Любопытно.
Я всей душой ненавижу Джима Керри.
Он эстетически мне противен.
Кривляющаяся марионетка, влюбленная в собственное кривляние и страшно любящая самое себя за это самое кривляние.
Самовлюбленный Петрушка.
Ровно так я думал еще час назад и переубедить меня словами было невозможно.
Изменить это мое устоявшееся и давнишнее убеждение удалось самому Джиму Керри.
Я просто посмотрел «Маджестик».
Сам фильм, в общем, вполне себе ничего, если вы любите американские романтические мелодрамы с легкой, едва заметной кислинкой патриотического пафоса.
Впрочем, несмотря на эту кислинку и общий розовато-карамельный флер, фильм посмотрел без обычных в таких случаях раздражения и саркастических комментариев.
Советовать смотреть его не могу, но и отговаривать не стану.
Так вот, с чего я, собственно начал.
Вернее, с кого начал — с того самого Кривляющегося Петрушки.
Он оказался неплохим актером.
Возможно, мне так показалось по контрасту с ожидаемыми бездарными гримасами и ужимками объевшегося стимуляторов придурка.
Не знаю, не исключено.
Но главное, это был совсем другой Керри.
Не гений, но и не дегенерат с латексным лицом.
И это было очень приятно.
Приятно, что можно долго быть уверенным в плохом, и вдруг выяснить, что ты ошибался.
Что все не так плохо, как ты думал.
Хотя, могло бы быть и получше.
Но идеала не существует.
И Керри тому пример.
И не самый скверный.
Еще одно подтверждение моему принципу: рассчитывай на худшее, зато потом радостно удивляйся действительности.
Возьмем, к примеру, паровой каток, он же асфальтоукладчик.
Вот можно про него сказать, что у него есть цель?
Он большой, железный, весь гремит механизмами и угрюмый на вид.
Внутри железного организма такая рельса или шпала и прут, который, как стрелка магнита, все время направление показывает.
Чтоб не отклонялся, не вольнодумничал.
Вот поставили его, завели, закрепили рычаги и пустили, сунув швабру в рулевое колесо.
Да, он едет, кроша и давя в блин все попадающееся.
И хрен ты его свернешь.
И хрен ты его остановишь.
Но вот он — целеустремленный или прямолинейный?
Или, скажем, упорный и упрямый?
А, может, просто недалекий и тупой?
Да, он на своем этом встроенном автопилоте в конце концов будет там, куда его послали.
Но там уже давно не то, и не так, и не пальмы, а снег, и вообще там уже давно пропасть с айсбергами.
Ну, потому что пока он добирался, все уже сто раз изменилось.
Но у него же автопилот.
Он же не может, сколько бы не трепыхался и не кричал истошно в иллюминатор «Караул!».
Так что они всегда идут в одном направлении, строго по курсу.
И даже если ты вдруг отчаянно разбежишься и, отбив бока и внутренности, свернешь эту махину в сторону, он все равно поедет строго по курсу.
Только теперь уже в другую сторону, по другому курсу, но так же целенаправленно и яростно плюща в блины попадающиеся препятствия.
Я не знаю, можно ли сказать, что у парового катка есть цель.
Он — едет.
Двигается.
И, в общем, все равно куда, главное — не сворачивая.
То есть, его цель, это ее достижение.
Цель является самоцелью.
Он большой, железный, гремит механизмами и угрюмый на вид. к цели
У одного характер, у другого темперамент.
У одного высокие помысли, у другого простые приземленные желания.
У одного стремления, у другого — как есть, так и хорошо.
У одного дворец, у другого хрущеба.
У одного велосипед с тридцатилетним стажем, у другого нечто стремительное за непредставимые деньги.
У одного семья, куча родственников, детей и троюродных дедушек, а другой одиноко чешет в штанах в свой холостяцкой квартире, каковому обстоятельству очень рад.
А ведь разницы нет.
Все равно закончится одинаково.
И даже музыка в конце будет одна и та же.
Одинаковая для всех.
И с помыслами и с желаниями, и с дворцом и с хибарой.
Главное, что им самим будет уже совершенно все равно, какая там будет музыка и будет ли вообще.
Но это не повод грустить и расстраиваться.
Наоборот, повод радоваться тому, что независимо от того, какой ты сейчас и что у тебя здесь, там все будут равны.
