После сорока с днем рождения надо уже не поздравлять, а сочувствовать.
После пятидесяти — соболезновать.
После шестидесяти — выражать радостное удивление.
После семидесяти, снова поздравлять. С тем, что дожил.
После восьмидесяти: «А как вам удалось?!»
После девяноста вообще ничего не говорить, чтоб не сглазить.
После ста, скрещивать пальцы, плевать через левое плечо и бормотать: «Чур меня!»
Когда выхожу из квартиры к лифту, то довольно точно могу сказать, как давно вышел из дома сосед из бокса напротив. С точностью до трех-пяти минут.
Странная и отвратительная бывает у людей привычка — обливать себя одеколоном с ного до головы.
Да еще одеколон подбирать высшей степени вонючести.
Иногда этот сосед заходит стрельнуть денег, и я еще только подходя к двери на звонок знаю уже, что это именно он, потому что запах его чудовищного одеколона идет впереди него на три метра и семь секунд.
Запах у него страшно липкий, и пристает намертво ко всему.
Можно открывать все окна, жечь пачками свечи, брызгать вокруг водой — запах все равно будет стоять, как бронзовый ильич у горисмполкома.
На ильича хотя бы голуби срут и тем частично удовлетворяют мое к нему отвращение, но с одеколоном этот номер не пройдет.
Пробовал перебивать его своими благородными диорами, но добился только того, что теперь в запахе саважа чувствую отвратительный, как прелая коряга в карамели привкус соседского одеколона.
Можно сжечь газету, и это немного помогает, но для того, чтобы убить весь запах, пришлось бы спалить пачку макулатуры, которой раньше хватило бы на покупку всех томов графини де монсоро.
Искал в сети способы борьбы с парфюмной вонью, но ничего не нашел.
В больших количествах предлагают какие-то ароматические свечи от табачного перегара, а от одеколонного перегара еще, видимо, ничего не придумали.
Вот ополчились на курящих, что, дескать, надобно им запретить курить в общественных местах, в кафе, ресторанах, а скоро и вообще на улице запретят курить.
А почему только на табак так накинулись?
В метро курят?
В транспорте курят?
В лифтах курят?
Правильно, нет.
А попробуйте-ка проехаться в лифте с таким вот франтом, вылившим на себя полста грамм одеколона усиленного поражающего действия.
Или в метро хотя бы одну остановку, да еще в набитом вагоне в час пик.
Я не говорю уже о несчастных, которые вынуждены по восемь часов в день находиться с этими извергами в одном помещении, да еще пытаться при этом работать и сохранять хоть какую-то ясность мысли.
Вот курящим всего этого нельзя, а воняющим шанелью или, того хуже, польской туалетной водой за сто рублей — можно, хотя народ вокруг них бледнеет, спадает с лица и слабеет в коленях.
И ничего с ними не поделаешь, городовому не пожалуешься, штраф не возьмешь и даже по тыкве не дашь, ибо незаконно.
А как по мне, так всех, кто пользуется одеколоном и духами в местах общественного пользования, надо отправлять на неделю исправительно-воспитательных работ на фабрику по переработке метана.
Или по переработке навоза в компост. Если таких фабрик нет, значит надо специально придумать.
И если когда-нибудь услышу о том, что добропорядочный гражданин задушил кулаком по голове такого вот сильного духом персонажа, то первый пойду требовать его оправдания и даже награждения какой-нибудь медалью, вроде той, что раньше давали за спасение на водах.
Снова сегодня попались ожесточенные дебаты, где граждане увлеченно закидывали друг друга какашками, пытаясь убедить друг друга в том, что америкосы тупые и примитивные, евреи хитрые и подлые, кавказцы злые, украинцы крохоборы и куркули, а русские, эдакие забитые всеми вышеперечисленными нациями рубахи парни, склонные к патологическому пьянству, лени и сквернословию.
Все эти граждане, занимающиеся метанием навоза, либо не в состоянии, либо — что вернее — не хотят врубиться в одну несложную вещь.
Они сами, независимо от национальной принадлежности, не хорошие и не плохие, не хуже и не лучше прочих.
Они выросли в ином месте, в иных условиях, и привыкли к иному.
Они просто другие, так же как и немцы, финны, австралийцы и индейцы майя, которых наверное, уже нет.
