Когда меня спрашивают, не нужно ли мне чего-нибудь, я обычно отвечаю: «Спасибо, ничего не надо».
И не потому, что я аскет и бессребреник и не потому что скромничаю, а потому что мне так много всего нужно, что гораздо проще ответить «нет», чем перечислять весь список.
До сих пор вздрагиваю от воспоминаний о советском общепитовском сером пюре с лужей мутного топленого масла в центре.
И еще котлеты такие были. Специфические.
Это не название, это определение.
То есть, это сейчас они специфические, а тогда других не было, тогда ГОСТ был.
А еще капуста была тушеная. Серая. Кислая.
И компот из сухофруктов.
А когда работал в кафе, то сосиски на ночь туго набивали в молочные бидоны и заливали водой.
К утру вся вода впитывалась.
На разницу весь персонал под вечер был в хлам.
Бармен мудрил с коньяком и прочими напитками и тоже жил очень хорошо.
Но бармены быстро менялись.
Ротацию барменов обеспечивала прокуратура.
А здоровенный, краснорожий шеф-повар с руками как окорока, после второго литра спускался в подвал, поджигал большую паяльную лампу и принимался палить кур.
Это у него бзик такой алкогольный был.
Как вечером нажрется, так кур палить.
И один не мог, обязательно заставлял кого-нибудь с собой оставаться.
Здоровенный, агрессивный, грубый и бухой.
То ли посадили его, то ли помер от апоплексического удара.
А не фиг было сосиски водой пропитывать, а после, чтоб страх заглушить, ночами водку квасить и кур палить. Одному страшно было, вот и оставлял с собой кого-нибудь.
А все равно помер.
Или посадили.
Так и так не доводит до добра расхищение социалистической собственности.
Пусть даже и в виде водопроводной воды в толстых водянистых сосисках.
И коньяка с той же водой.
А когда работал в хозяйственном, там из одной фуры морилки делали две.
И олифы тоже две.
С разницы нам тоже капало на стакан кефира.
А что покрепче покупали на деньги, полученные со спекуляции жутким дефицитом — крышками для консервирования и туалетной бумагой.
Ко мне из других городов делегации за крышками приезжали.
А за туалетную бумагу девушки такое предлагали…
Морилку таскал домой ящиками, и перегонял с помощью скороварки и ректификационной колонны из институтской лаборатории, вынесенной оттуда сильно заинтересованным соседом аспирантом.
После туда кидалась марганцовка, активированный уголь и получался чистый спирт.
Бутылка водки стоила 4,12, а бутыль спирта из морилки обходилась в 60 копеек.
Потом государство это дело прочухало и стало добавлять в морилку яд для тараканов.
Мы все равно прогоняли, чистили и пили, пили, пили…
А после спиртовую морилку вообще сняли с производства и заменили на водорастворимую.
Но до этого наша директриса успела загнать налево с полдюжины фур.
Которые наш дружный коллектив грузчиков сделал из четырех, с помощью воронки и самодельной открывашки для портвейна.
Посуду для этого отдельным рейсом привозили за отдельные деньги отдельные шофера.
А когда в гастрономе работал, там такое было…
И в Манеже.
И в Центральном выставочном зале.
Оттуда у меня целиком дома лежала выставка японского плаката. Друзьям раздаривал и все стены в постерах были.
Лохи брызгались слюной и падали без чувств, захлебываясь от зависти.
А еще в булочной ночные приемщицы с кондитеркой крутили.
Иногда и с грузчиками крутили.
С кондитеркой для денег, с грузчиками для удовольствия.
И в музее народов востока.
И в музее на Делегатской.
И в центре народного творчества.
Уж вроде чего можно было тогда с матрешек-балалаек наварить, но администрация неплохо жила…
Не на зарплату же жить.
На нее только помирать.
Это если без похорон и поминок.
Так, скромно, литр на троих и пара сайры в собственном соку.
И утром кружка прозрачного пива со стиральным порошком в общественной поилке.
