Pepsimist

Кого как, но меня воротит от одного только официального названия.
Совком-то сразу как потянуло: «Всероссийский день супружеской любви и семейного счастья».
Первомай какой-то.
В такой день и не сгулять налево — грех.
Не хочешь, а потянет.
Назло, поперек, вопреки, в пику формально-пасторальному ханжеству.
Это как в былой «День трезвости» — или как он там тогда целиком назывался — первое что делаешь, принимаешь сто пятьдесят без закуски, и под вечер в веселый хлам.
Назло и вопреки.
Валентинов день мне всегда был до … и по …
Ну не замечал, не обращал внимания.
Но этой февронькой, я чувствую, достанут до самых печенок.
Первое что сделают, проведут помпезные конкурсы под патронатом РПЦ на предмет создания одобренных святейшим синодом идеологически выхолощенных февронек с нравоучительными надписями и благочестивыми ликами.
Хотя почему февронька?
Там первым все же Петр идет.
Ну так, значит, петенькой надо назвать.
Да и к валентинке как-то ближе и не так слух режет, как февронька.
А можно и по гендерному принципу поделить — она мне февроньку, я ей петеньку.
Или наоборот.
Хотя к любовникам и влюбленным это все отношения иметь не будет.
Они все в блуде, в грехе живут, ибо праздник этот как называется?
Правильно: день СУПРУЖЕСКОЙ любви.
То есть сперва в загс сходи, штампиком в ксиве обзаведись, потом в церкови повенчайся, и только опосля уже можешь со своей супружницей петенькам-февроньками перебрасываться.
Ты ей в февроньку, а она тебя коленом в петеньку.
И будут вам совет да любовь.

Теги: Всячина автография слова

«Пять фактов о себе». Очередная жжилищная игра.
Странное занятие. Смесь эксгибиционизма и нарциссизма.
Ясен пень, что всю правду-матку о себе не выложит никто; живописать и даже просто упоминать «порочащие сведения» тоже никто не станет, поэтому остается «либо хорошее, либо ничего».
Под «ничего» понимается пустой треп, вроде: «Люблю сосиски, пиво, блондинок и варкрафт». Восемьдесят процентов любят весь этот набор, 99,9 процентов половину.
Что мне скажет о ком-то его пристрастие к сладкому или острому или к Жерару Депарьде? Правильно, ничего не скажет.
Вот если вдруг выяснится, что некто «фанатеет от "Блестящих"», то тут некоторая полезная информация, говорящая об интеллектуальном и культурном уровне пациента все же есть.
В принципе, эта затея должна называться не «Пять фактов о себе», а «Пять фактов о себе, которые я хочу сообщить».
Здесь важно — не то, что хочется знать читателям, а именно то, что хочет сообщить о себе автор.
Поэтому (да и не только) считаю затею эту полезной исключительно для желающих нагнать трафика и получить десяток лишних ссылок.
Но не желая быть невежливым по отношению к Bookworm пять фактов все же выкладываю.
Но исходя из всего вышесказанного, сообщу факты, которые могут сказать что-то действительно полезное только либо психологу, либо психоаналитику.
По тем же причинам эстафету никому не передаю.

1. Могу сутками править тексты, кода, рисунки, фонограммы и т.д, когда этого не требуется.
2. Нестерпимо скучно «материализовывать» то, что уже готово в уме, будь-то текст, фонограмма, рисунок…
3. Редко подаю на улицах, ибо, с одной стороны, боюсь унизить просящего, с другой, противно чувствовать себя «барином».
4. Ненавижу сумрак на улицах и яркий свет в помещении.
5. Не могу заставить себя лечь спать, как бы этого не хотелось.

Упомянутым психологам просьба не беспокоиться, ибо ответы я знаю.

