Буколический пейзаж с пейзанами

08.02.2013

На полях одухотворенные крестьяне орудуют мотыгами под пение прекрасных пастушек.
Подпоясанные кушаками пастушки́ с белесыми кудрями играют на свирелях, щелкают кнутами и пасут тучные стада.
Изящные дамы в кринолинах прогуливаются в аллеях, прикрываясь от солнца зонтами и кокетливо обмахивая лица веерами.
Джентельмены в котелках, перчатках и с элегантными тростями поблескивают лакированными штиблетами и набриолиненными усами.
На полянах резвятся аккуратные дети в матросских костюмчиках, вокруг них носятся бонны и болонки.
На скамьях сидят обросшие мхом старики с лицами пророков, дымя глиняными трубками, зажатыми в корявых пальцах.
А над всем этим, на холме, в тени платанов сидят трое осененных облаками мудрецов, с жаром объясняющих самим себе, почему все те, внизу, есть мелкие и ничтожные личности, обремененные страстями и необремененные умом.
И почему им, мудрецам, претит вот так бездумно прогуливаться, и делать они этого ни за что бы не стали.
Или, напротив, стали бы, но совсем не потому, что потребовалось подышать воздухом и размять ноги среди себе подобных.
Нет, мудрецы подводят под это глубокие, основательные, тщательно продуманные базисы, тезисы, анамнезы и катехизисы.
После чего все равно никуда не идут и ничего не делают.
Потому что прежде чем что-то сделать, надо это досконально и всесторонне обдумать, найти все явные и скрытые побудительные мотивы, тщательно проанализировать и сделать вывод.
Вывод всегда получается простой — все всех надували, надувают и будут надувать, а оттого ничто не имеет смысла и надо либо уезжать, либо оставаться, либо стреляться, либо жить долго и счастливо.
Но это все тоже требует тщательного анализа, а потому временно откладывается навсегда.
Если бы случайный посторонний подслушал весь этот пламенный спич, то задался бы вопросом: кто кого к чему склонял или, напротив, отговаривал или объяснял бессмысленность или насущную необходимость чего-то?
В чем вообще дело и об чем разговор, старики?
Судя по горячему воодушевлению всех участвовавших в беседе престарелых мудрецов, тема была им близка и не неожиданна.
Но если бы они услышали мнение случайного постороннего, то немедленно стали бы открещиваться, заявляя, что их это все как раз нисколько не волнует, не интересует, и им лишь просто любопытно разложить все по полочкам, по косточкам, по параграфам и пунктам.
Таких вот пунктуальных, аккуратных и педантичных мудрецов можно ещё встретить на холмах.

Буколический пейзаж с пейзанами


Читатник дао - Куприн "Немножко Финляндии"

06.02.2013

Помню, лет пять тому назад мне пришлось с писателями Буниным и Федоровым приехать на один день на Иматру. Назад мы возвращались поздно ночью. Около одиннадцати часов поезд остановился на станции Антреа, и мы вышли закусить. Длинный стол был уставлен горячими кушаньями и холодными закусками. Тут была свежая лососина, жареная форель, холодный ростбиф, какая-то дичь, маленькие, очень вкусные биточки и тому подобное. Все это было необычайно чисто, аппетитно и нарядно. И тут же по краям стола возвышались горками маленькие тарелки, лежали грудами ножи и вилки и стояли корзиночки с хлебом.
Каждый подходил, выбирал, что ему нравилось, закусывал, сколько ему хотелось, затем подходил к буфету и по собственной доброй воле платил за ужин ровно одну марку (тридцать семь копеек). Никакого надзора, никакого недоверия. Наши русские сердца, так глубоко привыкшие к паспорту, участку, принудительному попечению старшего дворника, ко всеобщему мошенничеству и подозрительности, были совершенно подавлены этой широкой взаимной верой. Но когда мы возвратились в вагон, то нас ждала прелестная картина в истинно русском жанре. Дело в том, что с нами ехали два подрядчика по каменным работам. Всем известен этот тип кулака из Мещовского уезда Калужской губернии: широкая, лоснящаяся, скуластая красная морда, рыжие волосы, вьющиеся из-под картуза, реденькая бороденка, плутоватый взгляд, набожность на пятиалтынный, горячий патриотизм и презрение ко всему нерусскому — словом, хорошо знакомое истинно русское лицо. Надо было послушать, как они издевались над бедными финнами.
— Вот дурачье так дурачье. Ведь этакие болваны, черт их знает! Да ведь я, ежели подсчитать, на три рубля на семь гривен съел у них, у подлецов… Эх, сволочь! Мало их бьют, сукиных сынов! Одно слово — чухонцы.
А другой подхватил, давясь от смеха:
— А я… нарочно стакан кокнул, а потом взял в рыбину и плюнул.
— Так их и надо, сволочей! Распустили анафем! Их надо во как держать!

Александр Иванович Куприн. Немножко Финляндии. 1908 г.


Об истоках героизма и трудоголизма

06.02.2013

Никакой стране не нужны трудоголики.
Всем требуются обычные добросовестные работники, умеющие и хорошо потрудиться и вкусно отдохнуть.
Трудоголизм — болезнь, и отношение к нему должно быть соответствующее.
Без разницы, отчего человек теряет здоровье — от пьянки, баб, карт, казино или беспрерывного трудового подвига.
Подвиг, это всегда следствие беды, катастрофы и разгильдяйства.
Подвиг, — результат скверной организации.
Что, в свою очередь, есть следствие безграмотности, безразличия, повсеместной некомпетентности и безудержного воровства.
Вот отчего в спокойной и налаженной жизни подвиги не нужны.
Потому счастливо государство, не нуждающееся в героях.

