Pepsimist

Ты родился тогда, тогда же и рос, и теперь вырос в то, что видишь каждое утро в зеркале совсем не в том месте, где вырос.
Когда ты рос, ты многому научился, ты многое знаешь, и многое умеешь.
Ты учился думать, учился не забывать, учился вспоминать, когда нужно.
Сейчас ты пытаешься научиться не думать.
Научиться забыть, и не думать.
Не думать о том, что не было возможности, когда мог, и о том, что уже не можешь сейчас, когда возможность есть.
Хотя кое-что можешь и сейчас.
Но от этого становится еще хуже, потому что можешь, но, видимо, не настолько сильно хочешь, чтобы не ныть о потерянном и невозвратном, а плюнуть, и сделать хотя бы то, что можешь сделать именно сейчас, именно в этот конкретный момент времени, пока ты еще можешь больше, чем будешь в состоянии сделать через пару-тройку лет.
Но ты боишься.
Боишься того, что не получится.
А поэтому лучше не делать совсем, чтобы потом не мучиться от сознания собственной беспомощности.
И тебе лень.
Лень сделать что-то для того, чтобы вернуть хоть часть из того, о чем ты так страдаешь, о чем переживаешь, о чем столько пишешь и говоришь.
Ты пишешь и говоришь, но не делаешь.
Потому что говорить, писать, страдать и переживать легче, чем сделать самое малое движение, самое слабое усилие к тому, чтобы вернуть хоть малую толику из того, о чем так горячо переживаешь.
И вот так поодиночке и будем сидеть по разные стороны часовых поясов и ныть друг другу в потные жилетки.

Теги: Портреты автография люди ненаписанное соотечественники по несчастью

Жили-были некие джентльмены, одного из которых звали Олдос Хаксли, а второго звали Френсис Крик.
Олдос Хаксли вывел в свет некое учение о человеческом сознании, в котором утверждал, будто в сознании, в трезвом человеческом сознании активированы и постоянно работают фильтры, препятствующие активному абстрактному или, как еще можно сказать — сюрреалистическому, свободному от всех и всяческих догм, правил и законов мышлению.
Господа Хаксли и Крик полагали, что наркотики подобные ЛСД, мескалину и другим, на время своего действия упомянутые выше фильтры в сознании отключают. Каковое отключение, по мнению упомянутых джентльменов, должно дать невиданный выплеск нетрадиционных, нестандартных, непривычных, не идущих по давно проложенным рельсам идей, долженствующих обогатить мир искусства, науки невиданными и гениальными вещами.
С практической стороной учения у господ Хаксли и Крика выходило не очень складно.
То есть сами накачанные ЛСД творцы испытывали невероятные ощущении, проще говоря, галлюцинировали во весь рост, а вот плоды их мескалинового вдохновения оказывались довольно невзрачны и неказисты и, вообще, до шедевров решительно не дотягивали.
По этому поводу до сих пор спорят и ученые и представители творческих профессий, не чуждые подстегивать дремлющее вдохновение чем-нибудь «снимающим шоры» и «отключающим фильтры».
Но, как уже было сказано, спорить здесь особенно не о чем, если говорить не о учении Хаксли и Крика, а о практических результатах их последователей.
Я ни разу не был ученым и даже художником, но некоторое представление об описанных препаратах имею.
И опираясь на свой, хоть и далекий, но подробный опыт их «изучения», могу сказать, что спорят совсем не о том, о чем надо бы, да и вообще перепутали кур с яйцами.
Все эти препараты стократно усиливают восприятие и действительно-таки отключают всевозможные фильтры, шоры, запреты и табу осторожного и консервативного сознания.
И тебе кажется, что ты делаешь (пишешь, рисуешь, играешь, ваяешь) нечто совершенно фантастически красивое, глубокое и проникновенное.
И оно так и есть, но трезвое сознание зрителей и слушателей просто не видит всего этого, отфильтрованного и задержанного бдительными стражами обыденного еще на далеких подходах.
Действительно, даже в совершенно обычных, обыкновенных, привычных и набивших оскомину вещах, вдруг видишь такую глубину и красоту, которую в другом, трезвом состоянии углядеть невозможно.
Описать это словами тоже невозможно.
И нарисовать невозможно.
Это можно лишь почувствовать.
Ни боже мой, пробовать все то говно, за которое так горячо ратовали господа Хаксли и Крик.
Говно, оно говном и останется.
Но если бы можно было сравнительно простым и сугубо безопасным образом добиваться хотя бы отдаленно схожего восприятия, то это было бы потрясающим прорывом.
И перед входом в каждый концертный зал или музей или картинную галерею следовало бы продавать или давать в аренду некие гаджеты или препараты, изменяющие трезвое, сухое и упорное в своих заблуждениях сознание, убирая и отключая в нем все фильтры.
Но пока, увы, таких препаратов нет, приходится управляться своими силами, пытаясь косолапыми ручками проковыривать лишние дырки в фильтрах, дабы узреть хотя бы малую толику за ними скрытого.
Во избежание недопонимания еще раз говорю, как человек измученный нарзаном, которому уже давно поздно пить боржоми — избегайте искушения и не пробуйте ничего, крепче сорока градусов в тени.
Дерьмо это все, ребята, дерьмо, как бы привлекательно оно ни выглядело.

