Сиськи

27.08.2008

Из стены торчали сиськи.
Сашка заволновался.
Сиськи были большие, белые с розовыми сосками.
Сашка тронул их пальцем.
Сиськи заколыхались.
Сашка взволновался еще больше и взял их в ладони.
Сиськи оказались теплыми и бархатистыми.
В глазах у Сашки поплыло и потемнело.
Он провел языком по розовому соску и часто задышал.
— Уйди, дурак! — услышал Сашка из стены.
— А? — растерянно спросил он.
— Чего айкаешь? Убери руки, дурак. Не мацай, не твое!
Сашка отдернул руки, поморгал недоуменно, подошел к окну и выбросился в форточку.
Сиськи еще поколыхались, устраиваясь поудобнее, вздохнули и успокоились.


Мешком По Эзии

27.08.2008

Зияли штаны
Распахнутым пахом,
Твоею руки,
Решительным взмахом.


Память

21.08.2008

У меня очень скверная память.
Из детства помню мало.
Все какие-то обрывки, кадры, немые сцены, размытые образы, а все больше — ощущения.
И звуки.
Дачное детство, это ровный, убаюкивающий и какой-то очень уютный стук дождя по листьям, по крыше.
А я лежу на полу и рисую.
Очень хорошо рисовать в дождь.
В дождь вообще хорошо думается.
И когда ты сухой сидишь под теплой крышей.
И когда промокший насквозь ступаешь мокрыми кедами по лужам, а дождь громко стучит по тонкому капюшону, плечам, спине, капли стекают по бровям, усам, срываются с носа…
Еще на даче были слышны далекие электрички.
Их гудки при подходе к станции и глухой перестук на перегонах.
Еще дача, это бесконечная радиостанция «Маяк» из военного городка, которая с утра до вечера мучила всех песнями, плясками и унылыми вестями с полей каждые полчаса.
Дачное детство, это велосипедные звонки, смех и стук воланов.
Это протяжный скрип длинного рычага колонки на соседней просеке, на который нужно было налегать изо всех сил, чтобы из узкого изогнутого крана потекла ледяная вкусная вода.
Звуки деревенского детства, это утреннее кукареканье.
Оно начиналось у соседей напротив, и после разлеталось по всему городу.
И еще деревенское детство, это приглушенный, но отчетливый перестук моторных лодок, прилетавший с озера.
И бензопилы, которые то резко трещали где-то во дворах, то сонно выли на далекой лесопилке.
А еще деревенское детство, это стук коровьих копыт по булыжной мостовой и окрики их хозяек, гнавших коров по утру на угол нашей и соседней улиц, откуда те сами уже шли на выпас в поле и в лес.
Еще деревенское детство, это сказочный шум сосен на холме.
Ты лежишь под ними, смотришь далеко-далеко вверх, на медленно колышущиеся малахитовые кроны и слушаешь этот волшебный неспешный шум, который, казалось, приоткрывал дверь в какой-то иной, всегда спокойный и радостный мир, в иное, безмятежное существование.
Городское детство, это шум машин за окном, стук поезда на мосту, унылые вскрики речных трамвайчиков.
Почему-то очень пугающий вой в вагонах метро.
Доносившееся со двора утреннее шарканье метлами летом и большими деревянными лопатами зимой.
Еще, это странное долгое тиканье из репродуктора.
«Новости из телетайпного зала» под звук этих самых телетайпов.
Неискренние бодрые голоса «Пионерской зорьки» и угнетающий гимн на ночь.
Да, еще это красивая-красивая музыкальная заставка «В мире животных».
Это веселые голоса и смех родителей и их друзей, которые почему-то всегда шутили, кого-то разыгрывали, над чем-то заразительно смеялись.
А еще детство, это громкий скрип искрящегося снега под валенками с галошами.
Это шорохи в темной комнате и громкое тиканье большого жестяного будильника.
Это голоса родных, которых больше никогда не услышишь.
Так звучало детство.