С давних лет хранится у меня самиздатовская, пятая копия на папиросной бумаге, заботливо переплетенная в картон с тряпичным корешком книжка Владимира Шинкарева «Максим и Федор». Кто-то привез мне её из Питера, и с тех пор она, зачитанная до дыр, истертая, с расплывшимся серым шрифтом на порыжевшей бумаге лежит на полке среди самых любимых и читаемых книг.
Потом, много лет спустся, когда эту книгу уже издали в полноценном виде, с иллюстрациями, если не путаю, Флоренского, я почему-то так и не смог ее купить. Как-то не складывалось. Но особенно даже не жалею, потому что знаю ее почти наизусть, и то, что не могу прочитать из-за совсем уже расплывшегося машинописного шрифта, то просто вспоминаю.
А начал я все это к тому, что прежде чем слушать выложенную здесь, в конце страницы композицию, при помощи, кстати, описанного вчера Audio Player Wordpress plugin, лучше бы, для пущего понимания, прочитать сперва хотя бы одну главу, которая называется "ПЕСНЬ О МОЕМ МАКСИМЕ - эпос в двадцати четырех тирадах".
А песня, о которой идет речь, тоже лежала у меня на магнитофонной бабине с пленкой тип-6 много лет, пока однажды просто не рассыпалась в руках. Сказать, что я был расстроен, — ничего не сказать. Отыскать ее тогда я так и не смог, и только гораздо позже сумел вытащить откуда-то из сети при помощи засыпающего дайлапа. Качал я ее тогда чуть ли не целые сутки.
Но она того стоила. Концертная запись с безбашенным вокалом Дюши и блестящей гитарой Ляпина. Шикарный блюз «Холодное пиво».
Рекомендую всем любителям Дюши, Ляпина, Аквариума, Шинкарева и холодного пива, разумеется.
Но сперва все же настоятельно советую прочитать
ПЕСНЬ О МОЕМ МАКСИМЕ
эпос в двадцати четырех тирадах
Вместо эпиграфа
«Особенно доставалось Горбушкиной лирике. Она вызывала такой дружный смех, какому могли позавидовать самые остроумные фельетоны «Комара».
Но Горбушка никак не мог понять, над чем смеются шкидцы, и был оскорблен. Еще бы! Над созданием своего журнала он просиживал ночи, в стихи вкладывал всю душу, и, по его мнению, получалось очень красиво. Горбушка был лирик от природы, но лирику он понимал по-своему. Но его словам, «лирика — это когда от себя писать и когда скучно писать». Писал он свои скучные стихи только тогда, когда его наказывали; вот одно из его стихотворений:Дом желтый наш дряхлый и старый,
Все время из труб идет дым.
Заведущий — славный наш малый,
Но скучно становится с ним.
Мне стало все жальше и жальше
Смотреть из пустого окна.
Умчаться бы куда подальше,
Где новая светит земля.Но стоило только Горбушке поместить это стихотворение в своих «Зорях», как уже вся школа покатывалась от хохота, а «Комар» в новом отделе «По шкидским журналам» безжалостно издевался над Горбушкиной лирикой.
Однако Горбушка остался тверд, лирических упражнений не оставлял и регулярно выпускал «Зори».
***
Это чуть ли ни единственное место, где я не увидел восторженных захлебывающихся панегириков во славу гуру великого и ужасного. Имя гуру значения не имеет, вместо одного можно вставить имя любого другого тысячника. Или чем они там между собой меряются.
Меня же эти вещи, с одной стороны, забавляют, как забавляли бы тараканьи бега, если бы только не относился к тараканам с брезгливостью, а с другой, заставляют недоумевать.
При всех моих длительных и неоднократных мозговых усилиях, я так до сих пор не смог понять: а на фига им, ребятам, нужно дикое количество посетителей, хитов, хостов и прочих статистических штучек?
