О гвоздях

05.06.2011

Вот, к примеру, человек. Тело. Живет там и там же работает по законам тамошнего капиталистического труда.
По тем же законам все недомогания за исключением переломов обеих конечностей и дробления головы переносит исключительно на рабочем месте.
Сопли, кашли, сип в бронхах и колики в печени за недомогания вообще не принимаются и героически переносятся на рабочее место вместе с телом.
Хотя подобный героизм выходит боком.
То есть сначала на службу выходит тело, а потом выходит героизм.
Но если тело выходит в соплях, то героизм выходит боком.
Это там, у них, все хорошо, все кругом дико полезное для здоровья: велосипеды, джогинг, опять же экология экологичная, подавляющие очень сознательные массы не курят и не пьют, а сплошь ярко переживают свое здоровье.
Поэтому если их человек болеет, то это странно.
Может, он пьет много сильно витаминизированных соков прямо из холодильника?
Так им это вредно. Такое только мы тут себе можем позволить.
Мы, люди жизнью и окружающей нас средой закаленные как сталь, как титан, на подобные мелочи плюем ядовитою от пестицидов и других гадостей, слюной.
Нам сожрать на морозце полдюжины эскимо, запить парой чашек раскаленного двойного эспрессо, выцедить три литра пивка из заиндевелых бутылок, а потом в пуховике, распахнутом до исподнего пройтись по снегопаду с ветерком, просто норма жизни.
Нормальные люди пьют пиво в жару, а мы пьем когда хотим. А хотим мы всегда. Поэтому вид человека, при тридцатиградусном морозе стоящего на остановке в ожидании оледенелого автобуса, и пьющего из бутылки пиво никого не удивляет и удивить не может.
Гвозди бы делать из этих людей.
Гвозди тоже бывают нужны. Кривые и ржавые меньше, но про запас можно держать.
На всякий случай.


Эффект перельмана или разговор о терминах

17.03.2011

Всегда надо договариваться о терминах.
Что в понимании каждого из беседующих, а тем паче спорящих, значит, к примеру, «гениальный», «талантливый», «способный», «одаренный», «бездарь» и «ничего себе».
Чем каждый из них отличается от прочих и по каким именно признакам и критериям их можно отделить друг от друга?
В чём талантливый разнится со способным? Где градация?
Какой первичный или вторичный интеллектуальный признак позволяет отличить гения от таланта, а способного от одаренного?
Без договоренности о терминах все будут произносить одни и те же слова, но подразумевать под ними различные понятия и сути.
В итоге никто никого не поймет. либо поймет по-своему, а следовательно — неверно.
Скажем «любовь», «совесть», «правда» — есть, но определений нет, о них заранее не договорились, а потому всякие разговоры об этих предметах имеют ярко выраженную форму спора слепого с глухим, когда один оперирует определениями из области акустики, другой, из области оптики.
Каждый из них субъективно прав, но договориться они не смогут.
Во всяком случае, до тех пор, пока кто-то умный не сумеет адаптировать, синхронизировать акустический и оптический словари под понятный обоим оппонентам, предположим, тактильный.
Вот тогда появится скромная надежда хотя бы на то, что пользоваться все же будут одними терминами и понимать под ними будут одни и те же сути.
А для начала и это немало.
Или вот, возьмем, к примеру, перельмана и премию в миллион американских рублей, от которой он отказался.
Перельмана будем брать с маленькой буквы, ибо в данном случае, имя нарицательное.
Не он один такой чудаковатый, не он один отказывался от премий, наград, орденов и разнообразных золоченых статуэток.
Кто знает (не догадывается и не предполагает, а именно точно знает), отчего да почему перельманы ведут себя именно так, а не иначе?
Причем, каждый перельман, видимо, имеет к этому свои собственные исключительно индивидуальные причины, слегка разбавленные очень ограниченным количеством причин, общих для всех перельманов.
Весь феномен перельмана, возможно в том, что ему, перельману, эта премия, этот перевозбудивший всех миллион, может быть просто не интересны, не значимы и даже не нужны.
Что он, перельман, может посчитать получение этой премии помехой в главном его занятии, в его страсти.
Что сама премия и все с ней связанное отнимет у него, как он полагает, время, подвергнет ненужным искусам, нарушит привычное, налаженное и комфортное для работы течение жизни, когда все отдано математике (биологии, живописи, стихосложению, выпиливанию лобзиком).
Ну не нужна ему колбаса по два двадцать, ему вполне по вкусу ливерная за девяносто копеек. А то вовсе зельц по тридцать.
И шапка бобровая не нужна и машина ни к чему и даже на велосипеде перельман ездить не любит, не умеет и не хочет.
Ну не нужны ему деньги в количестве большем, чем он уже имеет.
И премия, как выражение признания его заслуг, не нужна, ибо сам он цену себе и своей работе знает, и мнение по этому поводу чужих людей перельману совершенно не интересно.
Ему, как я полагаю, важен процесс мышления, процесс достижения результата, а сам результат интересует, лишь как подтверждение правильности процесса его достижения, верности анализа и решений, расчетов и вычислений.
Вот, собственно, и все.
Поэтому, прежде чем о чем-то разговаривать, и тем более спорить, договоритесь о терминах.
Ну просто чтобы не выяснить в конце беседы, что говорили о белом, подразумевали синее, а называли его красным.