Теги: ART'икль автография мыслительное слова

Бывший Фрунзенский вал, ныне Хамовнический.
Снимок сделан с места старого Андреевского моста, который лужков со своей камарильей зачем-то перенес дальше, превратил в пошлую стеклянную оранжерею и назвал Пушкинским.
Бедный Пушкин и бедный Андреевский мост…
И бедный старый сквер, раздавленный одним из концов этой идиотской оранжереи.
Так что сейчас Андреевского моста вроде бы и нет, но он есть.
Или наоборот.

Андреевский мост вскоре после постройки.

Что интересно, доски, что видны на фотографии, позже не заменили на что-то более надежное и солидное.
Так они и оставались все время, и когда шел по мосту, то под ногами, между досками виднелась река.
Когда же по мосту проходили товарняки, мост грохотал, дребезжал и доски под ногами неприятно вибрировали.
Ходить через него было страшновато.
Но все же мост был красивый и какой-то уютный.

Андреевский мост перед его разрушением.

Сейчас весь район между набережной и Комсомольским проспектом производит впечатление пережившего удар биологического оружия. Там нет живого, там сплошная недвижимость. Пустые дворы, пустые переулки, скверы, вместо продуктовых магазинов пафосные салоны и бутики.
Там, где на самой первой фотографии видна вывеска «Бильярды» раньше были кассы кинотеатра «Старт».
Двор назывался «стартовским» и вся шпана тоже была «стартовской».
Стартовские не любили «балетных», что обитали у балетного училища.
И наоборот.
Правда, нелюбовь эта никогда не принимала мордоворотных форм, вроде двор на двор.
Скорее, вся эта вражда была только потому, что «так положено».
Все равно у каждого «стартовского» были друзья-приятели из «балетных», «фитильных», «тимуровских» и всех прочих дворов.
А сразу за домом на фотографии, не доходя до красных домов, за железной оградой во дворе была средняя московская школа №44.
Нынче там тоже что-то менторско-педагогическое, но совсем не школа и совсем не номер 44.
Сколько копал гуглы-яндексы, никакой информации о той советской школе нет.
Вообще никакой, даже не упоминается нигде.
Будто и не учился в ней никто и в биографии не указывает.
Какой-нибудь, скажем, Лешка Баландин или Таня Заботина.
Не школа, а морок, наваждение, галлюцинация.
Взяли, и стерли ее ластиком отовсюду, любое упоминание о ней.
Как будто ее и не было вовсе.
А ведь была, дрянь, была, сволочь.
Уж я-то хорошо ее помню.
Ну не повезло мне со школой, не повезло, да.
Оттого я ее всю жизнь презирал и презираю сейчас, и отношусь к ней с брезгливостью и потухшей уже ненавистью.
Потому что все, что с младых ногтей, с детского сада, все что любил, все что интересовало, привлекало — все, блин, в этой школе вытравили напрочь.
Пушкина впервые прочитал уже взрослым после фильма «Маленькие трагедии».
После чего перечитал все тома, что были дома еще с тех, школьных времен.
Из школьной программы много лет после школы вообще больше ничего не читал.
Вот просто блок какой-то стоял, да и по сию пору стоит.
Это ж надо так постараться-то, а!
Ну учителя, ну халдеи чертовы.
Вы не любили ни учеников ни своего предмета.
Отбывали повинность в раздражении и скуке, а ученики лишь добавляли вам беспокойства.
В общем, понимаю, потому прощаю, но все равно тихо ненавижу.
И вас, и школу и уроки ваши бездарные и директора василь-василича, пухлого, в вечном сером отутюженном костюме, похожего на отставного работника первого отдела.