И ты на жигулях и тот с мигалкой и сиреной.
И он, с хлебом и кефиром, и ты, с жульеном из свежей дичи и вином урожая 1965 года.
Так что ничего не имеет значения.
Разницы нет, она лишь кажется, чудится, мерещится.
Вся жизнь здесь, это просто более-менее длительная фата-моргана, морок, наваждение.
Галлюцинация данная нам в ощущениях.
И там всем воздастся по заслугам.
Если они, конечно, есть.
Жили-были некие джентльмены, одного из которых звали Олдос Хаксли, а второго звали Френсис Крик.
Олдос Хаксли вывел в свет некое учение о человеческом сознании, в котором утверждал, будто в сознании, в трезвом человеческом сознании активированы и постоянно работают фильтры, препятствующие активному абстрактному или, как еще можно сказать — сюрреалистическому, свободному от всех и всяческих догм, правил и законов мышлению.
Господа Хаксли и Крик полагали, что наркотики подобные ЛСД, мескалину и другим, на время своего действия упомянутые выше фильтры в сознании отключают. Каковое отключение, по мнению упомянутых джентльменов, должно дать невиданный выплеск нетрадиционных, нестандартных, непривычных, не идущих по давно проложенным рельсам идей, долженствующих обогатить мир искусства, науки невиданными и гениальными вещами.
С практической стороной учения у господ Хаксли и Крика выходило не очень складно.
То есть сами накачанные ЛСД творцы испытывали невероятные ощущении, проще говоря, галлюцинировали во весь рост, а вот плоды их мескалинового вдохновения оказывались довольно невзрачны и неказисты и, вообще, до шедевров решительно не дотягивали.
По этому поводу до сих пор спорят и ученые и представители творческих профессий, не чуждые подстегивать дремлющее вдохновение чем-нибудь «снимающим шоры» и «отключающим фильтры».
Но, как уже было сказано, спорить здесь особенно не о чем, если говорить не о учении Хаксли и Крика, а о практических результатах их последователей.
Я ни разу не был ученым и даже художником, но некоторое представление об описанных препаратах имею.
И опираясь на свой, хоть и далекий, но подробный опыт их «изучения», могу сказать, что спорят совсем не о том, о чем надо бы, да и вообще перепутали кур с яйцами.
Все эти препараты стократно усиливают восприятие и действительно-таки отключают всевозможные фильтры, шоры, запреты и табу осторожного и консервативного сознания.
И тебе кажется, что ты делаешь (пишешь, рисуешь, играешь, ваяешь) нечто совершенно фантастически красивое, глубокое и проникновенное.
И оно так и есть, но трезвое сознание зрителей и слушателей просто не видит всего этого, отфильтрованного и задержанного бдительными стражами обыденного еще на далеких подходах.
Действительно, даже в совершенно обычных, обыкновенных, привычных и набивших оскомину вещах, вдруг видишь такую глубину и красоту, которую в другом, трезвом состоянии углядеть невозможно.
Описать это словами тоже невозможно.
И нарисовать невозможно.
Это можно лишь почувствовать.
Ни боже мой, пробовать все то говно, за которое так горячо ратовали господа Хаксли и Крик.
Говно, оно говном и останется.
Но если бы можно было сравнительно простым и сугубо безопасным образом добиваться хотя бы отдаленно схожего восприятия, то это было бы потрясающим прорывом.
И перед входом в каждый концертный зал или музей или картинную галерею следовало бы продавать или давать в аренду некие гаджеты или препараты, изменяющие трезвое, сухое и упорное в своих заблуждениях сознание, убирая и отключая в нем все фильтры.
Но пока, увы, таких препаратов нет, приходится управляться своими силами, пытаясь косолапыми ручками проковыривать лишние дырки в фильтрах, дабы узреть хотя бы малую толику за ними скрытого.
Во избежание недопонимания еще раз говорю, как человек измученный нарзаном, которому уже давно поздно пить боржоми — избегайте искушения и не пробуйте ничего, крепче сорока градусов в тени.
Дерьмо это все, ребята, дерьмо, как бы привлекательно оно ни выглядело.
Проще надо быть, граждане, проще.
Простота — залог здоровья, как говорил какой-то мудрец, может быть, даже я.
Не надо делать сложно, когда можно сделать не просто, а очень просто.