Если ты родился бушменом или чукчей в богом забытой дыре, то вполне возможно, что никакого особенного дискомфорта от этого испытывать не будешь.
Но ты не оттуда, ты совсем из другого места, и, естественно, что ты другой. Не лучше, не хуже, просто иной.
Кто-то привык к степям и ковылю, кто-то к сугробам, кто-то к символическим березкам, кто-то к красному песку и барханам.
Это отнюдь не значит, что любой, с детства привыкший к чему-либо отличному от привычного тебе, автоматически считается опасным гадом, сволочью и мерзавцем.
Шастать по бушу в набедренной повязке и кривым копьем в руке, или днями сидеть в чуме уставясь на угли, и покачиваясь сипеть глиняной трубкой, это все как-то не для нас, выросших в других краях.
Чужое оно, чуждое.
Приехать туда на недельку, поглазеть на местную экзотику, оно, возможно, и неплохо, но жить в грязном прокопченном чуме, или ночевать на колючей земле под каким-нибудь выжженным солнцем кустом, пожевав перед сном толстую белую личинку, выковырянную из гнилого пня?
Нет, это уже не получится, даже если бы и очень захотелось.
Есть на ужин замороженную сырую печень белого медведя или свежевыкопанную мокрицу надо привыкать с рождения.
Тогда тебя не будет мучить ностальгия по мокрому, хрустящему малосольному огурцу с прилипшей веточкой укропа.
И не будет грызть ненависть и отвращение к тем, кто с удовольствием ест улиток, зеленые яйца или изрядно протухшую рыбу.
Понятно, что гастрономическая тема взята просто как образ, дело не в еде, хотя и в ней тоже.
Финны, наверное, замечательные ребята и Финляндия отличная страна, но мне туда не хочется.
Просто потому что я не финн.
Я другой, вот и все.
«Все истинное делается легко».
Как точно, просто и ясно, как легко сказано.
Жить надо легко.
Не просто, а легко, легко именно в этом смысле.
Но ведь не получается. Что-то мешает, не дает.
Постоянно тянет вниз тяжесть, неестественность, искусственность, неискренность.
Не ложь, а именно Неискренность, и именно с большой буквы, как понятие не узко-разговорное, а в самом широком, глубоком смысле. Искренне уже почти не получается.
Говорим, думаем, и даже уверены, что хотим одного, а делаем совершенно противоположное.
Потому что так принято, так положено, от нас этого ждут все, и мы сами в том числе.
Так проще жить. Не легче, а именно проще.
Потому что жить легко мы уже боимся.
Боимся порвать паутину, которой обросли к своим годам.
Мы привыкли уже быть этакими куколками в коконе из паутины.
Так уютнее, так спокойнее, так проще.
Вот в чем принципиальная разница между Просто и Легко.
А это вообще разные вещи.
Это антонимы, а не синонимы, как написано в каждом словаре.
А мы их путаем.
И потому так и живем — куколками.
И неважно, что ты в действительности делаешь. Важно, как ты это делаешь.
Вот в этом все и дело.
Мы думаем, что делаем что-то правильно, потому что «так нужно».
Нужно обеспечить семью, нужно дать будущее детям, нужно самому, в конце концов, «кем-то стать».
А выходит, что все это неверно, неправильно. Не истинно.
Потому что делаем это с трудом, тяжело, через силу, преодолевая препятствия, нами же старательно выстроенные, ломая себя и других, ломая собственную судьбу и судьбу тех, кто рядом.
Мы прем против течения, зарываемся под землю, лезем в гору, идем куда угодно, кроме той дороги, по которой нам хочется идти.
По которой идти легко и радостно.
И идем, ползем, скребемся, цепляемся сломанными ногтями, и после очень гордимся тем, как тяжело и мучительно учимся, работаем, достигаем результата, торча по двенадцать часов на постылой работе, занимаясь тем, что давно надоело и опротивело до тошноты.
Потому что уверены, что именно так и надо, что без труда не вынешь и рыбку из пруда, а под лежачий камень пиво не потечет.
Что легко жить — неправильно и даже безнравственно. «И мерилом труда считают усталость…»
А ведь есть усталость и усталость.
И кто знает, как жили бы сейчас мы сами и близкие наши, и дети наши, если бы мы не побоялись разорвать к чертям собачьим эту паутину и не стали бы легко жить, легко работать, легко радоваться.
