Дон-гришковец в белых подгузниках

21.02.2011

Прожженный журналюга Бархатов, поэтический психотерапевт Юра Хейфец и издатель г-н Орлов в очередной раз обсуждали за рюмкой чая всякую умную чушь, которую каждый раз с удовольствием смотрю и слушаю.
В этот раз вся эта теплая компания решила танцевать от печки, а вернее, от большого, переливающегося всеми цветами побежалости мыльного пузыря под эпическим названием «Исход Гришковца из Живого Журнала».
Я не знаю, что вообще можно было бы сказать по этому поводу, кроме банального «Ах, как жаль!», «Туда ему и дорога» или «А кто это?».
Сам гришковец, как типаж, и как «артист» мне глубоко антипатичен, и это, я думаю, в некотором смысле пересекается с тем, что ему вдруг стал антипатичен лайфджорнал.
Имея в виду, что в обеих случаях, это сугубо личные заморочки, вызванные какими-то частными и\или личными причинами.
Ну не нравится человеку самовлюбленному и с завидно развитой самооценкой, что ему не только восхищенно ахают и охают, но и указывают на недостатки.
Это его право.
Гришковец, как я понял, хочет восторгов и славословий в своей личной компании проверенных и доверенных льстецов и совершенно искренних почитателей.
Ну, это тоже его личное дело и неотъемлемое право.
И до него и после него были и будут более-менее заметные уходы из ЖЖ с хлопаньем дверьми и криками «в лес, в деревню, на воздух, к природе».
Так что ему можно только сказать либо «в добрый путь» либо «скатертью дорога», в зависимости от отношения как к нему лично, так и к его творчеству.
Поводов для обсуждения «личного дела г-на гришковца» особенных не нахожу.
Да и никаких не нахожу.
Говорить об этом потому что фамилия у него гришковец или только потому, что по его собственноручным подсчетам «читателей столько же, сколько у Коммерсанта»?
Через неделю все уже забудут и его блог и его самого как блогера, если только не устраивать по этому поводу громких истерических поминок или саркастических «экслеризмов».
Большое количество «тысячников» и творческих людей держат в LJ свои блоги и каким-то образом наводят у себя порядок, банят троллей и матерщинников, и отвечают на осмысленные комментарии.
И справляются.
Гришковец же не хочет или не может, и это его личное дело.
Ему стало некомфортно — это тоже его личное дело.
Решил уйти — личное дело.
Обсуждать его решение не зная причин его к этому побудивших — бессмысленно.
А он их обсуждать или даже просто обозначить не захотел.
И о чем тогда разговаривать?
О решении отдельного товарища, основанного на неясных причинах и сделанного под влиянием загадочных обстоятельств, которые он решил не открывать?
Все его мелодраматические живописания, долженствующие якобы объяснить, отчего да почему он уходит, считаю неискренними и рассчитанными на экзальтированных слезливых дам и романтических юношей, пусть даже и с лысиной на голове.
Возможно, я ошибаюсь, но гадать на кофейной гуще, оставленной г-н гришковцом в своей последней записи лично я не хочу, не желаю, не вижу оснований и вообще какого либо смысла.
Пусть гадают те, кому это либо нравится, либо кому это по профессии положено.
дальше - больше


