Pepsimist

Вот, скажем, в детстве я часто слышал, что хлебом нельзя кидаться, хлеб нельзя ронять на пол, хлебом нельзя играть в футбол, его нельзя выбрасывать в мусор и, вообще, после дедушки ленина, хлеб — это наша главная святыня.
В общем, я как-то не сильно слушал, да и не очень-то над этим задумывался, потому как в футбол не играл даже мячом, кидаться и без хлеба было чем, а дедушку ленина я инстинктивно не любил с детства.
Ни маленьким курчавым, таким, как на пионерской звездочке из красной пластмассы, ни плешивым картавым старичком, как в кино.
Так что, про хлеб я особенно ничего не думал, я его просто ел.
Особенно его предпочитал в виде бутербродов, и в виде толстых ноздреватых ломтей с толстыми жирными помидорами, прыщавыми огурцами и крупной серой солью где-нибудь в забегаловке областного центра на столе с липкой клеенкой и одиноким бывшим механизатором с бутылкой местного пива.
Бывшие и действующие хлеборобы-механизаторы к хлебу, кстати, относились спокойно, несмотря на то, что имели к нему прямое отношение.
То есть, они его сеяли, жали, веяли и отвозили на элеваторы или во всесоюзные житницы или фиг знает, куда они его там свозили.
Кидаться они им не кидались, но куски на столах все время оставляли и на пол запросто роняли вместе со снетками из серого кулька.
Ровно они к нему относились, сугубо потребительски, хотя сами и выращивали.
Словом, хлеб я ел, и ничего такого о нем не думал.
Потом, когда поработал грузчиком в булочных, понял, что ежели хочешь от пиететного, возвышенного отношения к чему-нибудь избавиться, то иди туда, где предмета твоего вдохновенного настроения выше крыши.
И не просто выше крыши, а где с ним обращаться надо по-простому, как и со всеми прочими очень обычными вещами, вроде там алюминиевой вилки, обойного гвоздя или брикета столярного клея.
Нам хлеб привозили и днем, но чаще всего, ночью.
Спишь в торговом зале на стульях, укрывшись парой ватников, только вроде кажется глаза закрыл, а тут звонок — машина приехала.
Зимой холодно, ты из под ватников вылезаешь с глазами, как у китайца и идешь специальным металлическим крючком контейнеры волочь.
Из машины — с хлебом, пустые — в машину.
Потом еще лотки надо выгрузить с кондитеркой: с булками там всякими, бубликами, рогаликами и прочими плюшками.
И пустые лотки в машину покидать.
А хлеба в лотки для экономии места клали не как положено, в один ряд, а прямо сколько влезет, навалом.
Лотки жирные, скользкие, хлеб с них слетает и пухлым белым боком прямо на затоптанный сапогами пол.
Ты его руками в заскорузлых рабочих перчатках поднимаешь и снова в лоток кидаешь.
Считай, четверть хлеба вся на полу побывала.
Не в магазине, так в машине, не в машине, так на комбинате.
И, кстати, тогда, это вам не сейчас.
Тогда, в совке, в эпоху исторического материализма и потока исторических решений бесконечных съездов цк кпсс, хлеб для простого человека делился на черствый и мягкий.
Мягкого хлеба было мало и попадался он в магазинах редко.
Мягкий хлеб надо было «ловить» или лучше всего иметь знакомого в булочной, который всегда тебе «случайно» уронит через стеллаж горячий батончик.
Он тебе батончик с буханочкой, ты ему потом дефицитной колбаски свесишь, или шепнешь, когда в универсаме «аляски» выкинут.
Ну или просто, из душевного к тебе расположения и врожденного душевного благородства.
И хлеба мягкого не потому не было, что с комбината его уже засохшим привозили.
Привозили-то его вполне себе горячим, с пылу с жару, прямо из печи.
Но ведь ежели всякая падла покупательская будет хватать свежий, то с черствым-то, засохшим что делать?
На комбинат обратно не принимали, потому что на черством хлебе могут быть плесневые грибки, а у них там все стерильно.
Просто так выкинуть тоже нельзя, ибо бухгалтеру за него отчитаться надо, а чтоб отчитаться, надо мимо кассы что-нибудь другое пропустить.
А оно кому надо, за копейки жопу подставлять?
Вот и прятали мы свежий, а на прилавки старый, сухой выкидывали.
Тот, который уж совсем задеревенел, тот коленями разминали.
На стол буханку или батон положишь, и коленом не него давишь, чтоб помягче казался.
