О девушках, аборигенах и исходном сырье

25.04.2010

Умные и красивые

Есть ли ныне умные и симпатичные девушки?
Даже можно немного уточнить, расширить и одновременно углубить вопрос, добавив всего одну букву «и» после слова «симпатичные».
Я вас всех спрашиваю.
Знаю, что не скажете, но из принципа спрашиваю.
Важен не ответ, важен вопрос.
Мне почему-то давно перестало везти на умненьких и хорошеньких одновременно.
Либо одно, либо другое, а вот так, чтобы в одном флаконе — не получается.
Вот и любопытно, это экология у нас такая или я просто не по тем местам хожу?
Или требую слишком многого.
Хотя, если вдуматься, то это действительно некоторое переполнение одного человека разнообразными достоинствами, которых, при разумном распределении, хватило бы на полдюжины обычных среднестатистических особей.
А тут столько всего, и в одного.
Вернее, в одну.
Расточительность и неэкономное распределение природных ресурсов.
Из чего следует, что красивенькая и умненькая девушка, это не нормально.
В том смысле, что выходит за рамки стандартной нормы.
А если у нее еще и характер легкий, то таких надо спиртовать и выставлять на ВДНХ.
Или как оно там сейчас называется.
Ну, неважно, главное, что такая девушка не может оставаться неизвестной широким массам, во-первых, и не должна принадлежать только своей семье, своим близким и любовникам.
Она должна стать общенародным достоянием.
А чтобы ее не испортила слава, нездоровая пища, экология и возраст, ее и следует заспиртовать.
Чтобы все могли прийти на выставку, подойти к стенду, полюбоваться не нее и ощутить прилив чувства гордости за нашу страну, нашу избранную народом власть, за все наши национальные идеи, сколько и какие бы они ни были, и почувстовать острый позыв немедленно свалить отсюда на какой-нибудь Берег слоновой кости или в саванну к австралийским аборигенам.
Главное, чтобы подальше и понадежнее.
Чтоб и духу нашего туда никаким ветром не заносило.
Чтоб вместе с духом заразы никакой не принесло.
А то не только у нас, а даже у австралийских аборигенов перестанут рождаться умненькие и симпатичные девушки.
Хотя, откуда у них симпатичные…
Да, неудачный пример.
Ну не знаю, да хоть взять финляндию какую-нибудь или швейцарию.
Умненьких там хватает, а вот с красивыми, да еще с легким характером — беда.
А все отчего?
А все от наших бацилл.
Или вирусов или микробов, которые наши порченные гены по воздуху переносят.
Вот раньше, как сейчас помню, красивых и умных было — не протолкнуться.
А потолкаться среди них было одно удовольствие.
И вот, скажем, дома сидишь, а тут гости к тебе.
Девушки.
Или с девушками, что одно и то же.
И смотришь на них, слушаешь, разговариваешь и паришь где-то далеко, где-то высоко, на седьмом небе.
Умные — жуть!
Красивые — очуметь!
А уж характеры у всех, ка на подбор, будто из школы гейш вышли.
И вот еще вас спрашиваю, куда они все делись?
И, главное, почему сейчас таких не выпускают?
То ли брак сплошной, то ли технологию поменяли, то ли сырье исходное — дрянь.
Нету таких больше.
Не совсем, конечно.
Отдельные уникальные экземпляры где-то еще в заповедниках водятся.
Одну такую даже лично знаю.
Правда, она не так чтобы очень молоденькая и не очень чтобы девушка при двух-то детях, но зато красивая и умная.
И еще один изъян у нее есть.
Она не в нашем заповеднике водится.
А у нас вечно так.
Как что хорошее или полезное появляется, так сразу бац — и уже там.
Ничего у нас в руках не удерживается.
Руки у нас что ли такие.
Специфические.
В говне по плечи, а хорошего ничего не держат.
Как-то это надо исправлять.
А как исправишь, когда в говне не только руки.
Вот потому так и живем.
Всем доброго утра, спокойной ночи и приятного аппетита.