О шишках

11.03.2011

Шишки бывают сосновые, еловые, херовые и геморроидальные.
Встречаются так же шишки травматические, падающие и человекообразные.
Кроме этого попадаются шишки перемежающиеся, съеживающиеся, мелкие и кедровые.
Так же можно отнести к шишкам и некоторые железы внутренней секреции и одну железу очень внешней секреции, она же съеживающаяся, вскакивающая и перемежающаяся-мелкая.
Всё прочее к шишкам не относится и названо так быть не может.

О шишках


Дон-гришковец в белых подгузниках

21.02.2011

Прожженный журналюга Бархатов, поэтический психотерапевт Юра Хейфец и издатель г-н Орлов в очередной раз обсуждали за рюмкой чая всякую умную чушь, которую каждый раз с удовольствием смотрю и слушаю.
В этот раз вся эта теплая компания решила танцевать от печки, а вернее, от большого, переливающегося всеми цветами побежалости мыльного пузыря под эпическим названием «Исход Гришковца из Живого Журнала».
Я не знаю, что вообще можно было бы сказать по этому поводу, кроме банального «Ах, как жаль!», «Туда ему и дорога» или «А кто это?».
Сам гришковец, как типаж, и как «артист» мне глубоко антипатичен, и это, я думаю, в некотором смысле пересекается с тем, что ему вдруг стал антипатичен лайфджорнал.
Имея в виду, что в обеих случаях, это сугубо личные заморочки, вызванные какими-то частными и\или личными причинами.
Ну не нравится человеку самовлюбленному и с завидно развитой самооценкой, что ему не только восхищенно ахают и охают, но и указывают на недостатки.
Это его право.
Гришковец, как я понял, хочет восторгов и славословий в своей личной компании проверенных и доверенных льстецов и совершенно искренних почитателей.
Ну, это тоже его личное дело и неотъемлемое право.
И до него и после него были и будут более-менее заметные уходы из ЖЖ с хлопаньем дверьми и криками «в лес, в деревню, на воздух, к природе».
Так что ему можно только сказать либо «в добрый путь» либо «скатертью дорога», в зависимости от отношения как к нему лично, так и к его творчеству.
Поводов для обсуждения «личного дела г-на гришковца» особенных не нахожу.
Да и никаких не нахожу.
Говорить об этом потому что фамилия у него гришковец или только потому, что по его собственноручным подсчетам «читателей столько же, сколько у Коммерсанта»?
Через неделю все уже забудут и его блог и его самого как блогера, если только не устраивать по этому поводу громких истерических поминок или саркастических «экслеризмов».
Большое количество «тысячников» и творческих людей держат в LJ свои блоги и каким-то образом наводят у себя порядок, банят троллей и матерщинников, и отвечают на осмысленные комментарии.
И справляются.
Гришковец же не хочет или не может, и это его личное дело.
Ему стало некомфортно — это тоже его личное дело.
Решил уйти — личное дело.
Обсуждать его решение не зная причин его к этому побудивших — бессмысленно.
А он их обсуждать или даже просто обозначить не захотел.
И о чем тогда разговаривать?
О решении отдельного товарища, основанного на неясных причинах и сделанного под влиянием загадочных обстоятельств, которые он решил не открывать?
Все его мелодраматические живописания, долженствующие якобы объяснить, отчего да почему он уходит, считаю неискренними и рассчитанными на экзальтированных слезливых дам и романтических юношей, пусть даже и с лысиной на голове.
Возможно, я ошибаюсь, но гадать на кофейной гуще, оставленной г-н гришковцом в своей последней записи лично я не хочу, не желаю, не вижу оснований и вообще какого либо смысла.
Пусть гадают те, кому это либо нравится, либо кому это по профессии положено.
дальше - больше


