Циник
Вроде только что выглядывал в окно и была там мерзость великая.
Вся земля перхотью усыпана, а в воздухе она аж хлопьями, густо так плавала.
А сейчас выглянул — ни хрена не видно.
Времени только половина шестого, а за окном ночь.
«Опять ночь. — тоскливо сказал отец Кабани».
Темнота, темень, тьма. Ненавижу.
Свет люблю. Даже много не надо, а так — ночничок включил уютненький, и хорошо.
Люстра, это уже слишком, сидишь, как под софитами, только камеры не хватает и ассистента с хлопушкой: «Кадр шестой, дубль первый!» И — хлоп! Камеры заработали, наезд, панорама, стоп, снято.
Нет, такого нам не надо. Нам надо чтоб совсем чуть-чуть светило что-то, но именно там, где необходимо.
Чтоб уютно было.
Ничего не видно, ни стен, ни шкафов, ни прочей мебели, а только профиль тонко светится. Ресницы — хлоп, хлоп. Длинные такие, изогнутые.
И губы иногда подрагивают, будто сказать что хотят или улыбку прячут.
Шея еще немного видна, а ниже уже все в полумрак уходит. Но смотришь и угадываешь. Тем более, что знаешь.
Вот, вот, что-то проступает вроде, гладкое и матовое. А здесь искорка вдруг вспыхнула и пропала. Что бы это?
Вдруг в свет рука вплывает. Тонкая, глянцевая. И узким пальчиком по носу провела — сверху вниз. И опять пропала.
Боже ж ты мой! Как хорошо!
Только где-то совсем в другой жизни. И не в моей.
В моей только память осталась. Такие вот картинки всплывают откуда-то и, хрен его знает, что это, откуда, и чей это профиль тонким лезвием сердце сладко холодит?
Кто это сидел рядом и зачарованно смотрел на маленький кружок света с полупрозрачным профилем?
Нет, это был не я. Еще не я. Это был молодой, романтичный, вечно влюбленный и восторженный циник и застенчивый наглец. Свято верящий в какие-то придуманные им идеалы, но стоящий за них грудью.
А идеалы-то просты и бесхитростны: добро, любовь, дружба. Вздор ведь. Пустяки.
Ну что — добро? Вон оно, навалом кругом лежит, подходи, бери сколько унесешь.
Только ведь тяжелое оно. Вроде и взял немножко, а нести тяжко.
Да и любви с дружбой тоже — россыпи, ногами по ним топаешь. А поди возьми. Пальцы скользят, срываются, не подцепишь.
А попадет-таки в руку, так ведь груз-то какой? И хочется вроде всего этого побольше набрать, а нести-то самому надо. Другому понести не дашь.
Вот и сидишь согбенный, нагруженный этими идеалами.
Другим, время от времени предлагаешь — на, возьми немного. Поделюсь с тобой. Даром. Оно тяжело, но здорово!
Так нет, куда там! Не хочет никто. Чего, мол, еще тащить не пойми что? У нас своего добра навалом. Полон дом добра. Да еще на даче, да в гараже сложено. Уже не знаешь, куда ставить-то, а ты тут еще с ерундой пристаешь.
Сидишь со всем этим один, да иногда, как коллекционер, разложишь перед собой, полюбуешься, пыль смахнешь, бархоточкой пройдешься, и обратно складываешь.
Вот теперь только память чужая и осталась. Так и живешь.
Вспыхнет лучик, покажет тебе на мгновение ресницы чьи-то, холодком под дых даст — и нет его.
А ты стоишь, ни вздохнуть ни выдохнуть, ртом воздух ловишь.
Очухаешься, отойдешь слегка, а под сердцем холодок так и остался. Да профиль светящийся перед глазами стоит.
Эй! Циник, романтик — ты где? Зашел бы как-нибудь, посидели бы, поговорили. Не чужие же…
А нет, не отзывается. Он там где-то, в другой жизни.
Сидит зачарованно перед лужицей света и смотрит, смотрит на ласковый профиль с большими ресницами…
На схожие темы:
Подпишись на RSS