Pepsimist

Вот, скажем, в детстве я часто слышал, что хлебом нельзя кидаться, хлеб нельзя ронять на пол, хлебом нельзя играть в футбол, его нельзя выбрасывать в мусор и, вообще, после дедушки ленина, хлеб — это наша главная святыня.
В общем, я как-то не сильно слушал, да и не очень-то над этим задумывался, потому как в футбол не играл даже мячом, кидаться и без хлеба было чем, а дедушку ленина я инстинктивно не любил с детства.
Ни маленьким курчавым, таким, как на пионерской звездочке из красной пластмассы, ни плешивым картавым старичком, как в кино.
Так что, про хлеб я особенно ничего не думал, я его просто ел.
Особенно его предпочитал в виде бутербродов, и в виде толстых ноздреватых ломтей с толстыми жирными помидорами, прыщавыми огурцами и крупной серой солью где-нибудь в забегаловке областного центра на столе с липкой клеенкой и одиноким бывшим механизатором с бутылкой местного пива.
Бывшие и действующие хлеборобы-механизаторы к хлебу, кстати, относились спокойно, несмотря на то, что имели к нему прямое отношение.
То есть, они его сеяли, жали, веяли и отвозили на элеваторы или во всесоюзные житницы или фиг знает, куда они его там свозили.
Кидаться они им не кидались, но куски на столах все время оставляли и на пол запросто роняли вместе со снетками из серого кулька.
Ровно они к нему относились, сугубо потребительски, хотя сами и выращивали.
Словом, хлеб я ел, и ничего такого о нем не думал.
Потом, когда поработал грузчиком в булочных, понял, что ежели хочешь от пиететного, возвышенного отношения к чему-нибудь избавиться, то иди туда, где предмета твоего вдохновенного настроения выше крыши.
И не просто выше крыши, а где с ним обращаться надо по-простому, как и со всеми прочими очень обычными вещами, вроде там алюминиевой вилки, обойного гвоздя или брикета столярного клея.
Нам хлеб привозили и днем, но чаще всего, ночью.
Спишь в торговом зале на стульях, укрывшись парой ватников, только вроде кажется глаза закрыл, а тут звонок — машина приехала.
Зимой холодно, ты из под ватников вылезаешь с глазами, как у китайца и идешь специальным металлическим крючком контейнеры волочь.
Из машины — с хлебом, пустые — в машину.
Потом еще лотки надо выгрузить с кондитеркой: с булками там всякими, бубликами, рогаликами и прочими плюшками.
И пустые лотки в машину покидать.
А хлеба в лотки для экономии места клали не как положено, в один ряд, а прямо сколько влезет, навалом.
Лотки жирные, скользкие, хлеб с них слетает и пухлым белым боком прямо на затоптанный сапогами пол.
Ты его руками в заскорузлых рабочих перчатках поднимаешь и снова в лоток кидаешь.
дальше страшнее

