Патриарх Кирилл уже в ближайшее время может значительно улучшить свои жилищные условия. Его представители сумели добиться наложения ареста на квартиру в престижном "Доме на набережной", которая принадлежит врачу-кардиохирургу, бывшему министру здравоохранения Юрию Шевченко, и располагается по соседству с жилищем патриарха Кирилла (Владимира Гундяева). Суд решил, что именно ценой собственных апартаментов Шевченко может возместить непоправимый урон, нанесенный имуществу Гундяева. Мебель и книги патриарха оказались покрыты слоем пыли, которая, как посчитали служители Фемиды, прилетела из квартиры экс-министра. При подсчете гигантской суммы ущерба учитывались даже наночастицы, обнаруженные в жилище Гундяева.
Наши люди стремятся в Стокгольм, Лондон и так далее.
Только для того, чтоб быть окруженными шведами.
Все остальное уже есть в Москве. Или почти есть.
Не для того выезжают, меняют жизнь, профессию, чтоб съесть что-нибудь,
И не для того, чтоб жить под руководством шведского премьера…
Так что же нам делать?
Я бы сказал: меняться в шведскую сторону. Об этом не хочется говорить, потому что легко говорить.
Но хотя бы осознать.
Там мы как белые вороны, как черные зайцы, как желтые лошади.
Мы не похожи на всех.
Нас видно.
Мы агрессивны.
Мы раздражительны.
Мы куда-то спешим и не даем никому времени на размышления.
Мы грубо нетерпеливы.
Все молча ждут, пока передний разместится, мы пролезаем под локоть, за спину, мы в нетерпении подталкиваем впереди стоящего: он якобы
медленно переступает.
Мы спешим в самолете, в поезде, в автобусе, хотя мы уже там.
Мы выходим компанией на стоянку такси и в нетерпении толкаем посторонних. Мы спешим.
Куда? На квартиру.
Зачем? Ну побыстрее приехать. Побыстрее собрать на стол.
Сесть всем вместе…
Но мы и так уже вместе?!
Мы не можем расслабиться.
Мы не можем поверить в окружающее.
Мы должны оттолкнуть такого же и пройти насквозь, полыхая синим огнем мигалки.
Мы все кэгэбисты, мы все на задании.
Нас видно.
Нас слышно.
Мы все еще пахнем потом, хотя уже ничего не производим.
Нас легко узнать: мы меняемся от алкоголя в худшую сторону.
Хвастливы, агрессивны и неприлично крикливы.
Наверное, мы не виноваты в этом.
Но кто же?
Ну, скажем, евреи.
Так наши евреи именно так и выглядят…
А английские евреи англичане и есть.
Кажется, что мы под одеждой плохо вымыты, что принимать каждый день душ мы не можем.
Нас раздражает чужая чистота.
Мы можем харкнуть на чистый тротуар.
Почему? Объяснить не можем.
Духовность и любовь к Родине сюда не подходят.
И не о подражании, и не о унижении перед ними идет речь… А просто…
А просто повсюду плавают утки, бегают зайцы, именно зайцы, несъеденные.
Рыбу никто свирепо не вынимает из ее воды.
И везде мало людей.
Странный мир.
Свободно в автобусе.
Свободно в магазине.
Свободно в туалете.
Свободно в спортзале.
Свободно в бассейне.
Свободно в больнице.
Если туда не ворвется наш в нетерпении лечь, в нетерпении встать.
Мы страшно раздражаемся, когда чего-то там нет, как будто на Родине мы все это имеем.
Не могу понять, почему мы чего-то хотим от всех и ничего не хотим от себя?
Мы, конечно, не изменимся, но хотя бы осознаем…
От нас ничего не хотят и живут ненамного богаче.
Это не они хотят жить среди нас.
Это мы хотим жить среди них.
Почему?
Неужели мы чувствуем, что они лучше?
Так я скажу: среди нас есть такие, как в Стокгольме.