Художник - Андрей Ушнурцев
Художник — Андрей Ушнурцев


Унылый Роджер

14.08.2008

С утра встал, сладко потянулся — все ладони в потолочной побелке.
Гимнастику сделал — на стенах отпечатки и локти болят.
В коридоре разойтись только боком.
Это если габариты девяносто-шестьдесят-девяносто.
Пивное брюшко расходится с бюстом пятого номера, как шестерка с девяткой.
С минимальным зазором.
Впритык.
Остальные по очереди.
Коридор с односторонним движением.
На диван лег и знаешь — под тобой и над тобой такие же диваны стоят и на них такие же фигуры так же лежат.
Планировка такая.
Советская называется.
Мебель разная, достаток разный, вкусы разные, расстановка — одна.
Здесь диван, здесь тумбочка, тут кресло и в угол у окна телевизор засунут.
Только у одного Рекорд, у другого плазменная панель.
Хотя программы одинаковые, что характерно.
Хочешь иначе?
Сноси дверь, пробивай с другой стороны и туда ее ставь.
Будешь из столовой в спальню через туалет ходить.
Неудобно через туалет?
Переноси туалет в прихожую, ванную в спальню, спальню на место гостинной.
С лестничной площадки будешь сразу в сортир попадать.
Иногда бывает очень кстати.
Готовить в ванной, мыться в столовой, спать у канализации, облегчаться в гостинной.
Зато стиральную машину из спальной убрал и холодильник из платяного шкафа вынул.
Еще окна придется перенести и две перегородки убрать вместе с дверьми.
Совместить туалет с ванной, спальню с гостинной и кухню в столовую встроить.
Прихожую объединить с лестничной площадкой, а лифт чтобы сразу в спальню открывался.
А можно с соседями договориться и сделать одну кухню на всех где-нибудь у мусоропровода.
Чтоб очистки далеко не носить.
С такими стенами, дверьми и окнами все равно все знают кто что недосолил и куда лука нашинковал.
Так чего ж прятать, чего таиться, давайте прямо тут, вместе, в одном котле.
Коммуникабельность развивать, обоюдоострую терпимость и эту… толерантность.
А еще скинемся, дробовик один на всех купим, график составим и будем свою частную собственность защищать с оружием в руках.
А то уж больно много до нее охотников.
Особенно, среди тех, кто ее, нашу собственность, по службе защищать должен.
Вот от этих особенно.
Еще надо будет лопаты в жэке взять и ров по периметру выкопать.
Пять в ширину, три в глубину.
В ближайший лес съездить, деревьев нарубить и частокол вкопать.
Метр в толщину, семь в высоту.
И мортиры из ближайшего музея в окна выставить.
Бутылок с бензином на крыше накопить побольше и булыжников туда натаскать, орудие пролетариата.
Поди подойди, сука.
А потом взять, и отделиться на фиг.
Суверенитета потребовать и всяческой независимости.
А когда не дадут и станут бомбы кидать и из танков обстреливать, прокопать быстро тоннель до Тихого океана, и всем домом уплыть к едрене фене совсем.
И так и плавать в абсолютной независимости и с полными штанами суверенитета.
И флаг на антенну повесить.
Унылый Роджер.
На червонном поле сумасшедший скелет с двумя головами и куриные кости в форме буквы Х.
Наш дом — наша крепость.
И отойди!

Мой дом - моя крепость


Пустяки, Жора

23.07.2008

Я тебе скажу, Жора.
Я тебе скажу, чтобы ты знал и не расстраивался по пустякам.
Молодость, она не проходит и не наступает.
Она либо есть, либо ее нет.
Если тебе тридцать-сорок-пятьдесят и ты не чувствуешь себя молодым, значит, ты им никогда не был.
Посмотри, сколько кругом юных старичков в пиджаках и галстуках.
Ему двадцать пять, а лицо отвисло значительностью, шею натерла ответственность, отчего значительность приобретает оттенок самоотречения и мученичества с легким ореолом святости.
Ему двадцать пять, а он уже весь в веригах, цепях и оковах, которые повесил на себя, только что бы не быть молодым.
Ему жутко не терпится стать взрослым, Жора.
Одни для этого начинают пить и курить, а он начинает носить костюм и галстук, чем гробит себя не меньше, чем первые.
Он всегда страшно серьезный, он боится быть легким и веселым, потому что это может испортить его важный вид, которым он так дорожит.
Он выучил много умных слов и разучился говорить живым языком.
Он разговаривает канцеляритом даже в постели с женой.
И жена у него не жена, а супруга.
И дети его — отпрыски и наследники.
Он в туалете сидит с тем же умным выражением лица, с каким подписывает бумаги в кабинете.
Он не может расслабиться, потому что боится.
Он не умеет, Жора.
Он просто не успел научиться.
С детсадовского горшка он все время в напряжении, он тужится, пыхтит и хмурит брови.
Он старается выдать результат.
Он не ест, он питается.
Не покупает ветчину с кефиром, а совершает шопинг.
И супругу он не любит и не трахает, а совершает секс.
Он вообще все время что-то совершает.
Это другие просто делают, а он — совершает.
Ты говоришь, что ты старый, Жора.
Ты старый в таких мокасинах, гавайке и блеском в глазах?
Ты посмотри на этих юных стариков, Жора.
На этих стариков с озабоченным лицом, вспученным взглядом и выправкой оловянного солдатика.
Они даже ходят так, будто с детства мучаются геморроем и ишиасом.
У них артритные ноги, деревянная спина и чугунная шея.
Не потому что они больны, Жора.
Потому что серьезный вид вызывает серьезные проблемы.
Они постарели не успев вырасти.
У них не было детства, в которое они впадут потом.
Ты, Жора, в него не в падешь, потому что ты всю жизнь был ребенком.
Ты им был, ты им и останешься, даже когда поседеешь, полысеешь и станешь носить живот.
Так я тебе скажу, Жора.
Я тебе скажу, чтобы ты был умным и не расстраивался по пустякам.
Не надо бояться быть старым, Жора, нужно бояться не быть молодым.