В ожидании ожидания

21.02.2011

Мы все время чего-то ждем.
Ждем, когда закончится скверное.
То ждем наступления хорошего.
Ждем выходных, праздников, дней рождения и нового года вкупе со старым и с Рождеством в придачу.
Потом не можем дождаться, когда они, наконец, закончатся вместе с похмельем и скукой.
Ждем, когда перестанет болеть, зудеть, ныть и чесаться.
Ждем, когда подействует.
Не можем дождаться, когда перестанет действовать.
Ожидаем выдачи, отдачи, оплаты и зарплаты.
Налоговую, пожарных, санинспекцию, крышу.
Сперва ждем гостей, затем не можем дождаться, когда останемся одни и сможем скинуть тесное и тянущее и сесть удобно и пить сколько хочешь и есть руками.
Ждем, когда же закончится это выматывающее одиночество и хотя бы зазвонит телефон.
Ждем, когда эта сволочь перестанет трезвонить каждую минуту и отрывать от дел, подушки и девушки.
Сидим за баранкой в ожидании проезда какой-то очередной падлы с визгом и миганием.
Ожидаем сантехника, маемся в очереди за бумажкой, высиживаем какого-нибудь чиновника или высматриваем кассира в гастрономе.
Поджидаем автобус, выжидаем красный свет и ждем зеленый.
Ждем письма, посылки, улыбки, доброго слова, привета, поцелуя и объятий на ветру.
Ждем прихода весны, зимы, осени, лета, дождя, солнца, жары, прохлады и любви, любви, любви.
Потом ждем, когда окончательно пройдут ее последствия.
Или когда последствия вырастут и пойдут в школу, в институт, на работу, на пенсию.
Ждем сна, ждем утра, ждем обеда и ждем, когда пройдет изжога.
Дожидаемся конца рабочего дня, еще не проснувшись.
Ждем не дождемся, когда можно будет взяться за работу, ждем вдохновения, драйва, куража и головокружения от успехов.
Выжидаем момента для отдыха, перекура, перерыва.
Пережидаем скуку и безделье.
Ждем… Вот еще полчаса, хлопнет лифт, зацокают каблучки, и войдет она.
… Ну не торопись, подожди…
… Не жди меня, не жди…
… Да-да, детка, уже поздно, тебе пора. Звони, я буду ждать…
Ждем, ждем, ждем…
Чего-то с нетерпением, чего-то с ужасом, что-то ждем привычно-безразлично.
Но всегда ждем.
Начала, конца, продолжения.
В вечном ожидании ожидания.

В ожидании ожидания
Майкл Паркес. «Ожидание»