Ну, я могу понять, приветствую, и даже в силу своих жидких кликов способствую тому, когда кто-то вклеил в блог какой-нибудь гугловский адсенс и тихонько собирает на сигареты, а если повезет, то и на сигары со спичками.
Но если рекламы на блогах нет, если занятие это для ребят не коммерческое, то зачем же тогда им все это надо?
Самооценку поднять до приемлемых высот, чтоб по земле не волочилась?
Да у них и так с ней вроде все в порядке. Это еще мягко говоря.
Чтоб казаться нужным, интересным, необходимым, своим парнем, не одиноким внутри большой компании и дико востребованным снаружи от одиночества?
Ну стань тогда Экслером, и будет тебе щастье по всей морде.
Но этот персонаж на своей тусовке хотя бы бабки зарабатывает, то есть имеет со всего этого свой толстый кусок профита.
Мусик хочет гусик, а гусик стоит конкретных башлей в рублях и валюте.
И мусик на этого гусика зарабатывает бабло доступным ему способом.
И совершенно правильно делает, хотя лично мне этот персонаж до крайности неприятен.
Но когда человек в здравом уме и трезвой, видимо, памяти прикладывает дикое, фантастическое количество усилий и даже собственных денег на то, чтобы в его блог заходил не важно кто, не важно зачем, почему и для чего, но побольше! побольше! — то вот это уже выше моего разумения.
Ну неужели ты такой ущербный, жизнью обиженный, в школе битый, в садике оплеванный, девками не целованный?
Нет, все же должно тут быть что-то еще, от меня ускользающее.
Ведь вроде бы даже люди состоявшиеся, и те частенько грешат таким «собирательством». А уж им-то на самооценку грех жаловаться.
Так, может, это что-то вроде недуга сродни азартным играм?
Начиная от фешенебельного казино и кончая игровым автоматом в вокзальном сортире.
Ну болезнь такая. И понимает, и стыдно, но не может без того, чтоб монету не сунуть и кнопку не нажать.
Если так, то их пожалеть надо, как людей хворых.
Но и на хворых-то как-то не очень похожи.
Видимо, это нечто самодостаточное, не зависящее от результата, денег или каких-то внутренних психологических пертурбаций.
Процесс ради процесса.
А вообще вся эта погоня за хитами с хостами напоминает главу из веселой и умной книжки Пантелеева и Белых «Республика Шкид».
Ту главу, где рассказывается, как вся Шкида поголовно занялась «издательской деятельностью», выпуская самиздатовские листки, гордо именуемые журналами, газетами и тому подобными СМИ.
Закончилось тем, что всю эту кучу макулатуры читать стало некому, потому как просто некогда, ибо каждый был занят раскруткой собственного листка, и каждому надо что-то в своей стенгазете написать, нарисовать, чтобы привлечь читателей.
Причем, замечу, делалось это тоже совершенно бескорыстно.
Впрочем, чего я буду пересказывать - кто читал, знает, кто не читал, вот вам книжка. Рекомендую.
Меня с детства еще, с юности зацепили эти строки, которые, конечно же помнят все, кто любит Стругацких. Я тогда еще хотел узнать, их ли это, или у кого-то взяли, но выяснить так и не получилось. Ну, а с появлением интернета все, конечно же выяснилось легко и быстро. Если кто-то еще сам не залез в какой-нибудь гугол или яндекс, то привожу фотографию японской поэтессы Ёсано Акико, которой, собственно, и принадлежат эти строки. Заодно выкладываю и точный, не искаженный перевод.
Сказали мне, что эта дорога
Меня приведет к океану смерти,
И я с полпути повернула вспять.
С тех пор все тянутся передо мною
Кривые, глухие окольные тpопы…
(Ёсано Акико «Трусость» Перевод с япон. В.H.Маpковой)
7 ИЮНЯ 1937г. И З В Е С Т И Я. №130 (6292).
