Pepsimist

Зияли штаны
Распахнутым пахом,
Твоею руки,
Решительным взмахом.

Теги: Жестом по мимике ненаписанное слова

У меня очень скверная память.
Из детства помню мало.
Все какие-то обрывки, кадры, немые сцены, размытые образы, а все больше — ощущения.
И звуки.
Дачное детство, это ровный, убаюкивающий и какой-то очень уютный стук дождя по листьям, по крыше.
А я лежу на полу и рисую.
Очень хорошо рисовать в дождь.
В дождь вообще хорошо думается.
И когда ты сухой сидишь под теплой крышей.
И когда промокший насквозь ступаешь мокрыми кедами по лужам, а дождь громко стучит по тонкому капюшону, плечам, спине, капли стекают по бровям, усам, срываются с носа…
Еще на даче были слышны далекие электрички.
Их гудки при подходе к станции и глухой перестук на перегонах.
Еще дача, это бесконечная радиостанция «Маяк» из военного городка, которая с утра до вечера мучила всех песнями, плясками и унылыми вестями с полей каждые полчаса.
Дачное детство, это велосипедные звонки, смех и стук воланов.
Это протяжный скрип длинного рычага колонки на соседней просеке, на который нужно было налегать изо всех сил, чтобы из узкого изогнутого крана потекла ледяная вкусная вода.
Звуки деревенского детства, это утреннее кукареканье.
Оно начиналось у соседей напротив, и после разлеталось по всему городу.
И еще деревенское детство, это приглушенный, но отчетливый перестук моторных лодок, прилетавший с озера.
И бензопилы, которые то резко трещали где-то во дворах, то сонно выли на далекой лесопилке.
А еще деревенское детство, это стук коровьих копыт по булыжной мостовой и окрики их хозяек, гнавших коров по утру на угол нашей и соседней улиц, откуда те сами уже шли на выпас в поле и в лес.
Еще деревенское детство, это сказочный шум сосен на холме.
Ты лежишь под ними, смотришь далеко-далеко вверх, на медленно колышущиеся малахитовые кроны и слушаешь этот волшебный неспешный шум, который, казалось, приоткрывал дверь в какой-то иной, всегда спокойный и радостный мир, в иное, безмятежное существование.
Городское детство, это шум машин за окном, стук поезда на мосту, унылые вскрики речных трамвайчиков.
Почему-то очень пугающий вой в вагонах метро.
Доносившееся со двора утреннее шарканье метлами летом и большими деревянными лопатами зимой.
Еще, это странное долгое тиканье из репродуктора.
«Новости из телетайпного зала» под звук этих самых телетайпов.
Неискренние бодрые голоса «Пионерской зорьки» и угнетающий гимн на ночь.
Да, еще это красивая-красивая музыкальная заставка «В мире животных».
Это веселые голоса и смех родителей и их друзей, которые почему-то всегда шутили, кого-то разыгрывали, над чем-то заразительно смеялись.
А еще детство, это громкий скрип искрящегося снега под валенками с галошами.
Это шорохи в темной комнате и громкое тиканье большого жестяного будильника.
Это голоса родных, которых больше никогда не услышишь.
Так звучало детство.

Художник — Андрей Ушнурцев

Теги: Жестом по мимике детство ненаписанное ностальгия слова

С утра встал, сладко потянулся — все ладони в потолочной побелке.
Гимнастику сделал — на стенах отпечатки и локти болят.
В коридоре разойтись только боком.
Это если габариты девяносто-шестьдесят-девяносто.
Пивное брюшко расходится с бюстом пятого номера, как шестерка с девяткой.
С минимальным зазором.
Впритык.
Остальные по очереди.
Коридор с односторонним движением.
На диван лег и знаешь — под тобой и над тобой такие же диваны стоят и на них такие же фигуры так же лежат.
Планировка такая.
Советская называется.
Мебель разная, достаток разный, вкусы разные, расстановка — одна.
Здесь диван, здесь тумбочка, тут кресло и в угол у окна телевизор засунут.
Только у одного Рекорд, у другого плазменная панель.
Хотя программы одинаковые, что характерно.
Хочешь иначе?
Сноси дверь, пробивай с другой стороны и туда ее ставь.
Будешь из столовой в спальню через туалет ходить.
Неудобно через туалет?
Переноси туалет в прихожую, ванную в спальню, спальню на место гостинной.
С лестничной площадки будешь сразу в сортир попадать.
Иногда бывает очень кстати.
Готовить в ванной, мыться в столовой, спать у канализации, облегчаться в гостинной.
Зато стиральную машину из спальной убрал и холодильник из платяного шкафа вынул.
Еще окна придется перенести и две перегородки убрать вместе с дверьми.
Совместить туалет с ванной, спальню с гостинной и кухню в столовую встроить.
Прихожую объединить с лестничной площадкой, а лифт чтобы сразу в спальню открывался.
А можно с соседями договориться и сделать одну кухню на всех где-нибудь у мусоропровода.
Чтоб очистки далеко не носить.
С такими стенами, дверьми и окнами все равно все знают кто что недосолил и куда лука нашинковал.
Так чего ж прятать, чего таиться, давайте прямо тут, вместе, в одном котле.
Коммуникабельность развивать, обоюдоострую терпимость и эту… толерантность.
А еще скинемся, дробовик один на всех купим, график составим и будем свою частную собственность защищать с оружием в руках.
А то уж больно много до нее охотников.
Особенно, среди тех, кто ее, нашу собственность, по службе защищать должен.
Вот от этих особенно.
Еще надо будет лопаты в жэке взять и ров по периметру выкопать.
Пять в ширину, три в глубину.
В ближайший лес съездить, деревьев нарубить и частокол вкопать.
Метр в толщину, семь в высоту.
И мортиры из ближайшего музея в окна выставить.
Бутылок с бензином на крыше накопить побольше и булыжников туда натаскать, орудие пролетариата.
Поди подойди, сука.
А потом взять, и отделиться на фиг.
Суверенитета потребовать и всяческой независимости.
А когда не дадут и станут бомбы кидать и из танков обстреливать, прокопать быстро тоннель до Тихого океана, и всем домом уплыть к едрене фене совсем.
И так и плавать в абсолютной независимости и с полными штанами суверенитета.
И флаг на антенну повесить.
Унылый Роджер.
На червонном поле сумасшедший скелет с двумя головами и куриные кости в форме буквы Х.
Наш дом — наша крепость.
И отойди!