Теги: Жестом по мимике автография ностальгия слова ссср

Когда в самом начале девяностых один мой знакомый съездил «туда», то был очень удивлен тем, что достаточно прижимистые аборигены покупают алкоголь в виде пива, вина и виски, тратя на это приличные (особенно с точки зрения советского туриста) деньги, и никому из них не приходит в голову простая мысль купить спирт в чистом неразбавленном виде по доллару за бутыль, который продавался то ли в аптеках, то ли в магазинах сантехники.
Аборигены же в свою очередь с большим удивлением смотрели, как мой знакомый вливал в себя пятьдесят чистого, крякал, и закусывал сахарным песком из стандартного общепитовского пакетика.
Спирт знакомый мне потом хвалил, отмечая, что ацетоном и резиной, в отличие от нашего он не вонял и голова наутро была не в пример светлее.
В те совковые времена, доведись мне тогда попасть туда же, я поступил бы точно так же, как и этот мой знакомый.
Зачем тратить лишние деньги, если можно замечательно нажраться за двадцать центов и халявный сахар в придачу.
Нашей целью был исключительно кайф без всяких промежуточных удовольствий вроде вкуса, мягкости, аромата и прочего вздора.
Важна была только способность напитка давать по шарам.
Желательно, без сильных неприятных последствий в виде бодуна с онемением и синими пятнами по телу.
Уж чего мы только не пили в совке, выкручиваясь всеми возможными способами то из горбачевско-лигачевского сухого закона, то из тотального дефицита, то пытаясь обойти талоны, разрешавшие бутылку водки в месяц, то многочасовые очереди, которые особенно угнетали тем, что никогда не знаешь, достанется в итоге что-нибудь или отстоишь впустую.
На безрыбье, как известно, и рак рыба.
Поэтому пили своеобычный крепкий «Тройной» или элегантный «дамский» «Ландыш», пили мягенький лосьон «Огуречный», пили «Розовую воду», не брезговали морилкой, антифризом, аптечными настойками и кучей еще разнообразных технических, косметических и прочих, далеко не пищевых жидкостей.
«Огуречный» был самым приемлемым хотя бы потому, что при достаточной крепости придавал отрыжке нежный аромат свежего огурца.
С учетом того, что свежие огурцы, как и все прочее, тоже были дефицитом, такая отрыжка не казалось неприличной.
Я же, в отстуствие нормального алкоголя, все больше употреблял «Розовую воду».
Просто потому, что в моем районе «Огуречный» был в дефиците.
Очень ценился чистый спирт.
Тот самый, для протирки оптических осей, чистки файлов и дезинфекции баз данных, распределяемый по лабораториям и цехам отдельно взятых институтов и фабрик.
И когда ко мне после работы в НИИ приходил друг с бутылкой спирта, мы быстро делали фирменный салат из нашинкованного кольцами лука, щедро залитого уксусом и маслом или вываливали на тарелку из бумажного серого кулька, купленную в кулинарии гречневую кашу, напичканную нечищенными зернами, песком и еще какой-то дрянью.
А потом…
Потом классическая советская кухня со стопочками, тарелками, гитарами и разговоры, разговоры, разговоры…
Сейчас удивляюсь, о чем тогда можно был столько разговаривать, что ночи не хватало, ведь нигде решительно ничего не происходило, кроме бесконечных затяжных битв за урожай.
Каждый день был похож на предыдущий как в фильме «День сурка».
Только числа менялись, да изредка, генсеки.
Никаких новостей, кроме как с колхозных полей, никакого шевеления чего-нибудь живого, не из папье-маше.
Почти никаких книг, не говоря уже о фильмах.
Все по знакомству, по блату, из под полы за очень дополнительные деньги и только если есть нужные связи, и если достанешь.
Или слепая пятая копия под копирку на старом Ремингтоне «и только на одну ночь!».
Но было поразительное количество тем для разговоров.
А в итоге получилось ровно наоборот — сейчас кругом изо всех дыр и щелей льется нескончаемый поток информации, вернее сказать, информационного мусора, а говорить, при этом, совершенно не о чем.
Все чушь какая-то мелкая, все вздор, все вранье и попугаи мелкие важно хохолками трясут.
А «Тройной» был все же мерзкой штукой.
Воняло потом чуть не неделю.
Впрочем, совок был еще более отвратительной штукой.

Теги: Манжеты ненаписанное слова совок

Зима.
Ночь.
Заиндевелая хрущевка с темными окнами.
Подъезд.
Третий этаж.
Загаженный предбанник со стенами в легком инее.
Звоню в дверь.
Слышно, как подшаркивают шлепанцы. Глухо:
— Че надо?
— Теть-Зин, сухари есть?
В дверном глазке проскакивает искра.
Дверь приоткрывается, из за двери смотрит Теть-Зин. Хмуро:
— Нет сухарей, не достала сегодня. Чернила есть и поганки. Буш?
— Поганки какие?
— Стрелецкая и Имбирная.
— А что же белой нет?
— Ну говорю ж, не достала сегодня. Скажи спасибо, это есть… Ну так чего, давай быстрей, холодно тут с тобой стоять.
— Ну давай три имбирных, стрельца не люблю. Денег как всегда?
— Пока как всегда. Потом, может, подорожает все.
— О, а чего так?
— Чего-чего… Участкового кормить надо, в магазине весь отдел кормить надо, из жэка сучка иногда заходит, ее тоже корми. А участковый третьего дня на плохую жизнь приходил жалиться. Значит снова ему бабла мало. Ну ясный хер, с вас, хануриков, вертать буду. По полтиннику с банки. А то по целковому. Это уж во сколько он свою бедную жизть оценит, сучара ненасытная.
— Понял, понял Теть-Зин. Ну, ладно, вот деньги, банки в портфель положите. Ага, вот так. Все, спасибо. До скорого!
— Бывай, бывай, волосатик…
Дверь захлопывается, в подъезде холодно и смрадно. Под ногами бычки, сломанная лыжная палка, какие-то обрывки бумаги.
Лезу в портфель, роюсь в нем, вспоминаю, что аршин оставил дома. Вот незадача! Ну, делать нечего. Срываю бескозырку с Имбирной, выдыхаю и вливаю в себя треть.
Замираю, наблюдая, как она борется с пищеводом, пытаясь выйти наружу.
Нет, все, улеглась.
Выдыхаю, достаю сигарету, закуриваю.
Прислоняюсь к стене, прикрываю глаза и делаю несколько затяжек, пока теплая живая волна не накатывает, делая зрение острее, цвета ярче и жизнь лучше.
Легко откидываюсь от стены, запахиваю куртку, поднимаю воротник и бодро иду сквозь вьюжный снегопад домой, держа в руке приятно тяжелый портфель, в котором постукивают друг о друга два пузыря Имбирной.
Початый стоит у меня в рукаве, потому что пробка у Имбирной одноразовая, бескозырка. Ну ничего, по дороге все равно еще пару раз приложусь для общей бодрости и веселия души.
Хорошо…

