Архив Апрель, 2008

Наваждение на всех широтах

Воскресенье, Апрель 13th, 2008

Это наваждение какое-то. Много лет уже не могу выяснить что это и кто это. На разных специализированных форумах и просто случайных сайтах есть масса самых разных предположений начиная от «Cream» и заканчивая «Ten Years After», но точно все равно никто ничего не знает, а все предположения в итоге оказываются ложными.
Может, кто-нибудь все же сможет точно называть и композицию и исполнителя? А?
Гвоздем в ботинке просто сидит.
Да и уже спортивный интерес образовался: что же это за загадочная композиция, которую все слышали, но никто не знает.
Таинственный джингл из передачи Виктора Татарского «На всех широтах», привожу ниже.

UPD Вот оно и выяснилось, наконец. Это таки действительно Ten Years After, композиция Love Like A Man с альбома Cricklewood Green 1970 года. Ее и выкладываю для прослушивания.


Афонаризм

Воскресенье, Апрель 13th, 2008

Веселое — это не просто отсутствие скучного.
Спокойное — это не просто отсутствие тревожного.
Радостное — это не отсутствие печального.
Безмятежное — не отсутствие беспокоящего.
Любовь — это не отсутствие ненависти.
Доброта — не отсутствие злобы.
Внимание — не отсутствие безразличия.
Зато хорошее, это просто отсутствие плохого.

Или совсем афористично:

Для того, чтобы стало хорошо, вполне достаточно чтобы перестало быть плохо.

Что плавно пересекается с известным утверждением о том, что отсутствие плохих новостей, это уже хорошая новость.


Ор-р-ранжевое все…

Суббота, Апрель 12th, 2008

Все знают, что иногда встречаются здравые мысли.
Где они встречаются, не важно.
Зачем они встречаются, что планируют, о чем договариваются тоже не важно.
Важно, как же называть все остальные мысли?
Хворые?
Нездоровые?
Больные?
Определение «нормальные» или «обычные» не годятся.
Потому что все что не здраво, не может быть обычным и нормальным.
Вернее, не должно быть.
Но если так, если обыденные мысли не здравы, то какие же они?
По логике выходит, что они, как минимум, не здоровы.
Вот и получается, что в голове у нас сплошная хворь.
Причем, мы об этом не знаем.
В лучшем случае, отдельные индивидуумы об этом догадываются.
Догадываются, но тщательно скрывают от широкой общественности.
Действительно, что её, общественность, беспокоить?
Да по совести говоря, общественности это по барабану.
Она, общественность, и с хворью в голове неплохо себя чувствует.
Не поверит она отдельным проницательным индивидуумам.
А то еще хуже — призовет их к ответу за навет и клевету.
И распространение панических настроений.
А это уже совсем другая статья.
В прямом и переносном.
Поэтому не надо выделять здравые мысли из общей массы.
Чтоб не было с чем сравнивать.
Чтобы все было примерно ровно, примерно одинаково, примерно серенько, спокойненько, безмятежненько и позитивненько.
Как в старенькой популярной песенке: «Оранжевое небо, оранжевое солнце, оранжевая мама, оранжевая я».
Все кругом оранжевое и всем всё фиолетово.

Лечиться нам всем надо.
Электричеством.