О толерантненьких

25.04.2010

Вы посмотрите на них.
Вы их послушайте.
Они же вас раздавят, разорвут, расплющат и потом размажут по асфальту, а на остатках спляшут под гармонь с балалайкой.
Они фанатики, такие же сумасшедшие, такие же бессовестные и бездушные и такие же безжалостные и эгоистичные, как средневековая инквизиция и сталинские вертухаи.
Они готовы и даже рады расстрелять, повесить, посадить, лишить всех прав, пенсии, зарплаты и вообще всего, тех, кто с ними не согласен.
Всех, кто имеет наглость и смелость думать не так, как они.
Вы послушайте эти интонации.
Приблатненно-пацанские у одних и пренебрежительно-барственные у других, хотя ничем, в том числе и интеллектом они друг от друга не отличаются.
Даже значками на лацканах.
Вы представьте, что будет с вами, да-да, с вами, то есть с теми, кто сейчас согласен со словами и предложениями этих упертых фанатиков, представьте на минутку, что они сделают с вами, как только в чем-то вы с ними разойдетесь во мнениях.
На секундочку поставьте себя на место семидесяти процентов взрослого населения страны.
Вот вам запретили говорить по мобильному в автомобиле.
Вам не нравится.
Вам запретят пользоваться дезодорантами и духами в общественных местах (ДАВНО ПОРА!)
Вы снова будете недовольны и начнете возмущенно кричать о своих нарушенных правах и свободах.
А я вас скажу, что идите вы на хер с этими своими нарушенными правами, потому что у меня аллергия на ваши четырежды гребаные дезодоранты, у меня астма, у меня идиосинкразия или еще что-нибудь эдакое, и я могу тут же задохнуться и рухнуть перед вашими бездушными, но нещадно надушенными телами.
Вы — недальновидные и вообще слепые идиоты.
Вы сейчас хотите законы и права, выгодные и удобные лично вам.
ЛИЧНО ВАМ, подчеркиваю и выделяю для ясности и пущей доступности.
В действительности, вам насрать на здоровье нации и российских детей, и о ком вы там еще, якобы, печетесь и страшно переживаете.
Вы хотите лишь одного — чтобы удобно и комфортно было только вам.
Вам лично.
И никому больше.
А всех, кто с этим несогласен — под суд, под расстрел, на галеры, на урановые рудники.
Но вы не переживайте сильно, вы так не нервничайте.
Когда эти приблатненные бояре доберутся до вас и отнимать будут уже ваши права, деньги и имущество, мало вам не покажется.
Вы им только время дайте.
Хотя, лучше бы им дали срок.

Да, совсем забыл.
Вы же читаете все это и думаете — о чем этот псих опять пишет, что за ахинею несет, о ком говорит-то?
А зайдите и сами все посмотрите и послушайте.
Сюда, сюда идите, толерантненькие вы мои.


Когда я был маленький III

21.04.2010

Когда я был маленький, вечерами из детского сада нас выводили гулять в большой загон, огороженный забором из железных прутьев и слабо освещенный парой фонарей. Мы покорно топтались на снегу, ковыряя его лопатками, было холодно, темно и тоскливо. Я смотрел сквозь прутья, не идет ли мама. И она всегда приходила. И сразу становилось тепло и радостно и мы быстро шли домой пить горячий чай, есть вкусные бутерброды и болтать о разном интересном.

Когда я был маленький, я очень любил не ходить в детский сад, а взять, и заболеть чем-нибудь легким, вроде простуды. Тогда можно было весь день валяться в кровати, обложившись альбомами и книжками. И кайфовать…

Когда я был маленьким, мы летом иногда ездили в деревню. Там я ходил к озеру, в которое из стоящего на берегу сырзавода широким ручьем текла мутная белесая жидкость. Воняло там изрядно и купаться было невозможно, но зато в этом ручье время от времени проплывали черные и синие пластмассовые циферки. Циферки я вылавливал, приносил домой и складывал в коробочку от монпансье. За лето набиралась пара коробок. Что потом с ними делал, уже не помню.