Теги: Манжеты автография жестом по мимике мыслительное ненаписанное слова

Меня всегда занимал вопрос: почему, когда я смотрю на очередную фотографию, присланную знакомым с дальних берегов, мне всегда кажется, что все эти знакомые, глядя широкими глазами в объектив камеры, не думают о том, кто будет на эти фотографии смотреть?
То есть обо мне.
Или же думают, но как-то не так, неправильно думают.
Вот гляжу на очередные присланные фотографии из весьма любопытной страны с весьма любопытной культурой, бытом и архитектурой.
И что я вижу?
Правильно.
Вижу я счастливое лицо путешествующей личности над непременной майкой, купленной тут же по приезде на ближайшем базаре, на фоне куска этого же базара.
Тут ведь штука в чем — на это счастливое лицо я могу полюбоваться и живьем.
В крайнем случае, на дежурных фотках, которые обладатели счастливых лиц так любят во множестве рассылать.
То есть фото друзей-приятелей во всех видах, позах и положениях у меня полным-полно.
А вот снимков той самой любопытной культуры и архитектуры, к которой туристы так любят прислоняться, глядя в фотокамеру — у меня почти нет.
Я, разумеется, не предлагаю вообще вывести туриста из кадра.
Нет, пусть будет.
Но ведь можно же скромненько и деликатно пристроиться где-нибудь сбоку от памятника истории и архитектуры.
Ну, то есть, чтобы все же турист был на фоне Биг-Бена, а не Биг-Бен на фоне туриста.
Интересно посмотреть, где человек был, а не бесконечные виды самого этого человека на размытом фоне местных достопримечательностей.
То есть, если ты куда-то едешь, то будь побольше фотографом и поменьше фотомоделью.
Фотосессии таких путешественников похожи на порносайты — и там и там одно и тоже, только в разных позах и на разном фоне.
И, кстати, почему, в большинстве своем, интересны снимки тех путешественников, которые ездят в одиночку?
Да потому что их самих снять некому, вот и забивают они флешки и пленки не собою любимым, а тем, что вокруг.
Кто-то из знакомых мне объяснил свою страсть к автопортретам тем, что ему, дескать, будет страшно приятно полюбоваться на старости лет своей румяной молодой физиономией, а заодно показать её детям и внукам: «А это вот, детка, я в Лаосе! Видишь, там за моим ухом фигня такая торчит? Так это хвост слона. Их там много. А вот это я в Египте. Там ещё где-то пирамиды должны быть, только здесь их не видно».
Во-первых, не думаю, что кто-то старый, лысый и согбенный будет умиляться, глядя на то, каким он уже никогда не будет.
А во-вторых, нет ничего скучнее таких вот старческих посиделок с фотоальбомами и рассказами на тему «как молоды мы были».
В общем, чем присылать ссылку на свою фотосессию с очередного путешествия, лучше пришлите ссылку на порносайт.
Там хоть моделей больше.

Теги: Всячина мизантропическое мыслительное слова человеки

Усталый, сонный и разбитый прихожу домой с бессмысленной и бестолковой встречи.
Еле-еле скидываю мокасины, стягиваю штаны и куртку и падаю на диван.
Одним глазом прошу любимую жену принести чего-нибудь крепкого и горячего.
Или горячего с крепким.
Закрываю второй глаз и смотрю вечернее вранье по ТВ.
Любимый кот своеобычно пристраивается на груди.
Жена приносит горячее и крепкое.
В телевизоре привычно-успокоительно стреляют, держат ситуацию под контролем и мочат в сортирах согласно конституции.
Но меня здесь уже нет.
Я сплю с улыбкой идиота на умном лице.

