Таинственный секрет загадки ангельских сверчков

27.11.2013

Или «Загадка таинственного секрета», или «Секрет загадочной тайны», или «Секрет таинственной загадки».

Загадка таинственного секрета хора ангельских сверчков

Весьма запутанная история с этим «вирусным» хором сверчков.
Кое-где пишут, что Роберт Уилсон записал сверчков на своем дворе, и пустил на замедленной скорости.
В других местах сообщают, что он сделал сложный ремикс, накладывая дорожки с разной степенью замедления.
Еще кое-где уверены, что кроме сверчков там смикширован хор и голос певицы Бонни Джо Хант.
Другие уверяют, что Роберт Уилсон вовсе ни при чем, и говорить надо о Джиме Уилсоне.
Словом, черт ногу сломит в этой истории, а на буржуинских форумах все усыпано остатками сломанных копий.
Но послушать все равно любопытно, независимо от того, кто и что здесь делал.
Подробнее ознакомиться со всей этой историей и ее обсуждением можно, к примеру, здесь.


Много шума из ничего

23.11.2013

Какое значение может иметь мнение о судьбах литературы вагоновожатого-экскурсовода?
Или машиниста паровоза в пятом поколении, или полковника госбезопасности в первом поколении, или штурмана гражданской авиации с налетом до двух тысяч часов?
В общем, никакого значения.
Ровно так же, как совершенно не интересно мнение профессионального литератора о машинном доении или специфике ручного сбора хлопка в развивающихся странах.
Отчего же столько шума во всевозможных прессах после высказывания сына лейтенанта Шмидта, то есть правнука Достоевского?
Чем этот небритый персонаж вообще интересен помимо того факта, что своим рождением он обязан одному единственному сперматозоиду, вернее, прасперматозоиду Федора Михалыча?
Громогласным заявлением, что считает своего прадеда государственным преступником за то, что тот читал и обсуждал письма Белинского?
Что по мнению этого достойного правнука, прадед его совершил преступление, и был наказан ссылкой совершенно заслуженно?
О чем говорит название известного прадедовского романа.
ФМ вообще как-то с потомками не очень везло, если верить доступным документам.
А тут вовсе смешение жанров и эпох — от павлика морозова и сына лейтенанта шмидта до бородатого водителя трамвая.
Простое отращение волос на лице не прибавляет ума, такта и здравомыслия.
Может, в литературе что-нибудь поправить?

"Пробежал я сейчас по жизни Федора Михайловича в Сибири. Он преступил закон и получил по праву. И мы получили человека, возросшего во много раз. Получили гения. Каторга – серьезное горнило. Если эти люди пройдут каторгу и тоже станут гениями, то будет хорошо".

Правнук Достоевского

Эх, предохраняться надо было...


Солнышко мое

20.11.2013

У Носика увидел шедевр.
Финальный гимн порадовал отдельно от всего остального.
По дошедшим непроверенным, но достоверным слухам, озвучание Геннадия Смирнова.


