Любят ли бушмены печень белого медведя

16.09.2006

Снова сегодня попались ожесточенные дебаты, где граждане увлеченно закидывали друг друга какашками, пытаясь убедить друг друга в том, что америкосы тупые и примитивные, евреи хитрые и подлые, кавказцы злые, украинцы крохоборы и куркули, а русские, эдакие забитые всеми вышеперечисленными нациями рубахи парни, склонные к патологическому пьянству, лени и сквернословию.
Все эти граждане, занимающиеся метанием навоза, либо не в состоянии, либо — что вернее — не хотят врубиться в одну несложную вещь.
Они сами, независимо от национальной принадлежности, не хорошие и не плохие, не хуже и не лучше прочих.
Они выросли в ином месте, в иных условиях, и привыкли к иному.
Они просто другие, так же как и немцы, финны, австралийцы и индейцы майя, которых наверное, уже нет.
Если ты родился бушменом или чукчей в богом забытой дыре, то вполне возможно, что никакого особенного дискомфорта от этого испытывать не будешь.
Но ты не оттуда, ты совсем из другого места, и, естественно, что ты другой. Не лучше, не хуже, просто иной.
Кто-то привык к степям и ковылю, кто-то к сугробам, кто-то к символическим березкам, кто-то к красному песку и барханам.
Это отнюдь не значит, что любой, с детства привыкший к чему-либо отличному от привычного тебе, автоматически считается опасным гадом, сволочью и мерзавцем.
Шастать по бушу в набедренной повязке и кривым копьем в руке, или днями сидеть в чуме уставясь на угли, и покачиваясь сипеть глиняной трубкой, это все как-то не для нас, выросших в других краях.
Чужое оно, чуждое.
Приехать туда на недельку, поглазеть на местную экзотику, оно, возможно, и неплохо, но жить в грязном прокопченном чуме, или ночевать на колючей земле под каким-нибудь выжженным солнцем кустом, пожевав перед сном толстую белую личинку, выковырянную из гнилого пня?
Нет, это уже не получится, даже если бы и очень захотелось.
Есть на ужин замороженную сырую печень белого медведя или свежевыкопанную мокрицу надо привыкать с рождения.
Тогда тебя не будет мучить ностальгия по мокрому, хрустящему малосольному огурцу с прилипшей веточкой укропа.
И не будет грызть ненависть и отвращение к тем, кто с удовольствием ест улиток, зеленые яйца или изрядно протухшую рыбу.
Понятно, что гастрономическая тема взята просто как образ, дело не в еде, хотя и в ней тоже.
Финны, наверное, замечательные ребята и Финляндия отличная страна, но мне туда не хочется.
Просто потому что я не финн.
Я другой, вот и все.


А все истинное делается легко

14.09.2006

«Все истинное делается легко».
Как точно, просто и ясно, как легко сказано.
Жить надо легко.
Не просто, а легко, легко именно в этом смысле.
Но ведь не получается. Что-то мешает, не дает.
Постоянно тянет вниз тяжесть, неестественность, искусственность, неискренность.
Не ложь, а именно Неискренность, и именно с большой буквы, как понятие не узко-разговорное, а в самом широком, глубоком смысле. Искренне уже почти не получается.
Говорим, думаем, и даже уверены, что хотим одного, а делаем совершенно противоположное.
Потому что так принято, так положено, от нас этого ждут все, и мы сами в том числе.
Так проще жить. Не легче, а именно проще.
Потому что жить легко мы уже боимся.
Боимся порвать паутину, которой обросли к своим годам.
Мы привыкли уже быть этакими куколками в коконе из паутины.
Так уютнее, так спокойнее, так проще.
Вот в чем принципиальная разница между Просто и Легко.
А это вообще разные вещи.
Это антонимы, а не синонимы, как написано в каждом словаре.
А мы их путаем.
И потому так и живем — куколками.
И неважно, что ты в действительности делаешь. Важно, как ты это делаешь.
Вот в этом все и дело.
Мы думаем, что делаем что-то правильно, потому что «так нужно».
Нужно обеспечить семью, нужно дать будущее детям, нужно самому, в конце концов, «кем-то стать».
А выходит, что все это неверно, неправильно. Не истинно.
Потому что делаем это с трудом, тяжело, через силу, преодолевая препятствия, нами же старательно выстроенные, ломая себя и других, ломая собственную судьбу и судьбу тех, кто рядом.
Мы прем против течения, зарываемся под землю, лезем в гору, идем куда угодно, кроме той дороги, по которой нам хочется идти.
По которой идти легко и радостно.
И идем, ползем, скребемся, цепляемся сломанными ногтями, и после очень гордимся тем, как тяжело и мучительно учимся, работаем, достигаем результата, торча по двенадцать часов на постылой работе, занимаясь тем, что давно надоело и опротивело до тошноты.
Потому что уверены, что именно так и надо, что без труда не вынешь и рыбку из пруда, а под лежачий камень пиво не потечет.
Что легко жить — неправильно и даже безнравственно. «И мерилом труда считают усталость…»
А ведь есть усталость и усталость.
И кто знает, как жили бы сейчас мы сами и близкие наши, и дети наши, если бы мы не побоялись разорвать к чертям собачьим эту паутину и не стали бы легко жить, легко работать, легко радоваться.
Если бы с самого начала, когда все еще удавалось само собой, стали бы жить легко, а не поддались бы вязкому гипнозу окружающего, не превратились в бюргеров.
Мы же так любим говорить о том, как и чего бы мы хотели, но мы этого не делаем и никогда не сделаем.
Мы только говорим об этом.
Потому что так ПРОЩЕ. И ради этой простоты, мы будем продолжать с надрывом трудиться, с трудом жить, нагружать нами же созданными заботами родных, близких и друзей, тяжко, с потом и кровью преодолевать трудности и тяготы Во благо детей, Во благо семьи, Во благо чего-то-там…
И приучим к этому детей ровно так же, как когда-то приучили к этому нас.
Или мы сами дали себя приучить.
Потому что уж кто-кто, а мы-то умели и могли бы жить легко.
И дать эту легкость детям.
Но не дали.
И не дадим.
Потому что так проще.
А все истинное делается легко.