И даже еще проще.
Не нужно смущать собеседника иностранными словами вроде «аутосорсинг» или «синергетика».
Речь должна быть простая, разборчивая, доходчивая, состоящая из слов известных и доступных пониманию основной массы слушателей.
Полезно разбавить текст в нужном месте незамысловатой шуткой.
Если с чувством юмора у вас неважно, то и это не важно, слушатели все равно поймут, что вы хотели пошутить и поддержат вас дружным смехом из чувства солидарности и неловкости за вас.
Будьте проще своих слушателей, не теряя при этом авторитета и харизмы.
Кстати, «харизму» тоже лучше исключить из активного словаря — некоторые могут неправильно вас понять, а большинство не поймет вовсе.
Говорите то, что и без вас знают все, но преподносите это так, будто только что, буквально, сию минуту на вас снизошло откровение, вдохновение и озарение.
Можно даже в нужный момент подсветить лысину спрятанным в воротнике фонариком.
И если вы последуете этим несложным советам, то к вам не просто потянутся, а будут ломиться толпами, и лезть без очереди, и кричать «вас здесь не стояло», и продавать фальшивые лишние билетики, и предлагать отциклевать полы за лежачее место на галерке.
Всем надо, чтоб было понятно, всем надо не чувствовать себя безграмотными неучами и дураками, не знающими элементарных слов «эустресс», «дистресс», «циклотимия» или «экзистенциальный».
Всем надо не тягать месяцами и годами гантели, не бегать от собак и от инфаркта по загазованным улицам, не складываться и раскладываться в йоговские асаны, а прямо тут же, прямо сразу узнать, как добиться таких же результатов за два дня.
Ну за три, максимум.
Желательно, принимая что-нибудь настоянное на спирту.
Хотя многие могли бы обойтись и чистым спиртом.
Для пущей учености и серьёзности вашего простого лица предложите вместо спирта мочу настоянную на керосине.
Заявите громко, уверенно и авторитетно, что нет ничего лучше для здоровья, чем свежевыпаренная на заре моча черного козла, смешанная в нужных пропорциях с керосином, дизельным топливом и корнем деревянника остролистого.
После чего, в доказательство вашего тезиса пройдитесь на руках или попросите это сделать специально нанятого студента института физкультуры.
Но в целом и в общем — да, надо быть проще.
Надо быть такими же, как они — зрители, слушатели, читатели, вниматели.
Надо принять такую же позу, сделать такое же выражение лица, такой же голос, интонации и изменить лексику, изо всех сил эмпатируя и мимикрируя.
И сказать в итоге то, что хотят услышать, то есть подтвердить мнения или сомнения собеседника, независимо от действительного положения дел.
А после того, когда он, собеседник, размякнет и развесит уши, вот тогда уже лепить ему правду-матку тщательно закамуфлированную под его, собеседника, собственные мысли и ожидания.
Вот так мне кажется.
Когда я был маленьким и учился в школе, как-то в класс пришли дяди с тетями, штуки четыре-пять, и стали нас по одному вызывать к доске, где мы должны были то ли просто что-то спеть, то ли за ними какую-нибудь нотную последовательность повторить, это уже не помню точно.
Словом, выясняли, кто из нас умеет петь и при этом имеет музыкальный слух.
А я вообще петь не любил, соответственно, никогда не пел и потому понятия не имел, умею ли я это делать.
Но всяких праздношатающихся слонов родители от меня отгоняли хворостиной еще с пеленок, поэтому с музыкальным слухом все было в порядке, то есть он был.
Уж что и как у доски им там спел, не помню.
Но думаю, что весь наш класс выдающимися вокальными и музыкальными дарованиями не обладал, ибо никого из нас эти дяди-тети больше не тормошили.
А потом нам как-то случайно сказали, что, оказывается, эти дяди-тети отбирали наших советских робертинов-лоретти для детского хора.
Какой-то тогда был знаменитый детский хор.
То ли просто Большой детский хор, то ли Детский хор радио и телевидения, то ли Большой детский хор Кремлевского дворца съездов.
Ну да не важно это.
Их вечно по телевизору показывали.
Как что-нибудь торжественное вроде дня рождения комсомола или дня пионерии или там, скажем, очередной съезд коммунистической, не к ночи помянута, партии советского союза во главе с товарищем леонидом ильичем брежневым, так сразу на сцену вываливает этот хор и принимается с воодушевлением петь «И ленин всегда впереди» или «Картошка тошка-тошка» или «У власти орлиной орлят миллионы и нами гордится страна».