Само по себе не плохо…

Суббота, Апрель 12th, 2008

Две тетеньки в синих хламидах с обшарпаным чемоданчиком.
Обе говорят по-русски.
Но одна говорит мало, другая плохо.
Плохо говорить по-русски, само по себе не плохо.
Плохо, когда плохо понимаешь, что она говорит.
Когда плохо работает кардиограф, это тоже не плохо само по себе.
Плохо, когда тетенька плохо говорящая по-русски, плохо понимает результаты, которые выдает плохо работающий кардиограф.
Еще хуже, когда она эти результаты пытается сообщить тебе помогая себе жестами.
Становится лучше, когда другая тетенька, неплохо, но неохотно изъясняющаяся по-русски, плюет на плохо работающий кардиограф и все измеряет на слух, на глаз и при помощи тактильных ощущений.
Точность не та, но зато не гудит, не заедает, бумагу не рвет и сумасшедших результатов не выдает.
То что она выдает, тоже конечно, не результаты, но на безрыбье и пульс по часам уже диагноз.
Правда, по часам я и сам могу, и вызывать для этого среди ночи тетеньку плохо говорящую по-русски — глупо.
Но мне же сразу не сказали, что свободно она говорит на каком-то другом языке, которого я не понимаю.
И что кардиограф у них работает по какому-то своему расписанию, по другим дням недели, в другие часы и от сети в двести двадцать вольт заряжаться не хочет.
Сказали бы сразу, я бы валокордин с пустырником из холодильника и сам достал и выпил бы.
И не стал бы для этого беспокоить тетенек в синих хламидах и заставлять гудеть и трещать неработающий кардиограф.
Советы вроде того, чтобы выпить зеленого чаю с валокордином я тоже сам могу раздавать целыми днями всем желающим.
Нет, сами тетеньки, наверное, хорошие.
И неработающий аппарат тоже, видимо, хороший.
Но — сами по себе, а не когда они приезжают, чтобы сделать лучше мне.
Они, может быть, и хотят.
Может быть, и от всего сердца.
Но что может безоружная тетенька, кроме как посчитать пульс по часам и налить столовую ложку валокордина из чемоданчика?
Я на них не сержусь.
Им самим неловко было.
Да и приехали они всего через десять минут, чего я не видел за все свои года общения со скорой.
Так что, я не сержусь.
Обидно просто.
Впрочем, сам виноват.
Не надо было возлагать на них никаких ожиданий.
Как я уже где-то когда-то говорил: всегда лучше в своих предположениях ошибиться в худшую сторону, а потом приятно удивляться действительности.


Окно

Пятница, Апрель 11th, 2008

Сидишь, работаешь.
Душно.
Открываешь окно.
Девятым валом вламывается рев машин, шум, звон чего-то железного, вой сирены, перебранка узбекских дворников русским матом, тормоза, гудки и еще много какой-то херни.
Думать невозможно, работать невозможно.
Закрываешь окно.
Работаешь.
Душно.
Мрачно раздумываешь.
Открываешь окно.
Пыльной оплеухой влетает грохот мусороуборочной машины, знакомая автомобильная сигнализация от соседнего дома, истошные вопли детенышей из песочницы, гнусавые крики их мамаш и машины, машины, машины…
Плюешь.
Чертыхаешься.
Закрываешь окно.
Работаешь.
По лбу течет и капает с бровей.
Стекает по груди на живот и собирается маленьким прудиком в пупке.
Ждешь, пока в нем заведутся лягушки.
Открываешь окно.
Грохот сгружаемой тары, жизнерадостный мат грузчиков, какой-то идиот под окнами упорно и яростно визжит колесами, запах паленой резины, пьяный гогот, снова визг, еще гогот, еще паленая резина, звенит стекло, мат.
Четко, внятно, с расстановкой и выражением проговариваешь половину своего инвективного словарного запаса.
Закрываешь окно.
Работаешь.
Сидишь как дурак в мокрых штанах.
Снимаешь штаны и сидишь как дурак без штанов.
Звонок в дверь, дверь открывают, кто-то пришел.
Как дурак натягиваешь мокрые штаны на мокрую жопу.
В дверь заглядывают и вежливо здороваются.
Кисло отвечаешь.
Как дурак работаешь.
Понимаешь, что не как дурак, а просто дурак.
Именно дурак, без всяких «как».
Только дурак может сделать три опечатки в одном слове, свести все слои в один и беззаботно сохранить в джипеге три дня работы.
Рычишь как узбекский дворник русским матом.
Открываешь окно.
Плюешь туда от души, вслед сладострастно высыпаешь пепельницу, швыряешь баллон от минералки, высовываешь язык и бешено вращаешь глазами в дома напротив.
Тихо хихикаешь.
Закрываешь окно.
Идешь сдаваться в больницу на курс галоперидола, циклодола, сонапакса и душа шарко.