Теги: Жестом по мимике автография ненаписанное ностальгия слова совок

Немцы совершенно ничего не понимают в экономических кризисах, в правильной политике правительства и, вообще, отрываются, гады, от коллектива.
Они там в своей Германии, вместо того, чтобы, как мы тут все, перебиваться с машинного масла на черный хлеб, ставят разные экзотические рекорды.
Вот, к примеру, на днях побили свой же рекорд, поставленный двадцать два года назад.
То есть лишь в 1987 году часть ввозимых в Германию из других стран продовольственных товаров была столь же дешевая, как сейчас.
Немецкое «Федеральное статистическое ведомство» радостно сообщило, что в первый год кризиса цены мучных изделий упали на 13 процентов, а молочных продуктов на 15 процентов. Мясные продукты тоже постоянно дешевеют.
Разные там аналитики и экономисты оправдывают это падением цен на энергоносители и уменьшением затрат на транспортировку.
Ну где здесь, спрашивается, кризис?
Где столь привычные нам повышение цен, увеличение инфляции, снижение различных показателей роста и падение ВВП на каждую отдельную душу населения, вследствие какового падения души получают травмы различной степени тяжести?
Нет, эти немцы использовали наше национальное ноу-хау и пошли своей дорогой.
А такие товарищи, нам не товарищи.
И мы не потерпим столь злостного и наглого попрания и пренебрежения…
Ну. словом, не потерпим, и все тут.
Хотя, с другой стороны, может, и нам у себя чего-то подкрутить, чтоб оно все не дорожало, а, как у немцев, дешевело?
Ну там где-нибудь в расчетах плюс на минус поменять или в схеме фазы перекинуть.
Ведь неправильно у немцев выходит, не по-нашему.
Надо бы поправить немецких товарищей, поделиться личным опытом.
Чтоб у них сметана не дешевела, пусть у нас закупают.
Свою же.
Или, скажем, колбасу пусть у нас покупают.
Но уже нашу.
И желательно чтобы всю скупили.
А еще лучше, в обмен на ихнюю. немецкую.
Но они же, падлы, нашу колбасу жрать не станут.
Больно избалованные, буржуи.
Ну, у них там вообще вкусы извращенные.
Вот горчицу немецкую пробовал — дрянь горчица.
Сладкая, как наш джем.
Бесполезная вещь.
Правда, их колбаса и без горчицы нормально идет.
На нашу-то надо сперва горчицы слой погуще намазать, чтоб колбасный вкус отбить, тогда с хлебом неплохо идет.
А у них без горчицы только так проскакивает.
Оттого, видно, и горчица у них бестолковая, как конфитюр.
Ну кто же колбасу с конфитюром ест?
Только немцы разные.
Некоторые наши граждане, чтоб колбасу есть можно было, пробуют не горчицей мазать, а ее, колбасу, жарить.
Но тут надо большой опыт иметь и обладать специфическими знаниями.
Потому что наша колбаса на сковородке прямо тут же, на глазах скукоживается в тоненькую корочку и плавает, сволочь, в луже воды.
Поэтому я по старинке предпочитаю горчичкой ее нейтрализовать.
И не покупной, которая прокисла еще на фабрике, а своей, домашней, вырви-глаз.
А может, кризис у них, у немцев, какой-то свой, немецкий?
Вернее, европейский, потому что не в одной Германии такое неправильное понимание процесса замечено.
Надо что б и в Германии все как у людей было.
Цены растут, инфляция растет, благосостояние растет, уровень жизни падает, но всем хорошо, все довольны.
Придется, правда, еще и в известной поговорке что-то подкрутить.
Ну в той, где повествуется о том, что все, что русскому хорошо, то немцу смерть.
Потому что нынче оно как-то шиворот-навыворот выходит.
Пока, правда, не с летальным исходом, но уже с запашком, с матерком и хватанием тяжелых предметов.
Нет, братцы немцы, не надо отрываться от коллектива, надо быть как все.
Уж коли сказали вам, что кризис, значит кризис.
И нечего тут рекорды разные бить.
А то мы тоже кое-кому кое-чего набить можем.
За нами не заржавеет.