Они живут в монастырях. Наши монахи – шведы и есть.
По своей мягкости, тихости и незлобивости.
Вот я, если бы не был евреем и юмористом, жил бы в монастыре.
Это место, где меня все устраивает.
Повесить крест на грудь, как наши поп-звезды, не могу. Ее сразу же хочется прижать в углу, узнать национальность и долго выпытывать, как это произошло.
Что ж ты повесила крест и не меняешься?
Оденься хоть приличнее.
В советское время было «веселей», заявил парнишка в «Старой квартире».
Коммунальная квартира невольно этому способствует.
Как было весело, я хорошо знаю.
Я и был тем юмористом.
Советское время и шведам нравилось.
Сидели мы за забором, веселились на кухне, пели в лесах, читали в метро.
На Солженицыне была обложка «Сеченов».
Конечно, было веселей, дружней, сплоченней.
А во что мы превратились, мы узнали от других, когда открыли ворота.
Мы же спрашиваем у врача: Доктор, как я? Что со мной?
Диагноз ставят со стороны.
Никакой президент не изменит нас.
Он сам из нас.
Он сам неизвестно как прорвался.
У нас путь наверх не может быть честным — категорически.
Почему ты в молодые годы пошел в райком партии или в КГБ?
Ну чем ты объяснишь?
Мы же все отказывались?!!
Мы врали, извивались, уползали, прятались в дыры, но не вербовались же ж! Же ж!!!
Можно продать свой голос, талант, мастерство.
А если этого нет, вы продаете душу и удивляетесь, почему вас избирают, веря на слово.
Наш диагноз — мы пока нецивилизованны.
У нас очень низкий процент попадания в унитаз, в плевательницу, в урну.
Язык, которым мы говорим, груб.
Мы переводим с мата.
Мы хорошо понимаем и любим силу, от этого покоряемся диктатуре и криминалу.
И в тюрьме, и в жизни.
Вот что мне кажется:
Нам надо перестать ненавидеть кого бы то ни было.
Перестать раздражаться.
Перестать спешить.
Перестать бояться.
Перестать прислушиваться, а просто слушать.
Перестать просить.
Перестать унижаться.
Улыбаться. Через силу. Фальшиво. Но обязательно улыбаться.
Дальше:
С будущим президентом – контракт!
Он нам обеспечивает безопасность, свободу слова, правосудие, свободу каждому человеку и покой, то есть долговременность правил.
А кормежка, заработок, место жительства, образование, развлечение и работа — наше дело. И все.
Мы больше о нем не думаем.
У нас слишком много дел.
Появились, скажем, у тебя некоторые производственные и прочие планы в отношении некоей девицы.
Договорились, стрелку забили, вина-водки в качестве предварительно-переговорных релаксантов употребили и занялись основным предметом встречи.
И вот, принимаешься развивать с ней все более глубокие партнерские отношения, а тут вместо гладкой розовой девичьей спины на тебя пялится дурак с палицей.
А это отвлекает от дальнейшего процесса развития и может вовсе отбить охоту к продолжению любых партнерских отношений.
Особенно, если с фронтальной стороны на даму тоже нанесены всевозможные граффити.
К примеру, что-нибудь вроде этого или даже этого.
А то еще превращают себя в доску объявлений.
Или в сборник цитат самодеятельных философов.
Или делают из своей задницы выставку достижений тропического цветоводства.
Да и вообще, унизительно служить живым забором для чьих-то граффитических упражнений, к тому же за свои деньги.
Конечно, «работает более лучше на тридцать один и девять десятых процента», это абсолютная рекламная чушь, как и вообще любые упоминания процентов в подобных текстах, но то, что счастливый человек работает продуктивнее и эффективнее, было известно и без «британских ученых».
Но кое-что любопытное, а, возможно, даже полезное в этом ролике есть.
Притушить бы еще невыносимо ослепительное сияние рекламного счастья на его лице, стало бы совсем неплохо.