Про коня буланого

Четверг, Апрель 10th, 2008

В прошлом месяце какая-то сволочь со страшной силой тянула с моего блога трафик.
Уж что тянули — музыку или картинки, не знаю, но натянули столько, что хостер хмуро погрозил мне пальцем.
Спасибо, был конец месяца и денег за перерасход не взял.
Ну, надо как-то посмотреть, кто и что тянет, чтобы это дело устаканить и пресечь на фиг.
А выяснить как? Статистики у меня никакой нет, если не считать рамблера, который что он есть, что его нет.
Думаю, надо гугловскую аналитику подключать. Там, вроде все есть, что только может быть.
Код скачал, поставил и забыл.
Через неделю вспомнил. Решил зайти посмотреть, что же мне там интересного покажут.
Полчаса уныло там бродил, глядел, кнопочки разные нажимал, красивые рисунки смотрел, и в итоге в очередной раз понял, что я и любая статистика несовместимы.
Как маринованные огурцы с молоком.
Во-первых и главных, оно мне все надо, как собаке пятая нога.
Смотреть, сколько когда и куда заходили и что читали, мне всегда было, как до лампочки ильича.
Во-вторых, чтобы вычленить что-нибудь членораздельное из всех гугловских графиков, таблиц и прочей хрени, надо обладать явно не моим складом ума.
Бо́льшую скуку на меня навевают, наверное, только бухгалтерские документы, офисные инструкции и доклады с пленумов цк кпсс.
Словом, захлопнул раззевавшуюся челюсть, закрыл гугол и плюнул на это дело слюной.
Проще заплатить за перерасход трафика, чем клевать носом перед монитором, пытаясь разобраться в этой херне.
Короче, не вышло из меня сеошника.
И как гора с плеч свалилась.
Крылья за спиной выросли, легкость в членах необыкновенная и рефреном где-то далеко в голове хор мелодично тянет: «А гребись оно конем, ай да гребись оно конем, конем удалым, лихим, буланым. Ой еси, да гой еси, да лихим буланым…»


Сорок пять градусов

Вторник, Апрель 8th, 2008

Все же я скажу, что ходить под углом в сорок пять градусов неудобно.
Это не дорога в сорок пять градусов, это я в сорок пять.
Ветер такой, что иначе на фиг с копыт на спину сразу опрокидывает.
Подумал, что ежели полы расстегнутого плаща пристегнуть к лодыжкам и руки раскинуть, то парусности хватит на то, чтобы взлететь.
Красиво это не будет, и приятно не будет, но на несколько метров отнесет.
Жопой в грязь.
И хорошо, если жопой.
Но все же «взлететь над суетой» и все такое…
И вообще, почему мелкоходящему и низкопрыгающему человекообразному непременно хочется летать?
И почему ему этого не дано?
А потому и не дано, что дай псевдосапиенсу еще и в небо забраться, он давно бы уже все так изгадил, что жизни на земле тоже давно бы не было.
Кончилась бы.
Это сейчас ему нужны сложные приспособления чтобы в окно на второй этаж залезть.
Или, скажем, на эверест какой вскарабкаться.
И то ведь вскарабкается, сука, и насрёт на эвересте.
Помечая таким образом свое превосходство над законами природы.
Урод божемогий.
Представь теперь, что было бы, если бы этому уроду не надо было долго и муторно туда карабкаться.
Все в говне бы было.
Все!
В прямом и в переносном.
Там хорошо, где нас нет.
Вот где нет, там и хорошо.
Да только все меньше и меньше остается того, где нет.
Всюду уже пролезли, как тараканы, заполонили все.
Тараканы-то хоть лазают не со скуки, а с голодухи.
Пожрать ищут.
А сапиенс жратву и без того уже не знает куда девать.
Скучно ему.
Тянет его на эверест залезть для остроты ощущений.
И нагадить.
Умел бы сапиенс летать, жить невозможно было бы.
Сидишь себе у окна между двадцатым и пятнадцатым, вирши высокоромантические сочиняешь, и, на тебе — морда в окне вся в щетине и глумливости закурить просит.
Ну натурально табуретом морде прямо в щетину, да поздно уже — муза в беспамятстве где-то между креслом и столом, настроения никакого, вдохновение выдохлось, романтизм скукожился и опал, рифма ушла.
Хорошо, что стихи не пишу.
Но, главное, хорошо, что человек не летает.