О свойствах памяти

19.11.2013

У всех разные свойства памяти.
К примеру, у многих родившихся и выросших в совке остались самые благостные воспоминания о вкусной колбасе по два двадцать, о дешевой водке по два восемьдесят семь, о ситцевых семейных трусах по колено, тряпочных ботинках «прощай молодость», дешевых пельменных, и почти бесплатной радиоточке в каждой квартире.
Они помнят тогдашний свой молодой задор, чистую печень, бесперебойное сердце и, вообще, то время, когда они еще не знали что такое язва желудка, аденома простаты и отложение солей.
Девки тогда, разумеется, были горячей, вода чище, водка крепче, небо голубее, а окружающее их пространство называлось великой страной победившего социализма.
Кого именно победил социализм не уточнялось, но все были уверены, что не их самих, а каких-нибудь гнусных взяточников, нечистых на руку подпольных дельцов и заокеанских агрессоров, злоумышляющих недоброе.
И граждане страшно хотят обратно, хотят вернуть молодость, здоровье, бесперебойный половой аппарат и ливерную колбасу за 56 копеек.
Я совок тоже помню, и хотел бы, если не забыть совсем, то вспоминать как можно реже.
Хотя получается не очень, ибо чем дальше, тем больше окружающее настоящее походит именно на все скверное, выволоченное из того времени.
Положительное почему-то там и остается, а вытаскивается лишь самое отвратительное и гнусное.
А ведь в то время разное происходило — и скверное и тоскливое, и радостное и веселое.
Но само на поверхность всплывает, как ему и положено, лишь дерьмо, а что-то жизнерадостное силком не вытащишь из хитросплетений извилин.
К чему отнести кусочки памяти о том, как сложно было подписаться на приличную периодику, а на партийные газеты существовала добровольно-принудительная подписка?
Мой дед каким-то образом умудрялся ежегодно оформлять подписку на «Науку и жизнь» и иногда, по большому блату, на «Юность».
Ему же в нагрузку приходили и вынужденно-обязательные «Правда» и «Известия».
Я, будучи школьником, подписывался на юношеские журналы, в которых печатали неплохие по тем временам повести.
«Юность», «Химия и жизнь», «Вокруг света», «Знание - сила» и прочее в том же духе, правдами и неправдами если не выписывали, то покупали, доставали, выклянчивали, выменивали.
За годовую подшивку «Уральского следопыта» могли отдать набор чешского хрусталя, сервиз Мадонны или подержанный холодильник Юрюзань.
С одной стороны, в памяти колом стоит вечное советское отсутствие всего, а это нельзя назвать добрым воспоминанием.
С другой стороны, в памяти хранятся упомянутые повести в журналах и чувство радостного нетерпения, когда приходил очередной номер, — а это уже абсолютно положительные воспоминания.
Или, скажем, шмотки, на которые в целом было плевать, но и мерзнуть зимой категорически не хотелось.
Свою первую «аляску» помню хорошо.
В режиме строжайшей секретности знакомая девица из «Одежды» сообщила в какой день и в каком отделе выкинут в продажу куртки.
За два часа до открытия магазина очередь из «осведомленных» растянулась на полтора квартала.
Поскольку тогда работал в торговле, и потому был «особо приближенным», то стоял в первой пятерке, и в начавшейся давке получил из заботливых рук заранее отобранный экземпляр нужного размера.
Аляска тогда была чем-то вроде кабриолета за лимон баксов сейчас, и редким их обладателям завидовали все окружающие.
Мне это не нравилось, но более удобной, легкой и теплой куртки тогда не было, а были черные бушлаты на ватине, нейлоновые курточки на синтепоне и драповые пальто.
Вот это к каким воспоминаниям отнести, к добрым или скверным? Не знаю.
С книгами лично мне повезло, но, как и с одеждой, лишь потому, что снова почти случайно оказался в числе редких счастливчиков, имеющих доступ к закромам родины.
Зато с ментовскими пиздюлями и прочими не афишируемыми прелестями развитого социализма впервые познакомился еще до получения паспорта.
И чем дальше, тем плотнее было знакомство.
Казалось бы, чего в этом хорошего.
Но зато таким образом очень рано избавился от остатков каких бы то ни было иллюзий и получил вечную прививку от промывки мозгов.
Лично мне не за что любить или уважать совок.
Он угробил мою юность, угробил близких людей, угробил многих друзей и чуть не угробил меня самого.
Он был фальшивым, лживым и подлым ничтожеством.

Надгробный камень Совка


Пособие для госдумы

18.11.2013

«А что такое «нельзя», ты знаешь? Это значит: не желательно, не одобряется, значит, поступать так нельзя. Что можно — это еще не известно, а уж что нельзя — то нельзя. Это всем надлежит понимать. Вот и получается, что «нельзя» — это самое что ни на есть нежелательное… Как еще можно понимать «нельзя»? Можно и нужно понимать так, что «нельзя» — вредно…
Если нельзя, то всегда в каком-нибудь смысле нельзя, в том или ином… Например, нельзя без старосты или без собрания, а со старостой или с собранием, наоборот, можно, но опять же не в любом смысле…»
Стругацкие «Улитка на склоне»

Улитка на склоне
рис. С.Гансовский


Хмель без бодуна - воплощение мечты

13.11.2013

Где-то год назад читал об этой разработке британских ученых и даже опубликовал описание его состава и принципа действия.
Но тогда всерьез не принял, посчитав очередным нелепым прожектом.
Но недавно снова появилась информация, что разработка действительно была и существует сейчас, но финансировать финальную стадию и выпуск на рынок этого продукта никто не хочет.
А жаль, с интересом взялся бы продегустировать и протестировать готовый продукт.
Куда смотрят «зеленые», экологи, борцы за здоровый образ жизни и прочие натуропаты?
Они первыми должны начать собирать средства, чтобы гениальная идея на пропала из-за тяжкого похмельно-перегарного давления алкогольного лобби.

Выпивка без похмелья, воплощение мечты в реальность

Ученые разрабатывают вещество, создающее все позитивные эффекты опьянения без риска для здоровья, привыкания и похмелья, рассказывает The Independent о работе команды под руководством профессора Дэвида Натта.

Вещество оказывает непосредственное воздействие на нейротрасмиттеры мозга, даруя человеку чувство удовольствия и раскрепощенности, в некоторых случаях "неотличимое" от воздействия алкоголя. Эффект может быть блокирован в любой момент принятием антидота, так что его потребители смогут затем сесть за руль или вернуться к работе, отмечает Адам Уитнэлл.