В ожидании ожидания

21.02.2011

Мы все время чего-то ждем.
Ждем, когда закончится скверное.
То ждем наступления хорошего.
Ждем выходных, праздников, дней рождения и нового года вкупе со старым и с Рождеством в придачу.
Потом не можем дождаться, когда они, наконец, закончатся вместе с похмельем и скукой.
Ждем, когда перестанет болеть, зудеть, ныть и чесаться.
Ждем, когда подействует.
Не можем дождаться, когда перестанет действовать.
Ожидаем выдачи, отдачи, оплаты и зарплаты.
Налоговую, пожарных, санинспекцию, крышу.
Сперва ждем гостей, затем не можем дождаться, когда останемся одни и сможем скинуть тесное и тянущее и сесть удобно и пить сколько хочешь и есть руками.
Ждем, когда же закончится это выматывающее одиночество и хотя бы зазвонит телефон.
Ждем, когда эта сволочь перестанет трезвонить каждую минуту и отрывать от дел, подушки и девушки.
Сидим за баранкой в ожидании проезда какой-то очередной падлы с визгом и миганием.
Ожидаем сантехника, маемся в очереди за бумажкой, высиживаем какого-нибудь чиновника или высматриваем кассира в гастрономе.
Поджидаем автобус, выжидаем красный свет и ждем зеленый.
Ждем письма, посылки, улыбки, доброго слова, привета, поцелуя и объятий на ветру.
Ждем прихода весны, зимы, осени, лета, дождя, солнца, жары, прохлады и любви, любви, любви.
Потом ждем, когда окончательно пройдут ее последствия.
Или когда последствия вырастут и пойдут в школу, в институт, на работу, на пенсию.
Ждем сна, ждем утра, ждем обеда и ждем, когда пройдет изжога.
Дожидаемся конца рабочего дня, еще не проснувшись.
Ждем не дождемся, когда можно будет взяться за работу, ждем вдохновения, драйва, куража и головокружения от успехов.
Выжидаем момента для отдыха, перекура, перерыва.
Пережидаем скуку и безделье.
Ждем… Вот еще полчаса, хлопнет лифт, зацокают каблучки, и войдет она.
… Ну не торопись, подожди…
… Не жди меня, не жди…
… Да-да, детка, уже поздно, тебе пора. Звони, я буду ждать…
Ждем, ждем, ждем…
Чего-то с нетерпением, чего-то с ужасом, что-то ждем привычно-безразлично.
Но всегда ждем.
Начала, конца, продолжения.
В вечном ожидании ожидания.

В ожидании ожидания
Майкл Паркес. «Ожидание»

Статус кво и квантум сатис

17.02.2011

Не могу назвать себя апологетом аккуратизма, хотя люблю чистые и свободные пространства вокруг.
Не пустые, а свободные, не белые, а чистые, и это не надо путать, это совершенно разные вещи.
Я не против аккуратности.
Больше того, я ее, аккуратность люблю и с удовольствием поддерживал бы в окружающем пространстве, но личное раздолбайство сопротивляется и не дает.
А борьба одновременно с беспорядком и раздолбайством отнимает слишком много времени и душевных сил.
Обожаю большие пространства с огромными горизонтами, видимые из огромного окна огромного этажа огромного дома.
Пространства должно быть много, чтобы было где развернуться.
Не только в смысле раззудись плечо, размахнись рука, хотя и это очень важно, особенно для выросших в советских панельных домах-пеналах.
Главное, чтобы это пространство давало свободу всему организму включая мозг, душу, вилочковую железу, гипофиз и прочие железы творческой секреции.
Поэтому меня раздражают некоторые застегнутые на все пуговицы персонажи со своим агрессивным отрицанием всего, кроме высушенного, обесцвеченного и обездушенного порядка, коим они так гордятся, и над которым трясутся, как кощей над яйцом.
Они так боятся хоть мизинчик высунуть за привычные проверенные рамки устроенного им «порядка», что даже чужую свободу понимает, как покушение на собственный скалькулированный и утвержденный во веки веков график существования.
Ни шага в сторону, ни мысли не по плану, никаких несогласованных эмоций, могущих вывести из равновесия и нарушить тщательно оберегаемое статус-кво.
И дело не в том, нравится мне или не нравится такое существование и такое устройство чужой головы, а дело в том, что не терплю, когду безаппеляционно и агрессивно пытаются навязать другим свое понимание, свой образ мышления и поведения.
Хочешь высказаться — пожалуйста, но лапами не трожь.
Да, мне такие персонажи не нравятся, и активно не нравятся, но быть или не быть такими, это их личная проблема, их персональный выбор, их индивидуальная карма.
И до тех пор, пока они мне не мешает, мне по большому барабану все их заморочки и чудачества, и ни мешать, ни тем более заставлять их не быть такими, мне в голову не придет.
Пространства подразумевают свободу, и именно ее я больше всего ценю.
И свою и чужую, любую.
Поэтому не выношу, когда на нее покушаются разные высушенные андроиды с застегнутыми манжетами и глухими воротниками.
Мне по нраву и чистые свободные пространства без лишних вещей и неизбежный уютный творческий беспорядок, и аккуратно расставленные по полкам тома и башни на столах из в спешке сложенных книг и энциклопедий.
Всему свое время, всему свой порядок.
Или беспорядок.
И не надо путать аккуратность, как склонность к упорядочиванию, аккуратность, как черту характера и аккуратность, как следствие латентного аутизма и боязни изменения отстроенного раз и навсегда статус-кво.
Это вещи сугубо разные.
И к творчеству, конечно, отношения не имеющие.