Но вас я снисходительно прощаю, потому что все равно, вопреки вашей неустанной заботе узнал больше, чем вы, при всем желании и тщании могли бы дать, и добился того, чего хотел сам, а не вы со своей школьной программой.
А вот кинотеатр «Старт» добром в памяти остался.
Крючки входной двери щепочкой подцепляли и пробирались на сеанс в темный зал.
Вместо школы.
Ну и правильно, все равно этот кинотеатр и библиотека дали куда больше, чем весь трудовой коллектив московской средней школы №44.
Тьфу на вас.
А по железнодорожной насыпи зимой на санках катались.
По лестнице, которая вела на мост поднимались, и на санках вниз, по насыпи.
Или через Андреевский мост переходили и на Воробьевы горы, в Нескучный сад.
Впрочем, это все пустая ностальгия по забрызганному и поцарапанному школой №44 детству.
Счастливому детству, несмотря ни на что и вопреки всему.
Аминь.

Теги: Манжеты автография архитектура детство москва ностальгия ссср фотография

Вот, скажем, в детстве я часто слышал, что хлебом нельзя кидаться, хлеб нельзя ронять на пол, хлебом нельзя играть в футбол, его нельзя выбрасывать в мусор и, вообще, после дедушки ленина, хлеб — это наша главная святыня.
В общем, я как-то не сильно слушал, да и не очень-то над этим задумывался, потому как в футбол не играл даже мячом, кидаться и без хлеба было чем, а дедушку ленина я инстинктивно не любил с детства.
Ни маленьким курчавым, таким, как на пионерской звездочке из красной пластмассы, ни плешивым картавым старичком, как в кино.
Так что, про хлеб я особенно ничего не думал, я его просто ел.
Особенно его предпочитал в виде бутербродов, и в виде толстых ноздреватых ломтей с толстыми жирными помидорами, прыщавыми огурцами и крупной серой солью где-нибудь в забегаловке областного центра на столе с липкой клеенкой и одиноким бывшим механизатором с бутылкой местного пива.
Бывшие и действующие хлеборобы-механизаторы к хлебу, кстати, относились спокойно, несмотря на то, что имели к нему прямое отношение.
То есть, они его сеяли, жали, веяли и отвозили на элеваторы или во всесоюзные житницы или фиг знает, куда они его там свозили.
Кидаться они им не кидались, но куски на столах все время оставляли и на пол запросто роняли вместе со снетками из серого кулька.
Ровно они к нему относились, сугубо потребительски, хотя сами и выращивали.
Словом, хлеб я ел, и ничего такого о нем не думал.
Потом, когда поработал грузчиком в булочных, понял, что ежели хочешь от пиететного, возвышенного отношения к чему-нибудь избавиться, то иди туда, где предмета твоего вдохновенного настроения выше крыши.
И не просто выше крыши, а где с ним обращаться надо по-простому, как и со всеми прочими очень обычными вещами, вроде там алюминиевой вилки, обойного гвоздя или брикета столярного клея.
Нам хлеб привозили и днем, но чаще всего, ночью.
Спишь в торговом зале на стульях, укрывшись парой ватников, только вроде кажется глаза закрыл, а тут звонок — машина приехала.
Зимой холодно, ты из под ватников вылезаешь с глазами, как у китайца и идешь специальным металлическим крючком контейнеры волочь.
Из машины — с хлебом, пустые — в машину.
Потом еще лотки надо выгрузить с кондитеркой: с булками там всякими, бубликами, рогаликами и прочими плюшками.
И пустые лотки в машину покидать.
А хлеба в лотки для экономии места клали не как положено, в один ряд, а прямо сколько влезет, навалом.
Лотки жирные, скользкие, хлеб с них слетает и пухлым белым боком прямо на затоптанный сапогами пол.
Ты его руками в заскорузлых рабочих перчатках поднимаешь и снова в лоток кидаешь.
дальше страшнее