Счастливо государство, не нуждающееся в героях.


О неразумных умельцах

06.02.2013

Все мы из ущелья Олдувай, колыбели, блин, человечества.
Музыкой звучат слова: Серенгети, Нгоронгоро, крокодилус антропофагус.
А как приятно словосочетание «человек умелый», в отличие от расплывчатого и сомнительного человека разумного.
Знаем мы этого разумного — более дикого, злобного, нерационального и взбалмошного существа природа не производила.
А там, в Олдувае — умелый.
Человек умелый, это звучит гордо.
Разумному чем гордиться? Одним только умом?
Мало ум иметь, надо еще уметь им пользоваться.
И тут снова всплывает умелый.
Он бы сумел разумом распорядиться, если бы он у него был, на то он и умелый.
Но — не дала ему природа.
Умения навалом, а разума с воробьиную какашку.
Несправедливо это и неосмотрительно со стороны природы-матушки.
Сама ж себе нагадила, лишив разумного, умения этим разумом разумно пользоваться.
Вот и гадит он, разумный, окрест себя, под себя и внутрь себя так, что сам же во всем этом жить не может и не хочет.
Не умеет он в говне жить, не научился.
А зря — человек разумный, кроме дерьма ничего в таких количествах, массах и объемах производить не умеет.
Так что придется смириться и булькать, или захлебнуться и не жить.
Или идти снова в Олдувай и там опять становиться человеком умеющим.
Но и разум не забывать.
Не ум, а разум, это вещи сугубо разные, и их важно различать.
Бомбу атомную тоже не дураки сущеглупые придумали.
Ума у них было вагон, а разума и на чайную ложку не набралось бы.
Нынешние любители докапываться до квантов не лучше, не разумнее.
Нынешние еще страшнее, потому что такие игрушки им даны, которые прежним в кошмарном сне не привиделись.
Дай нам всем разума, Господи, или пристрели уже сразу, чтобы не мучались.
Аминь.

Ущелье Олдувай, колыбель человечества


Существование в теории относительности

06.02.2013

Утопиться, отравиться, застрелиться, повеситься через вскрытие вен.
Так жить нельзя.
Даже не определить, интерьер это или экстерьер.
Вроде снаружи, а как бы и внутри.
Существование в теории относительности.
Как спародировал когда-то Аксенов: «Мрачные тучи висят над теснинами Манхеттена, и не весело простым америкнцам».
Здесь, правда, простые гонконгцы.
Но сути это не меняет.
Один сплошной кошмарный ужос.

Гонконг


Хулахупка

03.02.2013

Изящно, элегантно, мило, симпатично.

полюбоваться


О Головане и пользе слабоумия

03.02.2013

У Николая Лескова в Рассказах о трех праведниках есть повесть «Несмертельный Голован».
Лесковские словообороты приводят меня порой в недоумение, приходится их расшифровывать и переводить на доступный русский. Для меня головоломной является, к примеру, вот эта фраза:
«Но нехристианская сторона этого последнего поступка по любви народа к Головану нашла себе кое-какое извинение».
Вроде бы смысл предложения уловил, но исключительно вопреки всей его замысловатости и «неправильности».
Вообще же там множество всего любопытного можно вычитать, но сейчас привожу лишь пару коротеньких выписок, особенно мне понравившихся.
«Лыгендарный» Голован, персонаж чрезвычайно странный, но странный по-нашему, по-русски, то есть чудаковатый до святости.

«Голован казался «сумнителен в вере» и вел себя так, как будто он даже совсем не знал ничего настоящего о наилучшем пути, а ломал хлеб от своей краюхи без разбору каждому, кто просил, и сам садился за чей угодно стол, где его приглашали. Даже жиду Юшке из гарнизона он давал для детей молока. Но нехристианская сторона этого последнего поступка по любви народа к Головану нашла себе кое-какое извинение: люди проникли, что Голован, задабривая Юшку, хотел добыть у него тщательно сохраняемые евреями «иудины губы», которыми можно перед судом отолгаться, или «волосатый овощ», который жидам жажду тушит, так что они могут вина не пить».

Кстати, на Руси оба этих артефакта и по сию пору являются жизненно важными и даже необходимыми. В визуальном отношении особенно заинтриговал волосатый овощ.
Еще славно описан, казавшийся крестьянам совсем уже местным дурачком, но без головановской святости Антон-астроном, ночи напролет проводивший на крыше амбара, наблюдая звезды при помощи своей «плезирной трубки».

«Ему это могли бы простить, если бы он был ученый или, по крайней мере, немец, но как он был простой русский человек — его долго отучали, не раз доставали шестами и бросали навозом и дохлой кошкой».

А слыть слабоумным у нас до сих пор бывает очень полезно. Хотя, чаще всего, в разряд слабоумных попадают не по собственной воле. Достаточно всего лишь думать и говорить не сообразуясь с генеральной линией.

«Человек он был тихий и очень честный, но вольнодумец; уверял, что земля вертится и что мы бываем на ней вниз головами. За эту последнюю очевидную несообразность Антон был бит и признан дурачком, а потом, как дурачок, стал пользоваться свободою мышления, составляющего привилегию этого выгодного у нас звания, и заходил до невероятного. Он не признавал седьмин Даниила прореченными на русское царство, говорил, что «зверь десятирогий» заключается в одной аллегории, а зверь медведица — астрономическая фигура, которая есть в его планах. Так же он вовсе неправославно разумел о «крыле орла», о фиалах и о печати антихристовой. Но ему, как слабоумному, все это уже прощалось.»

О Несмертельным Головане, Юшке, Антоне-астрономе и пользе слабоумия