Хороша ложка к обеду

13.09.2006

А как живут? Да вот так и живут.
Вот институт закончу и буду жить.
Дела вот только доделаю, и жить начну.
Карьеру налажу, вот тогда и жить буду.
Денег заработаю для нормальной жизни и тогда уже в свое удовольствие.
Детей только на ноги поставлю, а тогда и для себя начну жить.
Вот на пенсию выйду, и заживу по-настоящему.
Подлечусь немного, чтобы снова ходить разрешили, тогда и погулять можно будет.
Вот только…

А все уже.


Не папа-карловское

09.09.2006

Делал так, и делал эдак.
Крутил в разные стороны под разным углом, азимутом и долготой.
Пробовал собирать из частей, пробовал разбирать на части, снова собирая и спаивая что-то из оставшихся деталей.
Пробовал маленькое-маленькое под большой лупой и очень большое, с трудом влезающее в горно-обогатительный самосвал.
Не работает.
Собрать можно, разобрать можно и даже что-то где-то будет тикать, скрипеть деталями и жужжать пружинами.
Но не работает.
И вроде должно по всем законам физики, механики, аэродинамики и сопротивления материалов.
Но оно на все это плюет и не работает.
Жужит, двигает отдельными частями, гремит чем-то у себя внутри — и плюет.
Ты долго объясняешь, разжевываешь, вкладываешь ему в рот и говоришь — «Глотай!»
Он слушает, внимательно смотрит, согласно кивая на твои работающие челюсти — и выплевывает.
Он ничего не понял, хотя вроде долго делал вид, что слушает, и много кивал головой, одобрительно цокая языком.
Спрашиваешь — «Понял?» Бодрый крик — «Да!»
И выплевывает, смотря на тебя умными глазами.
«Вкусно хочешь?» «Да!» «Очень хочешь!» «Очень!»
Снова объясняешь, разжевываешь, кладешь в рот.
Он глядит умно в глаза и плюет прямо на тебя всем тем, что ты для него собрал, промыл, посолил, поперчил и разжевал.
Снова крутишь в разные стороны под разными углами, делая так и эдак, спаивая что-то из оставшихся деталей и плюя на всех, кто хочет вкусно и согласно кивает головой, пусто глядя на тебя умными глазами.
Ты не Кулибин, не Эдисон и даже не папа Карло, но ты все равно соберешь, и оно бодро поедет, урча моторчиком, весело пуская пары и озорно посвистывая. А ты поедешь на нем, бросая конфетти, сверкая хлопушками и поигрывая золотым ключиком.
А они там, далеко за спиной продолжат вкусно хотеть, глядя наивными глазами в ожидании следующего разжевывающего.