Но такие потрескавшиеся уже редко брали даже запоздавшие работяги и старушки.
Я-то, правда, старушкам обычно по доброте душевной тайком горячий батончик через стеллаж опускал.
Это из зала меня не видно, а я то отлично все и всех вижу.
Вижу, кто там вместо вилки или ложки специальных, пальцами начинает хлеб щупать.
Вилку, падла, в руку возьмет, и делает вид, что ею щупает, а на самом деле палец свой корявый выставит и надавливает, сволочь.
А что он до этого тем пальцем делал и где, вы знаете?
Вот и никто не знает.
Ну тут уж сразу ёбом такого шустрого из-за стеллажей покроешь, он и отскакивает вместе с вилкой.
А домой хлебушка себе принесешь, ясный пень, самого-самого, только что с машины, горяченького.
Да плюшек разных наберешь, рогаликов с бубликами.
Бублики мягкие-мягкие, а корочка хрустящая…
Ну и на рабочем месте, конечно, ешь, сколько влезет.
Лимонаду, бывало, купишь, «Буратино» какой-нибудь или там «Ситро» или «Тархун», и с городской булкой за семь копеек очень хорошо шло.
Или со «Студенческим» батоном за одинадцать.
А плюшки-конвертики или там розанчики какие, они и так отлично проскакивали.
Так я это все к чему рассказываю-то?
Это все к тому, что до того, как в булочных поработал, к хлебу отношение было безразлично-уважительное.
Безразличное, потому что пофиг были все байки про золотой колосок, хлеб — наше богатство и прочий рабоче-крестьянский вздор.
А уважительное, потому что хлеб любил и даже сейчас люблю, хотя такого, как тогда был, сейчас уже нигде нет, кроме разных зажравшихся капиталистических заграниц.
Так вот, после того, как с хлебом поработал, понял, что он такая же обычная, банальная, обыденная вещь, как упомянутые выше алюминевые вилки, обойные гвозди и столярный клей.
А когда, к примеру, выставки монтировал, такое же равнодушно-безразличное отношение и к произведениям искусства выработалось.
Для нас там не было Шишкина с Айвазовским или, скажем, инкрустированного перламутром столика черного лака из очень древней японии, а были просто банальные объекты применения специфических навыков и сил.
Шишкина надобно на стену присобачить, на специальные веревки со специальными монтировочными узлами, а столик этот японский проволочь из запасника в зал, так, чтобы перламутры из него не повыколупывались по дороге, и там, в зале его устанавливать, чтоб он, не дай бог, не грохнулся со своих изъеденных древоточцем ножек.
А любоваться всем этим посетители приходили.
Это им шептали: «Что вы, что вы! Руками трогать ни в коем случае нельзя! Это же тринадцатый век, помилуйте, как можно!»
А для нас это все было: «Вот, японский городовой, мля, нет, чтоб ему ещё сантиметров на двадцать побольше состругать, тогда б в этот неф без проблем засунули! А теперь мудохайся здесь с дополнительной арматурой, тьфу на тебя!..»
Или: «Да подпирай ты его, епыть, подпирай, а то епнется щас и пистарики тринадцатой вместе с премией! Ну толкай же говорю, толкай, а я пока щепку под него засуну. Вот самураи косоглазые, что они его из железного дерева что ли резали? Тяжеленный, как сволочь. Ну ладно, вроде стоит, не кочевряжится. Баста, пойдем, перекурим что ли, а то взмок весь с этим антиквариатом гребучим…»
Или же, к примеру, влюблен по уши в очередную с глазами во все личико и грудью во все туловище, с утра до вечера ни о чем другом думать не можешь, аж мурашки холодные по спине бегают, нервы на взводе, кровь всюду приливает и романтизм уже из ушей течет.
Очень простой способ есть.
Неделю безвылазно в одной квартире поживите.
Уборка там, готовка, пыль протереть, унитаз вымыть.
Ты ее белье постирай, она твое.
Расчески с волосами на столе начнут валяться, тампоны в ведре, носки под стулом, а ты еще и храпишь, выяснится, а она дом-два смотрит…
Если через неделю смотреть друг на друга сможете без тошноты, значит можно дальше пробовать.
Тест на обыденность сдан.
Вот поэтому, кстати, и мужикам-гинекологам не завидую.
Ну никакой радости в жизни, что на работе, что дома — сплошные объекты для работы.

Теги: Жестом по мимике автография ностальгия слова ссср

Опубликовал:  . 01.11.2009 (Воскресенье) 04:48 дп Раздел Жестом по мимике. Комментарии RSS.