Когда я был маленький, когда я был совсем маленький, у нас в ванной комнате висела газовая колонка. Я очень ее не любил, потому что она сильно гудела, зажигалась с громким хлопком и иногда неожиданно стреляла. Да и вообще, вид у нее был страшный.

Когда я был маленький, дверь в ванную у нас была весьма странной советской конструкции, смысл которой так и остался для меня загадкой. То есть все в ней было, как в обычных дверях, но в самом низу был просверлен ряд отверстий, в которые свободно входил палец.
И когда кто-нибудь из взрослых шел принимать душ или мыться, мы начинали играть в разведчиков. По пластунски проползали по коридору до двери и внимательно следили за тем, что там делает «шпион». Иногда даже стреляли в него из пальца, а шпион в ответ брызгал в нас мыльной водой и кричал что-то грозное. Тогда мы переползали к балкону и оттуда наблюдали за прохожими, время от времени постреливая в них из пальцев. Прохожие не возражали, не брызгались и не кричали.

Когда я был маленький, на даче мы забирались на сеновал, рвали газету на квадратные кусочки, заворачивали в них сухие листья и сено, поджигали украденными с кухни спичками и «курили». Такие «козьи ножки» с махоркой лихо сворачивал сосед дядя Костя. Мы, как завороженные смотрели на этот трюк и нам страшно хотелось научиться делать так же. И как мы только сеновал тогда не спалили…

Когда я был маленький, у меня был шикарный трехколесный велосипед. То есть мне он казался шикарным. А, может быть, он таким и был. Тем более, что тогда их выпускали одного вида, типа, модели, сорта и цены. Со временем я научился совершать на нем разнообразные почти акробатические трюки вроде стояния на голове и прочей ерунды. Но больше всего мне нравилось просто встать одной ногой на перекладину, а второй изо всех сил отталкиваться от земли и катить-катить-катить… Потом перекладина сломалась и велосипед кончился.

Когда я был маленький, нам нравилось на даче прыгать с крыши сарая в кучу песка. В животе все замирало, а потом радость приземления, и снова бегом на лестницу, на крышу и снова холодок в животе и снова радость… Потом Валерка сломал ногу и лафа кончилась.

Когда я был маленький, на даче я любил пить чай с черемуховым листом. В свежезаваренный чай наливалось немного горячего молока и бросалась пара только что сорванных листьев черемухи. Чай начинал распространять аромат миндаля. И на вкус тоже становился миндальным.

Когда я был маленький, на даче еду готовили на керосинках. Их у нас было три штуки и все разного вида и разных конструкций. А раз в неделю мы со взрослыми ходили к станции к большому железному гаражу, где продавали керосин. Блестящим стальным черпаком на длинной ручке через большую воронку нам доверху наполняли зеленую канистру, и мы шли домой отчаянно воняя керосином.

Когда я был маленький, в магазине у станции всегда продавали коричневые карамельки-подушечки в сахаре. Они лежали россыпью в больших картонных коробках. Иногда мы покупали по кулечку этих карамелек и шли к дому со вкусом ими похрустывая.

Когда я был маленький, мы на даче очень любили брать в местном сельпо самую дешевую карамель с фруктовой начинкой и жевать ее, запивая холодной-холодной водой.
Лучше всего прямо из колонки, так, чтобы зубы сводило.
Было очень вкусно.

Когда я был маленький, никаких целлофановых пакетов не было и даже представить их себе было невозможно. Были только коричневые и серые бумажные пакеты, в которых, в основном, продавали уже фасованные продукты. А все остальное продавали в кульках и кулечках. На прилавках лежали стопки нарезанной бумаги, которую продавщица ловко брала за уголок, привычным движением оборачивала вокруг ладони, уголок заворачивала и получался кулек, куда она и сыпала наши карамельки. Или сахар или макароны или крупу. Да все, что угодно.