Если бы с самого начала, когда все еще удавалось само собой, стали бы жить легко, а не поддались бы вязкому гипнозу окружающего, не превратились в бюргеров.
Мы же так любим говорить о том, как и чего бы мы хотели, но мы этого не делаем и никогда не сделаем.
Мы только говорим об этом.
Потому что так ПРОЩЕ. И ради этой простоты, мы будем продолжать с надрывом трудиться, с трудом жить, нагружать нами же созданными заботами родных, близких и друзей, тяжко, с потом и кровью преодолевать трудности и тяготы Во благо детей, Во благо семьи, Во благо чего-то-там…
И приучим к этому детей ровно так же, как когда-то приучили к этому нас.
Или мы сами дали себя приучить.
Потому что уж кто-кто, а мы-то умели и могли бы жить легко.
И дать эту легкость детям.
Но не дали.
И не дадим.
Потому что так проще.
А все истинное делается легко.
А как живут? Да вот так и живут.
Вот институт закончу и буду жить.
Дела вот только доделаю, и жить начну.
Карьеру налажу, вот тогда и жить буду.
Денег заработаю для нормальной жизни и тогда уже в свое удовольствие.
Детей только на ноги поставлю, а тогда и для себя начну жить.
Вот на пенсию выйду, и заживу по-настоящему.
Подлечусь немного, чтобы снова ходить разрешили, тогда и погулять можно будет.
Вот только…
А все уже.
В «Русском взгляде» пухленький холеный юноша с ухоженной бородкой и маникюром, серьезным тоном порет несусветную чушь, глупость и мерзость. По-хорошему, ему бы в пятак дать, чтоб воздух не портил. Но бессмысленно. Они живучие и приспосабливаются ко всему.
Очень хорошо помню, как тот же юноша, пару-тройку лет назад мелькал в какой-то гламурной программе, то барственно попыхивая толстой сигарой с «гюмочкой кюгасо» в пухленькой ручке, то с видом утомленного роскошью буржуа, отставя мизинчик с бронзулеточным перстеньком, дегустировал в помпезных ресторанах паштеты, фуагра и суп из черепахи. Но держа нос по ветру вовремя унюхал, откуда пахнет жареным, и быстренько сменив ориентацию дегустирует совсем другие вещи в совсем других местах с абсолютно иным запахом.
Типичный представитель класса одноклеточных многоглоточных с отлично развитым механизмом приспособления. Нежить.
Делал так, и делал эдак.
Крутил в разные стороны под разным углом, азимутом и долготой.
Пробовал собирать из частей, пробовал разбирать на части, снова собирая и спаивая
Пробовал маленькое-маленькое под большой лупой и очень большое, с трудом влезающее в горно-обогатительный самосвал.
Не работает.
Собрать можно, разобрать можно и даже
Но не работает.
И вроде должно по всем законам физики, механики, аэродинамики и сопротивления материалов.
Но оно на все это плюет и не работает.
Жужит, двигает отдельными частями, гремит
Ты долго объясняешь, разжевываешь, вкладываешь ему в рот и говоришь — «Глотай!»
Он слушает, внимательно смотрит, согласно кивая на твои работающие челюсти — и выплевывает.
Он ничего не понял, хотя вроде долго делал вид, что слушает, и много кивал головой, одобрительно цокая языком.
Спрашиваешь — «Понял?» Бодрый крик — «Да!»
И выплевывает, смотря на тебя умными глазами.
«Вкусно хочешь?» «Да!» «Очень хочешь!» «Очень!»
Снова объясняешь, разжевываешь, кладешь в рот.
Он глядит умно в глаза и плюет прямо на тебя всем тем, что ты для него собрал, промыл, посолил, поперчил и разжевал.
Снова крутишь в разные стороны под разными углами, делая так и эдак, спаивая
Ты не Кулибин, не Эдисон и даже не папа Карло, но ты все равно соберешь, и оно бодро поедет, урча моторчиком, весело пуская пары и озорно посвистывая. А ты поедешь на нем, бросая конфетти, сверкая хлопушками и поигрывая золотым ключиком.
А они там, далеко за спиной продолжат вкусно хотеть, глядя наивными глазами в ожидании следующего разжевывающего.
Подпишись на RSSЕсли увидели ошибку,
выделяйте её мышью ,
и жмите Ctrl+Enter,
Спасибо!
Реактивный
хостинг
Тэги