Еще


Нараспашку

18.07.2008

Как-то попалась на глаза книжка. Сколько ни крутил ее перед глазами, сколько ни пытался понять, что изображено на обложке, так и не смог. Видимо, с пространственно-объектным мышлением у меня что-то не в порядке. Тест Роршаха, что ли, пройти? Заодно и к психоаналитику обратиться, может какое-нибудь вытеснение найдет, кучу скрытых сексуальных комплексов, два-три противоестественных влечения, садизм, мазохизм, вуайеризм и подсознательную тягу к суициду через тяжелый алкоголизм.
А еще я автомобили не люблю. С детства.
И футбол-хоккей-бокс-водное-поло-шахматы-шашки-крикет-городки-горные-лыжи.
И водку не люблю.
Зато люблю джин, изабеллу и сливочные ликеры.

Люблю придумывать и переделывать уже придуманное.
Терпеть не могу, когда в голове все уже готово, а надо еще это сделать в материале.
Люблю гладить котов, девушек и колготки. На девушках.
Ненавижу толпу, коллектив, клубы, собрания, дискотеки и скучаю с пришедшими без приглашения.
Не приемлю членства, регистрации, инвайты, узкие круги посвященных и вход по пропускам
С подозрением отношусь к непьющим, некурящим, ведущим здоровый образ жизни и утверждающим, что никогда в жизни не сказали слово «блядь» или «пиздец».
Ненавижу убежденных алкашей, люмпенов и разговаривающих матом.
Не доверяю педантам, аккуратистам, приторно вежливым и заполошно веселым.
Не терплю убежденных трезвенников с иезуитско-проповедническим блеском в глазах.
Ненавижу новообращенных трезвенников, которые только-только выбравшись из пьяной канавы немедленно принимают благочестивый вид праведного святоши и смотрят на своих вчерашних друзей и собутыльников презрительно выпятив губу.
Люблю желто-оранжевое.
Не люблю апельсины, мандарины, дыни и фрукты вообще.
Обожаю хрен, горчицу, васаби, уксус, лук и чеснок.
Не люблю чили и индийские пряности.
Ненавижу рыбу. Живую и в виде еды.
Обожаю пиццу.
Если при мне будут есть суши, могу убить.
Люблю мягкое, уютное, теплое, шершавое и гладкое.
Не люблю скользкое, склизкое, острое и холодное.
Обожаю лето.
Ненавижу зиму. Я бы ее расстрелял через повешение на фиг совсем.
Люблю солнце и тень.
Не люблю мрак темень.
Люблю дерево и камень.
Люблю работать с металлом и ненавижу с тканью.
Не умею общаться с детьми и начальниками. Дети боятся, начальники ненавидят.
Люблю работать руками и головой. В любой очередности.
Не люблю работать вообще.
Люблю лежать, сидеть и ходить.
Ненавижу стоять.
Люблю гулять пешком.
Ненавижу ездить.
Люблю охотничьи жилеты, большие свитера, кеды и мокасины.
Ненавижу галстуки, костюмы, блестящие туфли и деловой вид.
Люблю добрых распиздяев.
Не люблю серьезных праведников.
Не люблю петь песни, танцевать и декламировать.
Не люблю когда поют песни, танцуют и декламируют.
Люблю стрелять, но только по неживому.
Тараканов терпеть не могу, но убивать жалко в отличие от некоторых двуногих.
Ненавижу телевизор.
Люблю смотреть Дискавери и ВВС.
Скучаю на фильмах о войне, любви, политике, оживших мертвецах, годзиллах, голых сиськах и крутых дядьках.
Люблю Форест Гамп, Человека дождя, Попутчика, Черную розу и Операцию Ы.
Ненавижу подчиняться.
Не люблю командовать.
Люблю играть на гитаре, барабанах, губной гармошке и фортепиано. Но на фортепиано не умею, от этого люблю еще больше.
Люблю читать и слушать Жванецкого.
Не люблю людей, которые считают его юмористом с ликеро-водочным заводом.
Не люблю поэзию.
Люблю зачитанные книжки с потрепанными страницами.
Не люблю новых книг с глянцевыми листами.
Не люблю хвалить.
Не люблю когда хвалят.
Ненавижу ходить в гости.
Люблю быть один.
Ненавижу одиночество.
Люблю сосны, песок, мох и озера.