Теги: Всячина мыслительное слова

Я ненавижу кошек, собак, хомяков, птичек, рыбок и черепах.
И людей я тоже ненавижу.
И молодых и старых и в самом расцвете сил.
Потому что все вышеперечисленные имеют омерзительное и неискоренимое свойство болеть.
Да не просто каким-нибудь обычным банальным, я бы даже сказал, уютным домашним насморком, а непременно какой-нибудь дрянью, которую сперва никто не может определить, потом не знают как лечить, а в конце-концов никто ни за что не отвечает.
А я за всех переживай, таскай по клиникам, вызывай на дом, делай уколы, чеши за ушком, перевязывай и плати.
Да и вообще, у меня на жизнь были несколько иные планы.
И даже не несколько, а просто кардинально противоположные.
И болезни — ни свои ни чужие — в эти планы не входили ни в малейшей степени.
Да-да, я знаю, что если хочешь рассмешить Бога, расскажи ему о своих планах.
И вообще, человек играет на трубе, в отличие от судьбы, которая играет человеком.
Ну, я на трубе играть не умею, я только на флейте, кларнете и губной гармонике, хотя принцип, в общем, тот же — дуй что есть силы и только вовремя клавиши нажимай.
Судьба, вот тоже, видимо, исходит не из инструмента, а из принципа звукоизвлечения, а потому играет мною, как хочет, хотя я трубы в руках никогда не держал.
И вообще трубу никогда не любил и всяких там майлзов-девизов терпеть не мог.
Горнисты недоделанные.
Словом, никого я не люблю и всех очень даже ненавижу.
Потому что нервы у меня не железные, психика ранимая, и вообще, сплошная тонкая душевная организация.
Тонкое эфирное тело.
А его беречь надо.
Оно тонкое и нежное.
А себя я, кстати, тоже не люблю.
За что мне меня любить?
Не вижу причин совершенно.
Правда, говорят, что любить надо не за что-то, а просто так.
Что, дескать, только тогда любовь правильная.
Значит, придется надеяться на поговорку — стерпится, слюбится.
Но все равно всех ненавижу, всех!
Я специально вас ненавижу, чтобы вас не любить и не переживать за вас, сволочей, гадов и паршивцев.
Ненавижу вас.
Чтоб вы были здоровы…