Не-мысль

14.02.2011

Заоблачные выси мрачно светились пурпурно-фиолетовым.
Оранжевые трещины грозовых разрядов раскалывали иссиня-черные тучи.
Между тучами и мокрой землей скучно плавали в мелком дожде голубые девушки с длинными мокрыми волосами цвета бронзового канделябра.
Канделябр парил тут же, отирая бронзовыми деталями скользкие бедра девушек, и зорко глядя в даль, в высь, в глубину и внутрь.
Внутри тихо кипело побулькивая мелкими злыми пузырями.
Пузыри стреляли тонкими струйками сизого дыма.
Дым был вонюч, летуч и едок.
«Не велика ендова» — подумал Лихогляд.
Ендова и вправду была мала.
«Маловата кольчужка» — согласно прохрипел безымянный старик с козлиной бородкой и добрым взглядом.
«Маловато будет!» — подтвердил суетливый мужик в треухе.
Пузыри стали набухать, набирать объем, переливаться побежалостью и громко взрываться, заволакивая вонюче-едучим дымом окружающее банахово пространство.
Пространство было пусто и гулко.
Где-то в нем, спотыкаясь и стуча палкой ковылял Банах.
Из глубины пустоты доносились цыганские песни, шансоны, матерные частушки и обрывки оперетт.
Пустота гуляла.
«Гуляние есть не процесс, а состояние» — с расстановкой сказал Лихогляд тяжело постукивая шаровыми мельницами.
Пустота согласно кивнула и обняла мощные загорелые плечи Лихогляда.
«Пшла вон, дура» — нежно пропел Лихогляд на мотив четвертой симфонии Людвига Ван Бетховена.
«А вас, Бетховен, я попрошу посторониться» — тихо, но веско сказал Лихогляд.
Бетховен остановился как вкопанный.
Людвиг с Ваном на цыпочках просеменили к выходу.
Цыпочки кряхтели, тяжело пыхтели, вздыхали и кашляли, но шустро перебирали стройными лодыжками, ляжками и ягодицами.
Бетховен вкопался еще глубже и стал возводить фортификационные сооружения.
Лихогляд стоял скрестив на груди руки и взглядом поверженного демона смотрел на пузыри.
Сверху упала мокрая голубая девушка с бронзовыми следами канделябра на просветленном челе.
Полежав, чело нехотя встало и что-то мрачно бурча ушло в пустоту.
Пустота почесалась, поежилась, передернулась и осыпалась мелкими дребезгами с малиновым перезвоном.
Дрожь прошла по загорелым плечам демоновидного Лихогляда.
«Но правды нет и выше…» — задумчиво проговорил он, подошел к лежащей неподалеку меланхолии и впал в нее со всего размаха.
Размах его был могуч, широк и раздолен.
«Раззудись плечо, размахнись рука» — пришло на ум мужику в треухе.
Где-то в скользкой грязи среди пузырей и опавших голубых девушек копошился безымянный старик в позвякивающей кольчужка.
Было холодно.

Дюрер - Меланхолия


А ты побежишь?