Теги: Всячина автография

Звонок в дверь. Открываю. Стоит тетка с надписью «Санрэм» на мощной груди и потрепанной тетрадкой в лапе, за ней какой-то лоб неопределенной социальной принадлежности.
— Чего надо? — спрашиваю.
Тетка агрессивно напирая грудью:
— Как вы относитесь к Единой России?
— А вам что за дело?
— Мы опрос проводим, как вы относитесь к Единой России.
— Документы ваши покажите.
— Чего?
— Паспорта, говорю, покажите.
— Какие паспорта? Мы из дэза.
— Ну и что, что из дэза, хоть из кремля. Паспорта давайте.
— Это вы нам фамилию вашу скажите, щас мы вас запишем. — Тетка берет тетрадку наизготовку.
— Фамилию? Сейчас будет вам фамилия. — отвечаю, и куртку надеваю. — Так, давайте-ка к лифту, сейчас к участковому спустимся и в дэз заглянем, там посмотрим, у кого какая фамилия.
— А что! А что такое? Мы-то из дэза, а вот вы кто такой?
— Пошли, пошли, сейчас участковый нам расскажет кто здесь кто.
— А почему это вы не хотите ответить, как относитесь к Единой России?
— А ваше какое собачье дело? Кто вы вообще такие, чтобы у меня хоть погоду спрашивать? Давай, давай к лифту и пошли! Там выясним, как вы к единой россии относитесь, и почему паспорта не предъявляете и по чьему наущению!
— Почему это мы должны паспорта предъявлять?
— А почему я вам должен что-нибудь отвечать? Ну-ка пошли, пошли к лифту. — и толкаю тетку в чресла, — Сейчас протокол составим, там все в письменной форме расскажете, кто такие, почему по чужим квартирам ходите, что за вопросы задаете и по чьему заданию. Давай, давай, пошли.
Тут лоб проснулся и сиплым басом тетке:
— Клав, ну его в баню. Чего пристала? Глядишь, в самом деле к участковому потащит.
— И не сомневайтесь! — подталкиваю их к лифту, — Именно туда и идем!
— По какому праву! — вяло уже сопротивляется тетка. — У нас задание!
— Отлично, покажите где это ваше задание.
— Что где? Вот тетрадку дали, велели спрашивать.
— Кто велел? Что посулил? Где официальная бумага с подписью и печатью?
— Чего бумага? Вот же, говорю, тетрадку дали!
— Ну вот тетрадку сейчас участковому и предъявите как вещественное доказательство!
— Слышь, Клав, ну тебя к лешему с твоей тетрадкой! Я отсюда пошел, а ты сама если хошь, со всякими психами разбирайся! Мне за это денег не плотют! — и лоб двинулся пешком по лестнице.
— Вась, ты куда это пошел? Сергеич чего сказал, а?
— Ебал я твоего сергеича, и тебя тоже ебал!
— Ну гад ты, Васька! А ну подь назад, пьян несчастная!
— Иди в пизду, сказал!
— Ах ты так! Ну дождешься, сволочь!

В общем, бросил я их между собой разбираться, пошел домой, скинул куртку и сел за компьютер, чтобы все это записать. Уж больно они меня разозлили, и если бы этот Васька не свалил, точно к участковому их отвел бы. Хотя и понятно, что участковому это тоже все нужно, как собаке пятая нога и связываться не стал бы. Но надо же было этих уродов на место поставить. А то очень мне это Стругацких напомнило, «Жиды города Питера». Если не читали, рекомендую.

Теги: Манжеты автография ненаписанное россия слова

Розово зефирное, сладко карамельное детство со счастливыми, радостными пятнами солнца на янтарном полу. Все вокруг еще кажутся добрыми или, по крайней мере, кажется, что они должны быть такими.
Высокие пушистые сугробы чистого белого снега, в которых можно купаться, кататься, можно зарыться в них и прокопать в них длинные уютные норы, где так сладко прятаться от всех.
Желтые-желтые поля одуванчиков, и ты идешь через них и храбро рубишь это бесчисленное воинство ореховым прутом.
И кем-то привязанный над прудом канат с узлом на конце, с которого так смело и ухарски прыгают в воду большие мальчишки, и как потом мы, малышня, сломанной веткой подтягиваем этот канат и с большой ледяной жабой в животе, мертвой хваткой уцепившись за канат тоже шагаем с песчаного обрыва и со сладким ужасом пролетев пару метров шумно падем в воду.
А потом мокрые, но счастливые и гордые поднимаемся по холму и найдя муравьиную тропинку ловим больших коричневых муравьев и слизываем с них муравьиную кислоту.
А после проходим еще немного и чуть побродя среди молоденьких сосен, видим яркие желтые или кофейно коричневые натеки смолы и отодрав их от коры засовываем за щеку и мужественно жуем пока не уйдет горечь и смола не превратиться в отличную первоклассную «жевачку».
Становится жарко и мы идем к колонке у развилки желтой песчаной дороги и пока один налегает животом на тяжелую железную ручку, другие пьют из ледяной упругой струи.
И войско желтых одуванчиков уже сменило обмундирование и теперь это армия вражеских парашютистов, которых так весело и азартно истреблять из рогатки с белой резинкой вынутой из трусов.
И так интересно наблюдать за «солдатиками», красными с черными пятнами жуками, которые вечно толпятся и суетятся у корней двух больших берез.
А когда «солдатики» надоели, то лучше всего забраться на самый верх разлапистой густой черемухи и устроившись поудобнее на широкой шершавой развилке лакомиться черными вяжущими ягодами, а косточками кидаться в спящего на скамье под деревом кота.
А потом самому улечься на спину на плавно раскачивающемся дереве, и смотреть на текущие в голубизне облака сквозь шевелящиеся темно зеленые листья.
И так хотелось лежать и лежать, и мерно качаясь плыть куда-то сладко и радостно не помня и не зная забот и обид. Только плавно качает тебя надежное широкое дерево, прикрывают от яркого солнца заботливые листья и текут, текут неспешно, играя формами по голубому глубокому небу белые чистые облака.
И я знаю, что этого никогда больше не будет.
Ни-ко-гда.