Итак, психолог Шон Ачор о том, почему хорошо работается, когда ты счастлив, и как этого добиться.
Cантана ты или Cмит, мексиканец или еврей, католик или буддист, Богу наплевать на это.
Мой отец был потрясающим человеком, но, как все мексиканцы, он был мачо, и ему пришлось проделать очень длинный путь, чтобы узнать, что такое интуиция, сострадание и нежность.
Музыка — это баланс мужского и женского начал. Женщина — это мелодия, мужчина — это ритм. Моя задача — отправить их в постель, где все, чем они станут заниматься, будет естественным и нормальным.
Когда несколько лет назад умер мой отец, я не включал никакой музыки четыре дня. Для меня это очень много.
Глядя на людей, ангелы плачут, потому что им недоступно то, что доступно нам: ощущение момента. Ангелы существуют в бесконечности и не знают, каково это — открыть утром свежую газету, а потом заметить типографскую краску на пальцах, или снять под столом ботинки и размять пальцы.
Человек, которому от рождения дана свободная воля, гораздо сильнее демонов или ангелов, потому что демоны способны лишь бунтовать, а ангелы способны лишь повиноваться.
Необязательно побеждать всех своих демонов. Главное — бороться с ними.
Твои морщины могут означать, что ты очень злой, очень капризный, очень старый или что ты просто много улыбаешься.
Быть счастливым — это не цель и не приобретенное благо. Это решение.
Большинство людей проводят жизнь в плену, потому что живут лишь будущим или прошлым. Они отрицают настоящее, хотя настоящее — это то, с чего все начинается.
Жизнь — это ожидание. Ты жив, пока ты чего-то ждешь.
Если бы у меня был собственный телевизионный канал, первое, что я показал бы — это рождение ребенка.
Микрофон, гитару, карандаш и все, что у меня есть, я использую для того, чтобы заставить людей поверить в то, что божественный свет есть даже в ДНК.
Духовность — это вода без примесей, а религии — это пепси-кола, кока-кола, вино или просто пиво.
Религия не поможет тебе в пустыне.
У меня постоянно возникают проблемы с прессой и телевидением. Особенно когда я говорю, что хочу жить без трех «п»: политиков, подонков и папы римского. Все они существуют, чтобы внушать вам страх. А человеком должна двигать радость — противоположность осуждения, позора, вины и страха. Нет ничего духовного в людях, талдычащих: «Ты должен походить на Христа. Ты должен нести собственный крест.» Что, это такое, черт возьми? Они говорят мне, что я прихожу в этот мир, только чтобы страдать? Какой извращенный Бог создал бы такое? Однако, это основа большинства религий. И люди хавают, тупо верят этому, и в итоге вы получаете толпы убежденных жертвенных баранов.
Пиво, грузовики и религия продаются сегодня в мире по одной и той же схеме.
Я не знаю, каково это — подставить другую щеку. Я не верю в насилие, но я верю в ответное действие.
Мир никогда не наступает от падающих бомб.
Иногда мне кажется, что для того, чтобы человечество почувствовало единство, нас должны захватить пришельцы.
Надеюсь, у нас больше не будет ни одного Буша.
Сэр Пол Маккартни, сэр Мик Джаггер и сэр Элтон Джон были возведены в рыцари королевой Елизаветой. А я был возведен в рыцари Майлзом Дэвисом, Бобом Диланом и Уэйном Шортером. Так что о титулах, раздаваемых Елизаветой, я не беспокоюсь вовсе.
Хорошая музыка — как татуировка, нанесенная прямо на мозг. После того как ты услышал ее, тебе от нее уже не избавиться.
Совершенство достижимо. Посмотрите на Штеффи Граф. Турнир Большого шлема она выиграла 22 раза, а все остальные — не больше восьми.
Если ты можешь тронуть сердца в Африке или Японии, ты уже никогда не будешь в этих странах простым туристом.
Подпишись на RSS