08.02.2011

Русский язык много говорит о российском характере, образе жизни и мышления, когда мы этого привычно не замечаем.
Мы празднуем победу, чествуем победителей и безнадежно, но твердо уверены в том, что победим всех и вся.
Мы очень любим скандировать: «Мы победим!».
Но нет в русском языке слова, означающего уверенность в победе не всей гоп-компанией, не толпой, не массой, не армией, не всем миром и не сплоченным народом.
Нет в русском языке слова, выражающего уверенность в победе одного единственного человека.
Индивидуума.
Как вы скажете: «Я победю!» или «Я побежду!» или того пуще «Я побежу!».
Ну да, побежишь, побежишь, куда денешься…
Нет, так вы не скажете.
В крайнем случае ввернете неуклюжую конструкцию вроде «Я уверен в свой победе».
Ну не верит российский человек в то, что сам, один что-то может.
Только скопом, только коллективом, толпой, массой, бандой, группой, шайкой.
Исключительно собравшись в стаю или общину.
Если бы был уверен, что и «один в поле воин», то и слово было бы.
А его нет. И слова нет и убежденности нет.
«А что я один могу? Вот если бы всем миром подняться, тогда да. А в одиночку…» — и безнадежно машем рукой.
Вот так и живем.
Ровно по нормам русского языка.
В драке не выручим, в войне победим.

Я побежду!


Чтоб ты знал, Жора

22.01.2011

Нет, нет, Жора, я тебе скажу, чтоб ты знал.
Просто чтоб ты знал и был мудрым и спокойным.
Чтоб ты был мудрым, светлым и радостным и не переживал по мелочам.
Ты, Жора, когда-нибудь станешь старым, больным, седым, с язвой, геморроем и камнями в печени.
У тебя будут скрипеть суставы и живот начнет урчать, как сливной бачок на Казанском вокзале.
Да-да, Жора, я знаю о чем говорю.
Ты станешь лысым и ворчливым.
Но ты будешь мудрым, Жора.
У тебя будут слава и деньги и поклонницы станут бегать за тобой по пляжу, чтобы ты расписался у них на загорелой груди.
Даже если они не станут бегать за тобой, потому что у тебя не будет ни славы ни денег, ты будешь плевать на это своей скудной слюной.
Ты будешь плевать, потому что слава, деньги и поклонники приходят и уходят, а мудрость остается.
Девушки не будут тебя любить.
Девушки не будут тебя любить, но будут уважать тебя за то, что ты старый, седой, с одышкой, люмбаго и ревматизмом во всех местах.
Девушки даже могут не уважать тебя, потому что они не любят старых, седых и сипящих при выдохе.
Но ты будешь мудрый, Жора, и не станешь переживать из-за девушек, потому что девушки приходят и уходят.
Им вообще сложнее, потому как сейчас она девушка, а не успела оглянуться — и уже женщина, уже морщины, уж дети, мужья, и отвисло то, чем раньше так гордилась.
Приходят девушкой, а женщиной уходят.
Девушка, это как молочные зубы.
Это то, что так берегут, и что так мечтают потерять.
И ты не будешь из-за них переживать, ты будешь их жалеть.
Ты будешь их жалеть, потому что девушкой нельзя быть всегда, а мудрость никуда не денется.
Мудрость останется даже тогда, когда ты впадешь в детство и склероз.
Ты впадешь в детство и станешь мудрым ребенком.
Ты будешь мудрым седым ребенком с люмбаго, склерозом, и скрипом в суставах.
И будешь радоваться, потому что дети не помнят зла.
Они его не помнят, потому что еще не знают.
А ты его не будешь помнить, потому что уже забыл.
И ты будешь радоваться, как ребенок, который еще не знает, как бывает больно, страшно, тоскливо, одиноко и несправедливо.
Он еще не знает, как больно, когда бьют и предают.
Поэтому, Жора, я тебе скажу, чтоб ты знал.
Чтоб ты знал, и был мудрым и веселым.
Я тебе скажу, Жора — девушки, деньги и поклонники когда-нибудь кончаются, а мудрость остается.
За твое здоровье, Жора!

