашли в столовую.
Или это было кафе. Или рюмочная.
Разницы нет, все они тогда были на одно неумытое, побитое жизнью общепитовое лицо.
Замызганный домик с давно выцветшей на солнце, смытой дождями до неразличимости вывеской над дверью.
Внутри душный полумрак с запахом тушеной капусты, лениво плавающая в воздухе пыль и четыре стола на изуродованных артритом ножках.
За одним, молча и сурово подъедали макароны два шофера в пропитанных тавотом и бензином ватниках.
На остальных столах крошки, мокрые разводы, пустые салфетницы с надписью «Общепит» и влажная крупная, похожая на серый кварцевый песок, соль в нечистых блюдечках.
По столам неторопливо подбирали крошки большие сытые черные мухи.
В Москве таких огромных мух не водилось.
Были они размером почти со шмеля, иссиня-черные с бензиновым отливом.
Купили лимонаду, кисловатого ржаного хлеба с пропеченной до хруста коркой, и два помидора.
Помидоры были огромные, крепкие, сочные, красные, будто налитые кровью, но не глянцевые, а как бы слегка припорошенные пылью, плавающей вокруг.
Отец достал из портфеля перочинный нож, разрезал помидоры на четыре части и мы принялись их есть, посыпая большими кристаллами соли, которая каменной крошкой хрустела на зубах.
Это были самые вкусные помидоры, которые я когда-либо ел.
Даже отдаленно похожие на них с тех пор не попадались.
Ничего больше не запомнил о том дне, только огромные сочные помидоры с чуть подгорелым черным хлебом и каменной серой солью.
Странные вещи отчего-то в памяти остаются.
Почему именно помидоры так крепко и основательно засели в памяти, случайно зацепив и потянув за собою и лошадь, и пыльную улицу, и суровых шоферов с их макаронами?
Наверняка, было в этом городке еще что-то интересное, необычное для сугубо городского мальчишки, что должно было остаться в памяти.
Но память пуста. Только эти нелепые, сказочно вкусные помидоры.
Подпишись на RSSЕсли увидели ошибку,
выделяйте её мышью ,
и жмите Ctrl+Enter,
Спасибо!
Реактивный
хостинг
Тэги