ВЕЛИЧЕСТВЕННЫЕ МОНУМЕНТЫ
ДМИТРОВ, 3 июня. (По телеф. от наш. спец. корр.). На обоих берегах аванпорта развернулись работы по сооружению гигантских статуй Ленина и Сталина. Уже закончена закладка железо-бетонных фундаментов — громадных постаментов высотою в 10 метров, на которых будут покоиться скульптурные фигуры. В «Известиях» уже сообщалось, что высота каждой фигуры достигнет 15 метров.
На-днях начата облицовка постаментов серым гранитом. На ряду с этим сотни каменотесов, облицовщиков, кузнецов заняты подготовкой отдельных частей гигантских фигур. Из огромных блоков крупнозернистого серого гранита с розовым оттенком выделываются детали скульптуры. На каждую фигуру пойдет около 130 блоков весом от 800 до 2.000 пудов. Мастера Булкин и Мамченко под руководством известного мастера Елизарова тщательно обрабатывают глыбы гранита, из которых будут вытесаны головы скульптурных фигур. Эта необычайно тонкая работа требует исключительной внимательности и точности.
Пока идет обработка гранита, строители заканчивают сооружение лесов и монтаж механизмов для под'ема блоков при сборке деталей скульптур. На вершинах лесов устанавливаются мостовые краны.
Конструктивная трудность сооружения заключается в том, что фигуры имеют разворот и наклон. Для того, чтобы обеспечить полную устойчивость их, внутриблочное пространство будет залито железо-бетонным ядром. Швы же между блоками для водонепроницаемости будут зачеканены свинцом.
Близится день, когда строители приступят к одной из серьезных операций — к установке блоков и монтажу фигур.
Величественное зрелище будут представлять эти монументы на фоне сооружений аванпорта.
Пивонов и Накидонский
Детки в коротких брючках и отутюженных платьицах стояли рядами с бессмысленно-торжественными лицами. Время от времени серьезные дяди и тети в прическах подводили к микрофону очередную детку, которая заполошно
Пивонов и Накидонский сидели в песочнице дымя беломором и потягивая теплый фиолетовый портвейн.
— А вот что, к примеру, об этом всем мнение имеете, я любопытствую? — спросил Накидонский, цыкая сизой слюной в песок.
Пивонов посмотрел на толпу со стягами, на деревянный помост с детками и на две тяжелые каменные фигуры, хмуро возвышающиеся над всем этим.
— А об чем, я извиняюсь? — он выкашлял дым, — Если об чем дитяти кричат, то мне не слыхать, но в
— Дак с картонажной с нашей тоже, извиняюсь, два цеха забрали. Кого нашли, тех всех и забрали. Палыч со сборки, как у тещи ни прятался, а поди ж и там отыскали. Под микитки его и айда. Токмо палками не били, ни боже мой. Чинно все, культурно по мордасам, как положено ему объяснили, но чтоб, в смысле ударить, то не били.
— Я об чем
— Я это, извиняюсь, конечно, но там, чиплять нечего было. Мне вчерась вечером Васька-дворник сказывал. Он в администрации там всякое такое подметает, баки носит, ну и слыхал, как Лесан-Лесаныч там убить очень страшно грозился. Как, кричал, вытащу из откуда он есть, так сразу немедля его, значит, в смысле, и того!
— Кого? — не понял Пивонов.
— Я ж объясняюсь, что Васька-дворник за самогоном вчерась и сказывал, еще супружница моя с нами вместе отдыхала, что художник наш, с картонажной в смысле, Разуменский, длинный такой, носатый, должон был что на палки чиплять, намалевать. Задание ему, значит, по партийной линии дали. А он хотя и беспартийный и слова разные знает, и когда не пьет, то завсегда вежливый, культурный такой, обходительный, ящик свой деревянный с краской возьмет и, значит, в лес, в поле. Природу, объясняет, рисовать идет. Так он, вот, извиняюсь, сразу и пропал. Как ему в администрации задание дали по партийной, значит, линии, так сразу и пропал. Ихтилигент, одно слово. — Накидонский деликатно булькнул зеленой бутылкой. — Тихий-тихий, выпимши даже особливо никому в глаз не даст, а гляди ж ты… Такое мероприятие, чтоб без иллюминации хотел оставить. Вредитель. — неуверенно добавил он.