Вот раздолье-то для психоаналитика…


Миазмы

06.07.2008

— На редкость неприятную историю вы нам рассказали, Симонэ.
— Уж какая есть, — сказал Симонэ, бледно улыбаясь.

Вот оно вечно так.
Соберешься весело пошутить, повеселить окружающих, брызнуть, так сказать, юмором, развлечь почтеннейшую публику, рассказать забавный анекдот, смешную истории поведать, а потом оглянуться не успеешь, как в финале все умерли и ядерный гриб над всем висит.
Вот как оно так получается?
Я же, в принципе, веселый человек.
Где-то.
То есть в глубине души я все время смеюсь, забавляюсь, веселюсь и обильно сыплю искрометным юмором, над которым сам же заразительно хохочу.
Но то ли оно там внутри все переваривается не успевая выбраться наружу, то ли при взаимодействии с окружающей атмосферой тут же окисляется до состояния ядовитой щелочи.
И не надо тыкать пальцем, что щелочь не окисляется.
Это у вас не окисляется, а у меня — еще как.
Так, вот, бывало, пошутишь размашисто, от души, оглянешься в ожидании ответного задорного смеха, а вокруг стенания, дети испуганные в слезах, собаки невозможно воют, люди какие-то лежат.
Как оно по дороге в яд превращается — фиг знает.
Не может же быть, чтобы для меня смешно, а остальным, как луком глаза натерли.
И черного юмора с детства не люблю.
Стишки про электрика потапова и по сию порю не перевариваю.
Хотя, да, игра слов в них есть.
Но игры с топорами, гранатами, пулеметами и электричеством считаю вредными.
Не детская это забава.
И уж точно не для взрослых.
Взрослым только дай все это в руки и будет точно, как в стишке: «Больше в деревне никто не живет».
А ведь, казалось бы взрослые люди, умными должны быть, соображать за какие кольца можно дергать, а каких лучше не трогать.
А они — нет.
Как шобла слюнявых из интерната для дефективных — тут же принимаются друг у друга гранату отнимать, толкаться, пихаться, за кольцо дергать.
Игрались бы лучше со словами.
Пользы больше, вреда меньше.
Хотя, с другой стороны, смотря с какими словами, где и, главное — кто.
Некоторые так умудряются слов понапихать, перемешать и выварить, что лучше б немыми были и неграмотными.
А то ведь так словами закидают, что лучше бы гранатами швырялись.
Слова такие есть — страшнее ленина-сталина-гитлера по разрушительной силе.
И разлагаются долго.
Вроде уже давно рвануло, дым рассеялся, пыль улеглась, и отстроиться заново успели, а миазмы ядовитые в атмосфере так и кишат.
Сели, вот так вот, чайку попить с плюшками, смеются, веселятся, все радостные такие, дружные.
А через полчаса уже табуретками друг друга по головам и чреслам охаживают.
А там уже кто-то за пулеметом побежал.
Есть такие места, где жить вредно.
От миазмов.
Простым взглядом окрест глянешь: березки, осинки, речки, луга — лепота!
А воды из речки попьешь — козлом станешь.
По лугу прошелся, под березкой посидел — зверем становишься.
А все потому, что миазмами ядовитыми все вокруг пропитано.
И сам весь в миазмах.
Чуть что, сразу за автомат хватаешься.
Автомата нет, руками готов разорвать, зубами грызть, деснами перетирать.
У тебя много, у меня нет, и все — клыки вырастают, когти вытягиваются, рога на голове пробиваются.
Убить готов.
Не для того, чтобы у меня была, а затем, чтобы у тебя не было.
Миазмы все, миазмы.
Вредно в таких местах жить.
Дезинфекцию надо в них проводить.
Детоксикацию.
Тотальную.
Подчистую.
Ну вот опять, откуда оно все взялось?
Я же весело хотел, задорно…