Когда я был маленький, все носили с собой сумки-авоськи. Они ничего не весили, места вообще не занимали, а вмещали очень много и были ужасно крепкими. Много позже я узнал, что одна авоська легко вмещает ящик пива.

Когда я был маленький, в деревне мы ездили за подосиновиками в вересковые заросли. Идешь в резиновых сапогах, как огромный великан по лесу из маленьких деревьев. И вдруг видишь среди этих деревьев оранжевую или красную шляпку подосиновика. А рядом еще одна. А там еще и еще…
Возвращались оттуда всегда с полными корзинами.

Когда я был маленький, в деревне соседом у нас был сумасшедший Леня. Я его звал дядей Леней и не знал, что он сумасшедший. Однажды я зашел к нему в гости, а он жарил на закопченой керосинке грибы. Мы поболтали о том о сем, он угостил меня грибами, которые показались очень вкусными. Потом меня два дня рвало, чуть не помер. Бабушка пошла к Лене, скрутила его в бараний рог, выпорола веревкой и лишила выпивки на две недели. Когда я смог вставать, мне стало жалко дядю Леню, потому что он не виноват, что сумасшедший и его никто не предупреждал, что меня нельзя угощать грибами. А мне никто не говорил, что у сумасшедшего Лени и грибы сумасшедшие. Так что все виноваты, но никто не виноват.

Когда я был маленький, у нас в шкафчике в ванной комнате всегда лежало много-много прокладок. Не тех, о которых вы подумали, а маленьких черных резиновых колечек, с помощью которых чинили выходящие из строя краны. Когда прокладки в кранах истирались, краны начинали гудеть, вибрировать и пропускать воду. Вот тогда кран разбирали и заменяли прокладку на новую. А поскольку выходили они из строя часто, запасных прокладок приходилось держать много. Нам их приносил дядя Женя, который сам их делал на заводе из куска резины, потому что в продаже прокладок не было. Прокладки были дефицитом и водились только у сантехников, которые тоже сами вырезали их из кусков резины и ставили жильцам за деньги.

Когда я был маленький, на кухне у нас стояла чугунная раковина-умывальник, эмалированная только изнутри. Снаружи она была шероховатой и покрашена масляной краской в цвет стены. Умывальники тогда почему-то часто называли рукомойниками, как будто лицо в них вымыть было нельзя.

Когда я был маленький, у нас в ванной комнате под самым потолком было окошко, выходящее на кухню. Оно было так высоко и так неудобно расположено, что даже мыть его было трудно и неудобно, поэтому оно всегда было мутным. Для чего оно было нужно — до сих пор ума не приложу.

Когда я был маленький, я ненавидел вареный лук и не переносил даже запаха жареного лука. Картошку с жареным луком не просто не любил, а не мог ее есть. Физиологически. Меня от нее тошнило.
Зато очень любил тоненькие колечки лука, залитые уксусом и маслом. Их вкусно было есть с горячей рассыпчатой картошкой и черным хлебом. Но и просто так, без ничего тоже было вкусно.

Когда я был маленький, я терпеть не мог соленого масла, да и обычное сливочное ел только в кашах, а на хлеб если и намазывал то то-о-оненьким слоем.
А сало ненавидел всей душой. Да и до сих пор не люблю.

Когда я был маленький, я ненавидел сопливую геркулесовую кашу с вечной шелухой, которой приходилось беспрерывно плеваться. Если бы не эта шелуха, я, может, кашу эту и ел. Но ее так плохо обрабатывали на фабрике, что шелухи там было не намного меньше, чем самой каши.