Еще


Чтоб ты был здоров, Жора

21.01.2011

Я тебе скажу, Жора, чтоб ты знал и был умным и здоровым.
Чтобы ты был умным и здоровым и не делал больших проблем из маленьких недостатков.
Ты хочешь иметь здоровый образ жизни, чтобы она была дольше и интереснее.
Ты правильно хочешь, Жора.
Но ты неправильно об этом думаешь.
Ты думаешь, здоровый образ жизни, это трезвость, секс по расписанию, бег по кругу и еда по крохам.
Я тебе расскажу, Жора.
Я тебе расскажу, чтобы ты не путался в мелочах и не забывал о больших проблемах.
Ты сядешь на диету, перестанешь есть мучное, жирное, острое, мясное и рыбное.
Да-да, Жора, представь себе себя без пельменей со сметаной и без селедочки с лучком и картошечкой.
Представь ломоть свежего хлеба с куском розового сала с дымком и тонким слоем ароматной горчицы?
Представил? А теперь выкини эту гадость из головы, она тебе больше не понадобится.
Да нет, не голова, а гадость.
Голова твоя все время будет хотеть есть, особенно, разную гадость вроде запеченной свинины и маринованных грибков под водочку.
Ты, Жора, бросишь пить слабое, газированное, сладкое и крепкое.
Ты можешь себе вообразить жить без крепкого?
Да, без него можно жить, но это уже не жизнь, ты же понимаешь.
Ты станешь любить девушек только по вторым понедельникам третьей недели пятого месяца после захода солнца и до восхода луны, сосредотачивая прану где-нибудь в районе мошонки или головы, что, поверь мне, часто одно и то же.
Жора, ты много видел праны за свою жизнь?
Ну, хотя бы, в области мозга, если это место можно так назвать.
Нет-нет, Жора, можешь не представлять. Для этого у тебя жидкая фантазия.
Идем дальше.
Ты примешься бегать кроссы, накручивать человеко-часы по городу и окрестностям, купишь гантели, эспандер и массажный пояс для позвоночника.
Начнешь есть и пить дико полезные и такие же дико отвратительные продукты, травки и прочий целебный силос.
Ты любишь силос, Жора?
Скажу тебе, как родному, я тоже его не люблю.
И вот однажды, Жора, ты поднимешь бунт против самого себя, ты устроишь среди себя революцию и свергнешь того деспота, что превратил твою жизнь в холодные и голодные мучения среди гирь и гантель.
Ты скинешь его с трона, Жора, и начнешь жить.
Ты ударишься в безудержный запой, обжорство, пойдешь по бабам, и вообще ударишься во все тяжкие.
К тебе вернется твой здоровый цвет лица, прекрасное настроение под рюмочку по вечерам, и безмятежная бодрость по утром.
Ты не станешь озабоченно оглядывать свой живот, хотя бы потому, что не будешь смотреться в зеркало за безинтересностью этого занятия.
К тебе зачастят девушки, которые до этого не частили, потому что они тоже не любят силос, а любят совсем другое.
И ты будешь иметь это другое, что так интересно девушкам, и еще много разных привлекательных вещей.
Жора, ты хочешь отказаться от острого, жареного, крепкого, мягкого и теплого, чтобы жить дольше и интереснее.
Я не понимаю, что в этом случае значит интереснее.
Но ты напоминаешь мне одного парня, который всю жизнь брил голову, чтобы у него выросла густая шевелюра.
Ты хочешь узнать, помогло ему это или нет?
Я скажу тебе, Жора, чтоб ты был счастливым.
Этот парень всю жизнь проходил лысым и умер, так и не успев это выяснить.
Тебе оно надо?
Жора, скажи мне, как на духу, тебе нравиться быть лысым, голодным, необласканным, одиноким и трезвым?
Или ты хочешь крепкого, нежного, печеного и маринованного в компании друзей и девушек, которые будут приходить к тебе заполночь со всем этим?
И которые будут тебя любить.
Которые просто будут тебя любить.
Не за то и не за это, а потому, что ты такой, какой ты есть, Жора.
Можешь бросить пить и есть, начать бегать и махать руками, прыгать с парашютом или плавать с аквалангом среди торосов.
Только оставайся прежним, Жора, каким тебя родила твоя мама, воспитала улица и испортила школа.
Чтоб ты был здоров, Жора.

Еще