Теги: Жестом по мимике автография ностальгия слова ссср

Зима.
Ночь.
Заиндевелая хрущевка с темными окнами.
Подъезд.
Третий этаж.
Загаженный предбанник со стенами в легком инее.
Звоню в дверь.
Слышно, как подшаркивают шлепанцы. Глухо:
— Че надо?
— Теть-Зин, сухари есть?
В дверном глазке проскакивает искра.
Дверь приоткрывается, из за двери смотрит Теть-Зин. Хмуро:
— Нет сухарей, не достала сегодня. Чернила есть и поганки. Буш?
— Поганки какие?
— Стрелецкая и Имбирная.
— А что же белой нет?
— Ну говорю ж, не достала сегодня. Скажи спасибо, это есть… Ну так чего, давай быстрей, холодно тут с тобой стоять.
— Ну давай три имбирных, стрельца не люблю. Денег как всегда?
— Пока как всегда. Потом, может, подорожает все.
— О, а чего так?
— Чего-чего… Участкового кормить надо, в магазине весь отдел кормить надо, из жэка сучка иногда заходит, ее тоже корми. А участковый третьего дня на плохую жизнь приходил жалиться. Значит снова ему бабла мало. Ну ясный хер, с вас, хануриков, вертать буду. По полтиннику с банки. А то по целковому. Это уж во сколько он свою бедную жизть оценит, сучара ненасытная.
— Понял, понял Теть-Зин. Ну, ладно, вот деньги, банки в портфель положите. Ага, вот так. Все, спасибо. До скорого!
— Бывай, бывай, волосатик…
Дверь захлопывается, в подъезде холодно и смрадно. Под ногами бычки, сломанная лыжная палка, какие-то обрывки бумаги.
Лезу в портфель, роюсь в нем, вспоминаю, что аршин оставил дома. Вот незадача! Ну, делать нечего. Срываю бескозырку с Имбирной, выдыхаю и вливаю в себя треть.
Замираю, наблюдая, как она борется с пищеводом, пытаясь выйти наружу.
Нет, все, улеглась.
Выдыхаю, достаю сигарету, закуриваю.
Прислоняюсь к стене, прикрываю глаза и делаю несколько затяжек, пока теплая живая волна не накатывает, делая зрение острее, цвета ярче и жизнь лучше.
Легко откидываюсь от стены, запахиваю куртку, поднимаю воротник и бодро иду сквозь вьюжный снегопад домой, держа в руке приятно тяжелый портфель, в котором постукивают друг о друга два пузыря Имбирной.
Початый стоит у меня в рукаве, потому что пробка у Имбирной одноразовая, бескозырка. Ну ничего, по дороге все равно еще пару раз приложусь для общей бодрости и веселия души.
Хорошо…