— Где ж без люминации? — удивился Пивонов. — Вона, поди ж все под палками стоят, и ко всем чего причеплено. Не разобрать отсель, но культурно стоят, нарисовано разное, слова там какие по-делу написаны, фотографии лица опять же.
— Ну да, ну да. — согласился Накидонский. - Довольно-таки замечательно глядеть. Прямо сказать, парад. — он перхнул и снова потянул беломорину. — Вот ежели в смысле красоты, то да. А ежели в смысле идейной, значит, этой… мысли, то подкачали, подкачали. По причине его, Разуменского, вредительского сокрытия и саботажа. Художника, в смысле. — пояснил он.
— А чего там, извиняюсь, в идейном смысле не то? — спросил Пивонов. - Как отсюда, так все, значит, в идейном смысле просто-таки красота, лучше чтоб и не придумаешь.
— Так оно ежели отсюда, то да. А ежели как поглядеть чтобы, значит, вблизь, то сплошной конфуз и вредительство по партийной линии. — Он наклонился к Пивонову. — Они ж там, даже с выборов
— Так оно как же? — удивился Пивонов. — Так с вредительскими и стоят?
— Ну, извиняюсь, конечно, но в администрации нашей тоже не сами себе лиходеи сидят. Дураки-дураки, а в этом смысле оченно даже соображают. Собрали всю свою контору, ну там сами, машинистки, секретарши, уборщицы тоже. Всех, короче, собрали, и на ночь в конторе заперли. И сами заперлись. Ваську-дворника только не взяли. Не нашли. Он как раз у меня с отдыхал с самогоном. Ну и они карандашами-фломастерами там всей конторой и перерисовывали всю ночь. Чтоб, значит, не узнать было
— И что ж, так, я извиняюсь, с дырками и стоят? — Пивонов глотнул портвейна. — А эти ж тогда как, из центра которые? Неужто не сымут никого?
Накидонский взял у Пивонова бутылку, аккуратно приложился, и назидательно сказал:
— За дырки еще никого не сымали. Дырка, она дырка и есть. Пустое место. А с пустого места чего возьмешь? Чего с него спросишь? — Накидонский дунул в папиросу. — Вот оно и того, что ничего. В дырке ведь что главное? Чтоб она дыркой и была, чтоб в нее не запихали чего не надо. Сквозь дырку все видать. Что надо, то и видать. Сейчас одно, завтра, вдруг чего, — другое. Она ж, дырка, тем и пользительна, в том ее идейная полезность и есть. Вот так я, извиняюсь, понимаю.
Пивонов рассеянно смотрел на тяжелые каменные фигуры, на деток в фартучках, на дощатый помост с пиджачными мужиками, на
— Я вот тут любопытствую на предмет, как бы нам насчет выпить еще культурно по одной? Покамест там со всем этим управятся, в смысле, отпразднуют по партийной линии, мы как раз идейно поддержали бы. По одной. Культурно отметили бы, так сказать. — Пивонов вдавил окурок в песок. — А то ж, как мероприятие закончится, как народ с него, я извиняюсь, попрет, так нам уже отмечать нечем будет, не останется.
— И то правда. — Накидонский вытряхнул из бутылки капли на песок и бережно засунул ее в карман кургузого пиджачка. — Мероприятия, оно завсегда так. Народ идейно вдохновляется, и идет справлять. В смысле, праздновать. По партийной линии.
Пивонов и Накидонский встали с детской скамеечки, и пошли в сторону центра города, к площади, к магазину.
За их спинами гремела музыка,
Было душно.
Подпишись на RSSЕсли увидели ошибку,
выделяйте её мышью ,
и жмите Ctrl+Enter,
Спасибо!
Реактивный
хостинг
Тэги