Когда я был маленький, в каждом магазине продавались коробочки с коричневой толокняной мукой. Из этой муки варили коричневую толокняную кашу. Каша мне казалось самой вкусной из всех, особенно, если в нее положить побольше масла и насыпать ложку сахара.

Когда я был маленький, я не любил зразы, колбасу с жиром и сало.
И сейчас их не люблю.

Когда я был маленький, на даче мы любили есть клевер. Сладкий, вкусный.
А еще папортник. Очищали и грызли.

Когда я был маленький, мы делали свистульки из стручков акации. Уже даже и не помню как именно, но помню место, где акации было особенно много и помню сами стручки. А вот как свистели — забыл.

Когда я был маленький, девчонкам нравилось воображать, надевая на пальцы какие-то цветы, похожие на накладные ногти. Что это за цветы, и как они называются не знаю до сих пор.

Когда я был маленький, о жевательной резинке никто и не слышал даже. Но зато мы жевали смолу с вишен и слив. Еще и сосновую жевали. Она сперва горькая и противная, но когда подольше пожуешь, отплюешься, то очень даже неплохо жевалась.

Когда я был маленький, мне очень нравился запах дегтярного мыла. А еще запах обычного бензина и отработанного топлива. Прямо к выхлопной трубе садились и нюхали. Запах очень нравился. А теперь совсем не нравится. Теперь от него подташнивает. А вот дегтярное мыло до сих пор люблю и даже предпочитаю.

Когда я был маленький, на дверях каждой квартиры были прибиты почтовые ящики. Если квартира коммунальная, то обе створки двери могли быть завешены ящиками, на которых были наклеены названия газет и журналов, чтобы почтальон не перепутал что в какой ящик класть.

Когда я был маленький, в подъезде на первом этаже не было штабелей с почтовыми ящиками. Почтальоны поднимались на каждый этаж и опускали корреспонденцию в ящики «Для почты», висевшие на каждой двери.
А на некоторых дверях были прорезаны отверстия, со вставленными в них специальными металлическими литыми заглушками, на которых была рельефная надпись «Для писем и газет». А в совсем старых дореволюционных квартирах на заглушке была надпись «Для писемъ и газетъ» с твердым знаком, а сами заглушки были узорные и с глубоким рисунком.
Надо было приподнять крышку с надписью и засунуть туда письмо или газету.

Когда я был маленький, рядом с дверьми коммунальных квартир было прикручено множество самых разных звонков и над каждым была приклеена бумажка с фамилией. А еще звонок мог быть один, но тогда на длиной бумажке были написаны фамилии жильцов и напротив каждой фамилии количество звонков. Например: «Ивановым - 7 зв.» Максимальное количество звонков зависело от количества семей, живущих в квартире.
Были и по двенадцать звонков.

Когда я был маленький, в некоторых старых квартирах на дверях вместо электрических звонков еще оставались механические, которые надо было крутить и тогда они тарахтели вроде простуженных будильников.

Когда я был маленький, специально для коммунальных квартир выпускали пластмассовые звонки, где под прозрачную длинненькую кнопку можно было вложить бумажку с фамилией, чтобы не клеить ее на стенку.

Когда я был маленький, мне очень нравился запах немецких игрушечных машинок, которые мне иногда покупали в магазине «Лейпциг», который в те времена еще был на Ленинском проспекте. Эти машинки как-то по-особенному пахли резиной, металлом и краской. Наши машинки никак не пахли. Да их и покупать не хотелось. Из наших помню только желтые пластмассовые дутые самосвалы, которые хороши были только тем, что если их поджечь, они горели, капая замечательными свистящими «бомбочками».


Детство, часть третья

21.04.2010

Уже выкладывал «Когда я был маленький», первую часть.
Позже добавил вторую часть.
Сегодня выложил часть третью.
Думаю, некоторые узнаю и моменты из собственного детства.
Правда, если оно было достаточно давно.