Теги: Жестом по мимике автография ненаписанное ностальгия слова совок

Тут, говорят, евровидение пробегало.
И уже, вроде, пробежало.
Говорят, там было много.
Чего там было много, я не понял, но на всякий случай посочувствовал.
И кто-то там, говорят, выиграл.
Первый приз или первое место или путевку в дом отдыха или тысячу долларов сша.
Я не знаю, что там выигрывают.
Про евровидение я знаю только, что там абба и верка сердючка.
Как писал классик: «Где имение, и где вода».
Или как писал еще один классик: «… две вещи несовместные».
Ну и до кучи еще одну цитату, чтоб никто не ушел обиженным:
«В одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань»
А вот поди ж ты…
Еще говорят, что где-то что-то взорвалось, но не страшно.
Говорят, менты кого-то побили, кого-то забрали, кому-то подложили и шьют дело.
Ну, это не новость, это будни.
Президент, говорят, с кем-то встречался и о чем-то договорился.
Это тоже не новость, это банальность.
А еще он, говорят, в своем блоге приказы вывешивает, дацзыбао.
Приказы онлайн, это ново, это неожиданно, это оригинально, это может стать модным.
Со свежим почином вас, влади… блин, как его там… дмитрий анатольевич.
Рекомендую расширить способы общения с народом и дать президенту номер «аськи», какой-нибудь попрестижнее, а там и до скайпа недалеко.
Прям чтоб если чего спросить припрет, то чтоб прям в скайп.
И тебе в ответ тоже прям по скайпу.
Во жизнь пойдет тогда.
А избранные места из общения с президентом по аське выкладывать на башорге.
Потом составить из них «Цитатник ДАО».
В смысле Дмитрий Анатольевич Отвечает.
И издать во всех издательствах сумасшедшими тиражами.
И продавать в отдельно взятых странах за сумасшедшие деньги.
А если не будут брать, отключим газ.
Прямо так и сказать.
Еще, говорят, шендерович что-то написал.
Ну, это тоже не новость, хотя давно не видел.
Но, говорят, что-то даже и выпустил в массы.
Что уже более свежо и неожиданно.
Говорят, лужков снова кого-то пидорами обозвал.
Или пидоров кем-то обозвал.
Короче, опять матерился на половые темы.
Что снова не новость.
Говорят, что огурцы нам будут завозить из вьетнама, картошку из аргентины, а все остальное из израиля.
И говорят, поэтому подмосковный укроп будет стоить триста рублей пучок.
А два пучка — шестьсот рублей.
Что не новость, а арифметика.
Еще говорят, из-за этого мы все станем жить лучше, но голодать больше.
Больше, но лучше.
В смысле, эффективнее.
Ну, это все тоже, в общем, не новость.
Даже обещанный «убийца гугла» Wolfram Alpha на поверку оказался жидковат, мелковат и слабоват.
Что-то вроде Большой Советской Энциклопедии, но на английском.
То есть, определение смотришь в БСЭ, а за подробностями лезешь, как всегда, в гугол.
Но и это не новость, если только вы не сторонник яндекса или там рамблера какого.
Но эти сервисы дышат на ладан.
Причем, давно.
И, наверное, еще долго будут отравлять атмосферу своим дыханием.
Впрочем, нам здесь к разным запахам не привыкать.
У нас, говорят, даже деньги пахнут.
Но, говорят, лучше их не нюхать.
Ну так они и не кокаин, чтобы их нюхать.
Хотя, кайф и от них бывает.
Правда, ломка потом чумовая.
Поэтому лучше к ним не привыкать.
Чтобы потом не было мучительно больно.
Что, впрочем, для многих тоже совсем не новость.
Словом, об чем ни напиши, об чем ни подумай, а все уже было.
А если не было, то вот прям щас будет.
Поэтому все старо и не интересно.
Спокойной ночи.