Теги: Жестом по мимике автография слова

Лестницы, ступеньки…
Интересные штуки, если вдуматься.
Никогда не знаешь, куда они ведут — вверх или вниз.
Зависит от того, где ты сам.
Стоишь посередке, а ступени в обе стороны.
Они тебя не заставляют и не подсказывают.
Куда сам шагнешь, туда и попадешь.
Хочешь попроще и побыстрее, где обзор жиже и запах гуще — пойдешь вниз.
Хочешь посложнее и помедленнее, но горизонт шире и солнце ярче — наверх карабкаешься.
А если как есть тебя устраивает — сядешь на ступеньке, трубочку набьешь, рюмочку наполнишь — и хорошо.
Хорошо — это когда хуже не надо, а лучше ни к чему.
А если оно и так хорошо, зачем еще хлопоты, если разницы никакой?
Да и в самом деле — от добра добра не ищут.
И не чинят что работает.

Заверните мне статус-кво.
Две штуки.

Теги: Манжеты слова

Хорошо, когда друзья есть.
Плохо, когда друзья — свиньи.
Это не ругательство, это определение.
Констатация.
Простого знакомого давно бы уже выкинул.
Без выходного пособия и обоссаных носков.
Но ведь эта сука, что второй день валяется здесь, на кухне, упершись ногами в холодильник и башкой в плиту — друг.
Если друг оказался вдруг уже который день в запое, облевал рубаху, обоссал штаны вместе с туалетом, а сам весит центнер, то хуля с ним делать, спрашивается в задаче?
Ну, рубаху со штанами я выстирал.
И высушил.
Но теперь же надо все это на него натянуть, взять эти сто килограмм проспиртованного сала подмышку, стащить вниз и впихнуть в такси.
А я сейчас и сорока не подниму.
То есть, даже от пола не оторву.
Не говоря уже о добавочных шестидесяти.
Здоровье у меня уже не то, чтобы такие туши таскать.
Это раньше, в хозяйственном или, скажем, на мясокомбинате или в мебельном, тогда да, легко.
Но так это и было тридцать лет назад.
То есть, это было больше, чем его дитям сейчас.
А сейчас мне спать надо.
Мне сейчас тяжело уже по двое суток не спать и перемещать волоком этот вонючий центнер от сортира в сторону.
Ну мне же тоже надо иногда туда заглядывать.
У меня же тоже метаболизм.
Хоть и без водки.
А эта сволочь еще норовит башкой обо что-нибудь ебнуться.
Благо, у меня есть обо что.
То есть благо или не благо, но все равно есть.
Лоб уже разбил.
Вместе с вазой.
Теперь нацелился еще что-нибудь обо что-нибудь.
Чтоб меня довести до ора с трехэтажным и размахиванием кулаками, это я не знаю, что нужно.
Но это я не знаю.
А он, судя по всему, очень хорошо знает.
Только зачем ему это нужно?
Я же очень неприятный, когда ору.
Очень неприятный.
Мне самому потом тошно и хочется вымыться дегтярным мылом.
Но перед этим придется дезинфицировать всю кухню вместе с сортиром, ванной и коридором.
Но чтобы продезинфицировать, надо сперва убрать оттуда источник заразы.
А источник весит центнер и сам передвигаться не может.
И не хочет.
Источнику и так хорошо.
Это нам с женой плохо.
А ему заебись как здорово.
Его кормят, поят и ссань за ним подтирают.
А мы уже двое суток не спали.
Пробовали, не получается.
Эта падла просыпается среди ночи и ей, падле, становится скучно.
И она идет веселится в нашу комнату.
Падает на пол, сучит ножками и хнычет.
Дескать, ей, падле, плохо, страшно и пить хочется.
Приходится яростно выскакивать из кровати, жутко ругаясь всеми известными словами и выманивать эту сволочь обратно в кухню криками "Водка, водка, цып-цып-цып…"
Стокилограммовая цыпа ростом под два метра немедленно подымается и бредет на кухню, снося по дороге картины со стен и лампочки с потолков.
Ну ни хрена, и на эту цыпу управу нашел.
Во-первых, водку он-таки дожрал.
Два литра.
Во-вторых, через часок должны подъехать два добра молодца с румянцем во всю щеку и с полбанкой внутри у каждого.
То есть на самом деле во всю щеку у них только бороды и пить они не пьют совсем, а играют на альтах, но могу же я слегка преувеличить, чуть-чуть соврать для антуража.
В общем, какие бы ни были, но приедут.
Вот они его, болезного, уцепят под белы руки и увезут домой на фиг совсем.
Пусть дальше жена за ним стирает и подтирает.
Ей, в конце концов, деньги за это платят.
А мне не платят.
Я — друг.
А друг, это халява.

Теги: Жестом по мимике автография мыслительное слова человеки