Не-мысль

14.02.2011

Заоблачные выси мрачно светились пурпурно-фиолетовым.
Оранжевые трещины грозовых разрядов раскалывали иссиня-черные тучи.
Между тучами и мокрой землей скучно плавали в мелком дожде голубые девушки с длинными мокрыми волосами цвета бронзового канделябра.
Канделябр парил тут же, отирая бронзовыми деталями скользкие бедра девушек, и зорко глядя в даль, в высь, в глубину и внутрь.
Внутри тихо кипело побулькивая мелкими злыми пузырями.
Пузыри стреляли тонкими струйками сизого дыма.
Дым был вонюч, летуч и едок.
«Не велика ендова» — подумал Лихогляд.
Ендова и вправду была мала.
«Маловата кольчужка» — согласно прохрипел безымянный старик с козлиной бородкой и добрым взглядом.
«Маловато будет!» — подтвердил суетливый мужик в треухе.
Пузыри стали набухать, набирать объем, переливаться побежалостью и громко взрываться, заволакивая вонюче-едучим дымом окружающее банахово пространство.
Пространство было пусто и гулко.
Где-то в нем, спотыкаясь и стуча палкой ковылял Банах.
Из глубины пустоты доносились цыганские песни, шансоны, матерные частушки и обрывки оперетт.
Пустота гуляла.
«Гуляние есть не процесс, а состояние» — с расстановкой сказал Лихогляд тяжело постукивая шаровыми мельницами.
Пустота согласно кивнула и обняла мощные загорелые плечи Лихогляда.
«Пшла вон, дура» — нежно пропел Лихогляд на мотив четвертой симфонии Людвига Ван Бетховена.
«А вас, Бетховен, я попрошу посторониться» — тихо, но веско сказал Лихогляд.
Бетховен остановился как вкопанный.
Людвиг с Ваном на цыпочках просеменили к выходу.
Цыпочки кряхтели, тяжело пыхтели, вздыхали и кашляли, но шустро перебирали стройными лодыжками, ляжками и ягодицами.
Бетховен вкопался еще глубже и стал возводить фортификационные сооружения.
Лихогляд стоял скрестив на груди руки и взглядом поверженного демона смотрел на пузыри.
Сверху упала мокрая голубая девушка с бронзовыми следами канделябра на просветленном челе.
Полежав, чело нехотя встало и что-то мрачно бурча ушло в пустоту.
Пустота почесалась, поежилась, передернулась и осыпалась мелкими дребезгами с малиновым перезвоном.
Дрожь прошла по загорелым плечам демоновидного Лихогляда.
«Но правды нет и выше…» — задумчиво проговорил он, подошел к лежащей неподалеку меланхолии и впал в нее со всего размаха.
Размах его был могуч, широк и раздолен.
«Раззудись плечо, размахнись рука» — пришло на ум мужику в треухе.
Где-то в скользкой грязи среди пузырей и опавших голубых девушек копошился безымянный старик в позвякивающей кольчужка.
Было холодно.

Дюрер - Меланхолия


Чтоб ты знал, Жора

22.01.2011

Нет, нет, Жора, я тебе скажу, чтоб ты знал.
Просто чтоб ты знал и был мудрым и спокойным.
Чтоб ты был мудрым, светлым и радостным и не переживал по мелочам.
Ты, Жора, когда-нибудь станешь старым, больным, седым, с язвой, геморроем и камнями в печени.
У тебя будут скрипеть суставы и живот начнет урчать, как сливной бачок на Казанском вокзале.
Да-да, Жора, я знаю о чем говорю.
Ты станешь лысым и ворчливым.
Но ты будешь мудрым, Жора.
У тебя будут слава и деньги и поклонницы станут бегать за тобой по пляжу, чтобы ты расписался у них на загорелой груди.
Даже если они не станут бегать за тобой, потому что у тебя не будет ни славы ни денег, ты будешь плевать на это своей скудной слюной.
Ты будешь плевать, потому что слава, деньги и поклонники приходят и уходят, а мудрость остается.
Девушки не будут тебя любить.
Девушки не будут тебя любить, но будут уважать тебя за то, что ты старый, седой, с одышкой, люмбаго и ревматизмом во всех местах.
Девушки даже могут не уважать тебя, потому что они не любят старых, седых и сипящих при выдохе.
Но ты будешь мудрый, Жора, и не станешь переживать из-за девушек, потому что девушки приходят и уходят.
Им вообще сложнее, потому как сейчас она девушка, а не успела оглянуться — и уже женщина, уже морщины, уж дети, мужья, и отвисло то, чем раньше так гордилась.
Приходят девушкой, а женщиной уходят.
Девушка, это как молочные зубы.
Это то, что так берегут, и что так мечтают потерять.
И ты не будешь из-за них переживать, ты будешь их жалеть.
Ты будешь их жалеть, потому что девушкой нельзя быть всегда, а мудрость никуда не денется.
Мудрость останется даже тогда, когда ты впадешь в детство и склероз.
Ты впадешь в детство и станешь мудрым ребенком.
Ты будешь мудрым седым ребенком с люмбаго, склерозом, и скрипом в суставах.
И будешь радоваться, потому что дети не помнят зла.
Они его не помнят, потому что еще не знают.
А ты его не будешь помнить, потому что уже забыл.
И ты будешь радоваться, как ребенок, который еще не знает, как бывает больно, страшно, тоскливо, одиноко и несправедливо.
Он еще не знает, как больно, когда бьют и предают.
Поэтому, Жора, я тебе скажу, чтоб ты знал.
Чтоб ты знал, и был мудрым и веселым.
Я тебе скажу, Жора — девушки, деньги и поклонники когда-нибудь кончаются, а мудрость остается.
За твое здоровье, Жора!

Еще