Несмотря на то, что профессор Дэвид Натт он является одним из ведущих нейропсихофармакологов Великобритании, его группа ученых из Имперского колледжа Лондона столкнулась с препятствием - никто в алкогольной промышленности, по понятным причинам, не желает финансировать разработку этого наркотика.

Выступая в эфире BBC, профессор призвал инвесторов поддержать проект. "Думаю, это будет серьезная революция в здравоохранении - как электронные сигареты, которые произвели революцию в табакокурении", - сказал он. По словам профессора, вещество могло бы применяться в виде различных коктейлей, передает издание.

источник


Трудно быть богом - гипноз ужаса

12.11.2013

«Приятного вам путешествия в ад. В сравнении с Германом фильмы Квентина Тарантино — это Уолт Дисней.»
Умберто Эко

Трудно быть богом

Умберто ЭКО стал одним из первых зрителей завершенного фильма Алексея Германа «Трудно быть богом» — и написал о нем для «Новой газеты». Публикуем эссе живого классика европейской литературы в канун мировой премьеры фильма на Римском кинофестивале.

Трудно быть богом, но трудно и быть зрителем — в случае этого лютого фильма Германа.

Я всегда полагал и писал, что любой текст (литературный, театральный, киношный и любой вообще) адресован некоему «образцовому читателю». Читатель первого уровня хочет только узнать, что происходит и чем кончится история. Читатель второго уровня, пройдя первый, перечитывает текст и разбирается, как текст устроен и какие повествовательные и стилистические средства заворожили его в первом чтении.
Кадр из фильма «Трудно быть богом»

Обычно второе прочтение — оно именно второе. Если не считать случаев, когда цель — холодный формальный анализ, чем занимаются филологи, а не настоящие читатели. То есть я хочу сказать: разбирать операторскую, монтажную и прочую работу и почему «Дилижанс» — великий фильм может тот, кто сначала испереживался на первом уровне, волнуясь, удастся ли Седьмому кавалерийскому полку выручить из беды дилижанс и останется ли в живых «малыш» Ринго, вышедший на поединок.

Насчет фильма Германа скажу, что выше первого уровня подняться очень трудно. Как только вы попадаете в это Босхово полотно, остается брести по закоулкам, даже по таким, которых на настоящем полотне-то и не видно. Вы бредете под гипнозом ужаса. Нужна немалая сила духа, чтобы восстановить дистанцию, необходимую для перехода с первого уровня восприятия на второй.

Автор, бесспорно, размещает в своем тексте закладки, скажу даже — зацепки, приглашая нас перейти на этот самый второй уровень. Я имею в виду обильное использование длинных кадров, создающих у нас чувство, будто смотрим из отдаления (и даже как будто бы из другого пространства, и нас-то изображаемое не касается). Что-то вроде брехтовского приема Verfremdung, который сформировался у Брехта под влиянием московских известий о «приеме остранения» Шкловского.

Но как можно отстраниться от того, что рассказывает режиссер Герман?

Данте, конечно, выпростался из адской воронки (хотя вряд ли бы у него это получилось без Вергилия), но перед этим прошел все круги, и, в частности, не как свидетель, а как участник, периодически захваченный происходящим, подчас донельзя перепуганный.

В этом же примерно состоянии я проследовал по аду фильма Германа, и меня захватывал кошмар, и вовсе не получалось отстраниться. В этом аду, созданном из нетерпимости и изуверств, из омерзительных проявлений жестокости, нельзя существовать отдельно, как будто не о тебе там речь, не о тебе fabula narratur. Нет, фильм именно о нас, о том, что с нами может случиться, или даже случается, хотя и послабее. Менее жутко в физическом отношении.

Но я представляю себе, как это должны были воспринимать те люди, кому фильм предназначался, — в брежневские времена, еще советские и недалеко ушедшие от сталинских. Именно в той обстановке фильм становился аллегорией чего-то, что от нас, конечно, ускользает. Наверное, тем зрителям еще труднее было оторваться от восприятия, затребованного первым уровнем.

Если же все-таки удается высвобо-диться из этой завороженности жутью, открываются аспекты, которые бессознательно мы выявили уже на втором уровне постижения. Это разнообразные кинематографические цитаты и кое-какие монтажные приемы, использованные в фильме.

Но необходимо действительно крепкое здоровье и умение следить за логикой аллегории, как умели это делать средневековые читатели, знавшие, что одно называется, а совсем другое подразумевается (aliud dicitur et aliud demonstratur).

В общем, что ни говори. Приятного вам путешествия в ад. В сравнении с Германом фильмы Квентина Тарантино — это Уолт Дисней.

источник