Теги: Жестом по мимике ненаписанное слова

Не помню, раскрывал ли я уже тему сисек, вполне возможно, что из присущих мне скромности, умеренности и целомудрия сисек я еще не трогал.
То есть, не самих сисек, а их, сисек, тему.
Потому что сами сиськи, это банальность и обыденность.
Ну кто их не видел, не трогал, не гладил, не целовал, не мял и не тянул за носик?
Ну, если только какой-нибудь анахорет, столпник или Анатолий Вассерман.
Сиськи, это нынче скучно.
Ну, у кого нет сисек?
У всех есть.
Уж что-что, а сиськи, в отличие от чего-то другого, случаются даже у мужиков.
В основном, от пива и сидячего образа жизни.
Только если у дам сиськи это хорошо, то у мужиков отвратительно.
В отличие от всем известных, изученных вдоль, поперек и по диагонали сисек, тема сисек, это что-то таинственное, заманчиво неопределенное, туманное, как утро на озере.
И как ее, то есть тему, можно трогать?
В тактильном смысле.
И тем более, как ее раскрыть.
Вот сиськи раскрыть, это раз плюнуть.
Бери, да раскрывай сколько хочешь.
Вернее, сколько сисек в пределах досягаемости окажется, столько и раскрывай.
Но это скучно.
Кто хотя бы до сорока дотянул, тот меня поймет.
Потому что за такое время даже столь шикарная и волнующая вещь, как сиськи тоже приедается, наскучивает и становится чем-то вроде яичницы на завтрак.
Ну кого может возбудить глазунья или омлет?
Только мужика с сиськами, потому что он жрать всегда хочет.
У всех остальных от сисек уже мозоли на пальцах.
Грустно, девицы, как сказал когда-то всем известный сын турецко-подданного.
А что поделаешь?
Жизнь, она вообще такая, хоть жить и хочется, но со временем приедается.
Нет уже той молодой живости, яркости, непосредственности, задора и бурного интереса ко всему.
В том числе и к сиськам.
Вернее, интерес остался, но как-то пообтесался уже, скруглил углы, сточил грани, побился житейскими волнами и выплеснулся на берег круглой полированной галькой.
То есть стал такой же круглый и гладкий, как сами сиськи.
Теперь это уже не банальный и пошлый пубертатный голод, когда любая сиська сойдет, только дай.
Теперь это уже гурманизм и гедонизм.
Тут уже нас, гурманов, на силикон не возьмешь.
Все эти протезные шары определяются на взгляд и запах еще за полторы тысячи метров до места их дислокации.
Дорогуша, что ты мне этот желатин под нос суешь?
Иди, иди девочка, я по праздникам не подаю.
Пусть сиська маленькая, но настоящая.
Пусть плоская, но своя.
Пусть не вздернута, но зато как в руку ложится…
И теплая такая, бархатная, как полировальная шкурка нулевка.
Дураку, конечно, и силикон сойдет.
Дураку, вообще, все сойдет, даже целиком резиновая баба.
Им, дуракам, все равно кто, что, как и из чего, им лишь бы помацать.
У них, дураков, не желание, не страсть, а вульгарная похоть.
А нам, завзятым гурманам, важен не размер, не форма, не цвет и не консистенция.
Гурманам важны о-щу-ще-ни-я.
Тонкий, еле уловимый аромат, а не грубый бьющий в нос запах.
Привкус важнее вкуса, а послевкусие важнее привкуса.
Капельку на языке покатать, вдохнуть-выдохнуть и медленно-медленно проглотить, внимательно прислушиваясь к о-щу-ще-ни-ям.
Ощущения, вот что важно и нужно.
Как изящно и пикантно легкое, почти невесомое ощущение чесночка в мясном рагу.
Но это не значит, что если жрать чеснок дольками, будет еще вкуснее.
Вот и к сиськам подход такой же, деликатный и даже изысканный.
Это простодушные американцы полагают, что лучшая еда, это толстый говяжий стейк размером с поднос.
А другие, умудренные, знают, что крошечное крылышко вальдшнепа поданное с правильным соусом и гарниром подарит удовольствия больше, чем целиком запеченный на вертеле кабан.
Впрочем, что это я все о сиськах, да о сиськах.
Как обычно увлекся, заболтался и совсем забыл что, собственно, хотел и для чего все это затянувшееся вступление.
А хотел я пролить свет на незаслуженно задвинутую в тень тему жопы.
Как-то я вскользь это тему затрагивал, но очень вскользь, буквально, в одно касание.
И сейчас, не растекаясь мыслью по древу и не городя разного вздора хочу просто представить образец классической, хрестоматийной жопы.
Это не попка и не задница, а именно жопа.
Кто понимает разницу.
Не брутальное прыщавое седалище, а вполне изящная в своей непринужденной избыточности и раскованной естественности жопа.
Под катом

Теги: Манжеты жестом по мимике мыслительное ненаписанное слова

— Итак, у вас есть дети?
— Возможно.
— То есть?
— Ну, то есть, может быть.
— В каком смысле «может быть»?
— В смысле, что не исключено.
— Так вы что, не знаете, есть у вас дети или нет?
— А вы знаете?
— Как это я могу не знать? Вот паспорт, в нем все записано.
— Все-все записано?
— Что значит все? Вот читаю: «Сын — Иванов Сергей Юрьевич. Год рождения одна тыща…»
— И жена у вас там записана?
— А как же? Конечно.
— А этот сын от этой жены?
— От этой.
— А больше вы никогда ни с одной дамой ни-ни?
— Позвольте! Что за вопросы?
— Ну вы же сами заговорили.
— Но не о сугубо личной, можно сказать, интимной жизни.
— А дети разве рождаются в результате общественных мероприятий?
— То есть?
— Ну, чтобы появился ребенок, надо с дамой того… Вы понимаете. А это и есть личная жизнь.
— Ну, в общем… да.
— Вот я и спрашиваю, у вас все ваши дамы в паспорте записаны?
— Что вы такое говорите!
— Я говорю, что в городе Коломна, лет десять назад вы вполне могли иметь сугубо интимные отношения с какой-нибудь дамой.
— Почему в Коломне?
— А вы были в Коломне?
— Нет, не был.
— А где вы были?
Полный текст »

Теги: Жестом по мимике ненаписанное слова