Не наживы ради, а удовольствия для

02.09.2006

Вот думаю, должен все же в этом быть какой-то потаенный сакральный смысл, какая-то неисповедимая по своей глубине идея, спрятанная в складках лба даосского мудреца, или скрытая от поверхностного праздного взгляда вековая замшелая мудрость.
Иначе фигня какая-то получается.
Всю жизнь так складывается, что занятия любимые и лучше всего удающиеся денег не приносят ни хрена.
Скорее, даже, наоборот, они настойчиво и, порой даже нагло, требуют все больших и больших вложений.
И потому для денег приходится заниматься всяким взором, от которого тошнит, пучит, рыгается и несет.
Я даже не вдавался — тошнит только меня или и тех, кто этим вздором потом пользуется.
По идее, тошнить и нести должно всех, ибо сделанное без души, без желания и без малейшей заинтересованности в процессе, а не только в материальном результате, скучно и неинтересно, как и любая скверно состряпанная халтура.
Правда, халтура тоже денег особенных не приносит.
Потому что ею настолько не хочется заниматься, настолько она тошнотворна, так смердит и воняет, что все равно отлыниваешь и отнекиваешься, оттягиваешь до последнего, и только когда уж окончательно припрет и прижмет, угрюмо берешься за скучное и противное, чтобы скучно и уныло сделать скучное и отвратительное.
В этом случае даже от результата, то есть денег, удовольствия не получаешь.
Может, в этом фишка?
Ведь как-то несправедливо получается, если от одного и того же будешь удовольствие получать дважды.
Или трижды. Или многажды: удовольствие от процесса, от результата, от неприлично подскочившей самооценки, от оценки значимых для тебя людей, ну и наконец, удовольствие от пачки очень наличных купюр или энного количества виртуальных цифр в чеке.
Это вроде как что-то сделать и взять тройной гонорар против оговоренного.
Хотя, наверное, все же от отношения зависит.
Если делаешь потому, что получаешь кайф от процесса, а о гонораре даже в подсознании никакой завалящей мыслишки нет, то его, гонорара, и в бумажнике тоже не будет.
А если как-то себя заставить задумываться и о деньгах тоже, их все равно не будет, потому что о них будешь думать не искренне, а из под палки.
Не потому что хочется, а потому что надо.
Исходя из этого получается, что нужно любить процесс делания денег, и тогда сами деньги будут просто неким побочным продуктом.
Но проверить эти свои домыслы возможности нет, ибо знакомые, любящие процесс делания денег у меня есть, а вот обеспеченных художников — художников в изначальном смысле этого слова — нет. Ремесленников в расчет не берем, потому как ремесленник, это гибрид недопредпринимателя с недохудожником.
То есть, это не чистый тип, а потому не интересен.
Есть еще шиловы с сафроновыми, но это редкий тип предпринимателя с художественными способностями, который к художникам тоже отношения не имеет.
Но ведь есть и Ростропович и Полунин и Аксенов.
Но есть и Ван Гог и Чонтвари и Хармс.
Все они Художники, но первые вполне себе обеспеченные, а вторые до конца дней перебивались с хлеба на воду.
Мне принцип интересен, тот самый сакральный смысл, потаенная замшелая мудрость.
Да есть ли она, мудрость, или во всем случайность, удача и стечение обстоятельств?
А то ведь фигня какая-то получается…


Критические дни очень среднего возраста

02.09.2006

Творческий кризис мерзкая штука, даже когда этот кризис так же цикличен, как критические дни, прокладками для которых прожужжали все уши рекламные барышни.
Хотя, безусловно, творческий кризис гораздо безобиднее кризиса среднего, ниже среднего и очень среднего возраста, время наступления которого абсолютно непредсказуемо и является большой тайной и для ученых и для тех, кого он подкарауливает за поворотом.
Ученые, напустив на себя умный вид, серьезно насупя брови сообщают, что он, кризис, может сразить вас в 40 лет, а может и в 50 лет, а может в 30 или в 60.
А может и вовсе не тронуть, и вы окажетесь в счастливом неведении.
То есть, иными словами, будьте начеку тридцать лет, ибо, если верить ученым, где-то рядом с вами бродит подлый и коварный кризис среднего возраста с большой суковатой дубиной в мослатых подагрических лапах.
А вот даст ли он по башке именно вам — большой-большой вопрос.
По большому счету, вообще не известно, что это за сволочь такая.
Послушать одних умных ученых — одно, послушать других не менее умных ученых — иное.
Единодушны все в одном — это большая гадость.
Ну, не был бы гадостью, так и предмета для разговора не было бы.
И вот сидишь в очередном приступе жестокого творческого кризиса, с отвращением перечитывая в двадцатый раз переписанное, замазывая широким флейцем нарисованное, брезгливо стирая сыгранное, и думаешь, а вдруг это уже он, сволочь?
Вдруг, это не обычный и привычный творческий, а самый что ни на есть среднего возраста?
Вот он, падла, и до тебя добрался, шарахнул подло из-за угла дубиной, да по самому больному и уязвимому — по голове.
И не проверишь же.
Только ждать остается: если через недельку мерзость запустения в голове закончится, хандра пройдет, значит свой, творческий.
А не пройдет…
Я ему тогда, падлюке, морду разобью.
Если найду, где у него там морда.


К соотечественникам

09.07.2006

Руки у нас длинные, потные и загребущие, глаза завидущие, дыхание зловонное.
Клопов знаете? Тараканов знаете? Крыс знаете? Шакалов с гиенами знаете?
Так вот, мы — такие же.
Мы повсюду. Мы всегда. Мы питаемся всем. Мы мутируем и приспосабливаемся ко всему.
От ядов здоровеем, от радиации сильнеем, от нитратов толстеем, от промывания мозгов умнеем.
Мы живучие, как черви нематоды. Как бактерии.
Плесень знаете?
Так это тоже мы.
Мы, как опарыши — живем в том, что другие уже переварили.
Но мы и в этом очень хорошо себя чувствуем.
Нам в этом даже лучше, комфортнее, удобнее: жевать не надо, переваривать не надо.
Все уже пережевано, переварено и обработано желудочным соком.
Мы вершина приспособления.
Мы вечны…