Детство


Разоблачение самовлюбленного Петрушки

15.04.2010

Любопытно.
Я всей душой ненавижу Джима Керри.
Он эстетически мне противен.
Кривляющаяся марионетка, влюбленная в собственное кривляние и страшно любящая самое себя за это самое кривляние.
Самовлюбленный Петрушка.
Ровно так я думал еще час назад и переубедить меня словами было невозможно.
Изменить это мое устоявшееся и давнишнее убеждение удалось самому Джиму Керри.
Я просто посмотрел «Маджестик».
Сам фильм, в общем, вполне себе ничего, если вы любите американские романтические мелодрамы с легкой, едва заметной кислинкой патриотического пафоса.
Впрочем, несмотря на эту кислинку и общий розовато-карамельный флер, фильм посмотрел без обычных в таких случаях раздражения и саркастических комментариев.
Советовать смотреть его не могу, но и отговаривать не стану.
Так вот, с чего я, собственно начал.
Вернее, с кого начал — с того самого Кривляющегося Петрушки.
Он оказался неплохим актером.
Возможно, мне так показалось по контрасту с ожидаемыми бездарными гримасами и ужимками объевшегося стимуляторов придурка.
Не знаю, не исключено.
Но главное, это был совсем другой Керри.
Не гений, но и не дегенерат с латексным лицом.
И это было очень приятно.
Приятно, что можно долго быть уверенным в плохом, и вдруг выяснить, что ты ошибался.
Что все не так плохо, как ты думал.
Хотя, могло бы быть и получше.
Но идеала не существует.
И Керри тому пример.
И не самый скверный.
Еще одно подтверждение моему принципу: рассчитывай на худшее, зато потом радостно удивляйся действительности.

The Mafestic


Тихое местечко

28.03.2010

Посмеялся от души и с удовольствием, хотя и с некоторым недоумением.
Я тоже иногда поигрываю в такие вот "мочиловки", но как раз с тем, чтобы успокоиться и развеяться.
Поэтому такая реакция меня повеселила.
Видимо, этот персонаж из той породы людей, которым важно не играть, а выигрывать.


Когда я был маленький II

26.03.2010

Когда я был маленький I

Когда я был маленький, я любил шоколадные медальки.
Потому что они вкусные и потому что лежали в золотой и серебряной фольге. И потому что, если открыть их аккуратно, то потом внутрь можно было напихать пластилина, снова закрыть и цеплять на рубашку, когда играешь в войнушку.

Когда я был маленький, я не любил какао.
Наверное, из-за детского сада, где оно всегда было холодным, невкусным и с пенкой.
Вообще там все было холодным, невкусным и с пенкой.

Когда я был маленький, я ненавидел есть в детском саду.
Там все время давали серое пюре с лужицей масла и кусочком склизкой рыбы с костями.
Рыбу я ненавижу с рождения.
А это пюре много позже преследовало меня во сне каждый раз с похмелья.

Когда я был маленький, в детском саду на сладкое нам давали компот, в котором плавали ошметки разваренных слив или еще каких-то фруктов.
Они были омерзительны.

Когда я был маленький, я выбирал из компота только груши и, если попадался, не разваренный плотный чернослив. Все остальное я оставлял. Я не мог заставить себя есть эти ошметки.

Когда я был маленький, я вообще не любил пить компот, потому что он всегда был очень сладким и после него пить хотелось еще больше.

Когда я был маленький, я любил на даче прибежать распаренным с жаркой улицы в прохладную кухню, снять крышку с эмалированного или цинкового ведра, зачерпнуть ковшиком холодной-прехолодной воды и быстро, жадно, захлебываясь выпить, чтобы нёбо заломило от холода.

Когда я был маленький, мы любили ходить на песчаную горку, поросшую редкими соснами, найти большой муравейник с большими коричневыми муравьями и аккуратно взяв муравья, лизнуть его сзади.
Муравьи были кислые и нам очень нравились.

Когда я был маленький