Теги: Манжеты автография ненаписанное слова

Вдруг захотелось отправить кому-нибудь телеграмму.
Самую настоящую, на бумаге с буквами.
И не самому брать на почте бланк и грязной шариковой ручкой что-то там царапать.
А так, чтобы к окошку подойти, а там ослепительной красоты девица сидит с голубыми волосами.
То есть, с голубыми глазами, а волосы, конечно, ржаные.
Не как хлеб, а как колосья.
И вот подхожу к окошку и говорю: «Здравствуйте, барышня. Я хотел бы отправить телеграмму».
А она говорит: «Диктуйте».
Я стою и молчу.
Соображаю.
А она на меня голубыми-голубыми глазами смотрит.
Ждет, пока соображу.
И я говорю: «Пишите. Выходи за меня замуж зпт только я уже женат тчк»
Она быстро-быстро написала и спрашивает: «А подпись будет?»
Я говорю: «Конечно. Пишите. Подпись.»
Она снова глазами смотрит и говорит: "Имя ваше нужно для подписи. Или фамилия. У вас фамилия есть?"
Я подумал и говорю: «Я никто и звать меня никак. Так и напишите.»
Она написала и говорит: «Кому посылать будете? Адрес назовите.»
Тут я совсем уже молчу, потому что ни одного адреса кроме электронных не знаю.
Даже свой и тот плохо помню.
Помню что «москва-российская-федерация», а дальше забыл.
Говорю: «А давайте, я вам ее пошлю.»
Она снова глазами смотрит и говорит: «А это зачем?»
«Ну понимаете, барышня, я адресов не помню. А вы свой-то наверняка знаете. Вот и впишите его.»
Она говорит: «А зачем мне ваша телеграмма, когда там даже и фамилии вашей нет. И вообще, неприличная у вас телеграмма. К чему мне такая?»
А я говорю: «Давайте, перепишем. Вы бы какую телеграмму хотели получить?»
Девица подумала-подумала, и говорит: «Я хочу чтобы добрая и про любовь.»
Говорю: «Пишите. Жди вечером зпт мое золотко вскл приду тчк целую зпт люблю вскл.»
Она говорит: «И все?»
Я говорю: «Остальное вечером зпт когда приду тчк.»
Она говорит: «Это писать?»
Я отвечаю: «Нет, это принять к сведению.»
Она подумала и говорит: «Только я водку не люблю. Мне шампанское нравится. И маринованные огурцы.»
А я говорю: «Конечно! О чем разговор. Самое лучшее шампанское в серебряном ведерке, икра, бочонок огурцов, шоколад и упаковка этих… Ну, словом, все будет. Можете не беспокоиться.»
Она глазами своими голубыми эдак повела, волосами тряхнула и говорит: «С вас сорок семь рублей одиннадцать копеек.»
А я говорю: «Давайте я доплачу, а вы ее срочной пошлите, чтоб не опоздала.»
Она говорит: «Телеграммы у нас не опаздывают. Это вы, смотрите, не опоздайте.»
Я говорю так твердо: «Никогда! К вам опоздать? Невозможно!» И даже каблуками щелкнул. Щелчка, правда, не вышло, потому что я был в шлепанцах.
Она говорит: «Ну вот вам квитанция, а на обратной стороне адрес. Чтоб не забыли, куда шампанское принести.»
Я отвечаю: «Жди, мое золотко! Приду! Целую и люблю!»
Она говорит: «Тчк.»
Я отвечаю: «Многоточие…»
И иду с почты домой романтический и весь в светлой грусти, потому что шампанского не пью, огурцов не ем и вообще женат.
Да и к чему мне эта мальвина, когда всего-то хотел телеграмму послать.
Обычную.
Бумажную, с буквами.
И все.

Теги: Манжеты автография ненаписанное слова