Ну и прочий вздор.
Никто из обычных детей, я думаю, никогда этого хора не слушал, а слушали его взрослые, потому что взрослым были пофигу орлят миллионы, они просто умилялись, глядя на этих чистеньких, аккуратненьких, причесанных детишек в белых рубашечках, которые не гоняют по дворам, как их собственные дети-внуки, а вдохновенно тянут «Вьется дорога длинная, здравствуй земля целинная» и гимн лимитчиков «От сибирских снегов и днепровских стогов собрались мы в твои общежитья, столица».
И вот, когда узнал, что меня для исполнения таких песен посчитали недостаточно талантливым и голосистым, то сперва разозлился, потом обрадовался, а потом и вовсе забыл об этом.
Своих забот и радостей было предостаточно.
И только много лет спустя, отчего-то вдруг вспомнил об этом и стал думать, что вот взяли бы тогда в этот детский хор имени партии и правительстве, и вышел бы из меня совсем другой человек.
Пел бы в этом хоре, и дедушки-бабушки глядели бы на меня через телевизор и радовались, что я такой положительный мальчик и иду по правильному пути, а не дерусь во дворе с ребятами из пятидесятого дома и не тяну в парке украдкой папироску, выклянченную у добросердечного дяденьки.
А потом стал бы взрослым солидным мужчиной и пел бы уже в другом, в серьезном хоре.
А там, глядишь, и солистом заделался бы.
И продолжал бы петь: «Ленин всегда живой, Ленин всегда с тобой» или, к примеру, «Ленин — это весны цветенье».
Или, скажем, «Чтоб дружной работою вашей бригады все были довольны, довольны и рады!».
Ну или там: «От подъездов свет струится, так приветлив и знаком. Вечер вальса состоится в нашем клубе заводском».
А то и того пуще: «Нам такое не встречалось и во сне, чтобы солнце загоралось на сосне, чтобы радость подружилась с мужиком, чтоб у каждого — звезда под потолком».
Ну или и вовсе: «Посылаем привет всем героям труда, чьей работой земля велика и горда, кто навстречу мечте устремился вперёд, кто уже и сейчас в коммунизме живёт.»
Или этот шедевр патриотического романтического реализма: «Когда с вершины завоеванной, глядишь ты, Родина, вперед, твой взгляд, высокий и взволнованный невольно за сердце берет.»
Или как вдохновенно выводил бы я где-нибудь на сцене очередного поселкового Дворца культуры: «Пьём за тех, кто растит наливные хлеба. Пьём за тех, чья светла и завидна судьба, пьём за тех, кто стоит у родных рубежей, кто считает свой труд делом жизни своей. Поднимаем свой тост за здоровье советских людей!»
И вот, когда я додумал до этого места, то отчетливо осознал, как же судьба тогда в школе уберегла меня, какое же счастье мне тогда привалило, что не услышали те дяди и тети в моем голосе ничего вдохновляющего.
Как представил, что всю жизнь пришлось бы петь такую вот ахинею, делая при этом серьезное лицо и заливая глаза то патриотическими порывами, то светлой радостью тяжелого труда хлебороба, то праведным гневом и возмущением в сторону империалистических хищников.
И понял, что спился бы с тоски о напрочь потерянной и насквозь фальшивой жизни.
Причем, спился бы еще в хоре мальчиков.
Подумал об этом, и так мне сразу стало легко и весело, с такой нежностью подумал о своем родном гастрономе, о своих коллегах-грузчиках, об их тяжелой и упорной работе на счастье страны.
И что никому ничего не должен, и на всех положил с прибором, что могу делать что хочу, а не что велят, и что директор магазина приходит ко мне с поклоном и с трешкой на пузырь, а не я к нему.
А дома меня ждут гитары, барабаны, целая стена магнитофонов, пультов, ревербераторов, по блату полученные новые книги, две коробки чудом купленной из под полы ленинградской акварели «Нева» и прочие, греющие душу простого советского грузчика вещи.
В общем, никто заранее не знает, что хорошо, а что плохо, и кому, в итоге, больше повезло.
Вот так я думаю.
Подпишись на RSS