Теги: Манжеты автография детство ненаписанное слова

Он был беспечен и спокойно величав. Он мало говорил. Он не стремился к славе и наживе. Любил читать, но не искал с усердием чрезмерным глубоких объяснений ко всему.

Если бы это не было написано несколько веков назад о Юаньмине, то я с удовольствием поставил бы под этим свое имя и рассказывал бы всем, что это мой автопортрет. Правда, величие я оттуда все же убрал бы. Из присущей мне скромности.

Детство

От детства воспоминания у меня исключительно теплые, светлые и радостные.
Ну если только не брать в расчет:
детского сада,
толстых коричневых чулок на прищепках,
манной каши с квадратным куском масла и ломтем серого хлеба,
новогодних утренников с накладными ушами,
школы,
уроков труда с выпиливанием совочков из куска жести,
коллективных экскурсий в музей революции и ткацкую фабрику,
концертов школьной самодеятельности со стихами, песнями и танцами,
футбольных олимпиад с потным беганием за мячиком,
зарниц с деревянными автоматами и метанием чугунных чушек в фанерный танк,
массовой декламации стихов о родине,
разучивания песен о картошке-тошке-тошке и ленине всегда впереди,
пионерской зорьки и новостей из телетайпного зала,
хрюши со степашей по черно-белому телевизору,
пионерских лагерей,
утренних линеек,
торжественного подъема флага с барабаном и зевотой,
тоскливых фальшивых горнов на подъем, обед, отбой,
собирания колосков и картошки в ближайшем колхозе,
круглосуточной радиостанции Маяк из громкоговорителей,
тихого часа,
утренней зарядки под крики вожатых,
латунных кранов и жестяных рукомойников в потеках зубной пасты,
грязных деревянных сортиров,
серого пюре с лужицей жира,
костлявой жареной рыбы,
холодной творожной запеканки с кефиром,
компота из разваренных сухофруктов,
дежурств по классу,
опытов с электричеством на единственном в школе исправном приборе,
обязательных вонючих химических опытов с самовозгорающимися какашками,
сбора гербариев летом и выглаживания утюгом кленовых листьев осенью,
сочинений «как я провел лето» и «кем я хочу стать»,
марширования по школьному двору с лозунгами и речевками,
физкультурных раздевалок с тяжелым запахом и деревянными шкафчиками без вешалок,
чешек в мешочке,
серой школьной формы,
бесформенного портфеля с навсегда оторванной ручкой,
скрученного красного галстука в кармане,
курения в туалете на переменах,
выяснения отношений там же,
школьных раздевалок с кастеляншами вылавливающими опоздавших,
встреч с ветеранами, героями труда и знатными овощеводами,
принудительной подписки на Пионерскую правду,
соревнований по сбору металлолома и макулатуры,
субботников, воскресников и мероприятий по уборке территории,
захватывающих по своей дикости и нелепости нравоучительных наставлений военрука,
старательного затушевывания конуса, куба и шара простым карандашом 2М,
столь же старательного и столь же бессмысленного заполнения контурных карт…
Ну и так далее и тому подобное.
Сейчас написал и понял, что все хорошее и приятное, что осталось в памяти от детства связано только с друзьями, семьей, своими собственными делами и мыслями, с книгами, живописью, музыкой, снова с друзьями, снова с семьей…
А все, что было вокруг этого так и осело серой скучной пылью, которая скрипит на зубах и забивается под воротник.

Теги: Манжеты автография детство ненаписанное слова

Неделю мучали проблемы с глазами, решил сходить, проверить, капли какие-нибудь выписать.
В пределах, что называется, шаговой доступности у меня только один платный центр и одна очень бесплатная районная поликлиника. В платной окулиста не оказалось, поэтому выругавшись, позвонил в бесплатную. Окулиста там недавно все же откуда-то выкопали, но принимает два раза в неделю по четыре часа.
Делать нечего, пошел.
Большая компания старушек заняла очередь часа за полтора до начала. Уныло пристроился в хвост.
Окулист, расхлябанный субъект лет тридцати, не глядя ни на кого появился через сорок минут после времени указанного на табличке. Я прикинул количество старушек передо мной и, исходя из опыта хождения по поликлиникам, настроился часа на три-четыре тупого хождения по грязно-синим коридорам. Но старушки неожиданно стали пролетать сквозь кабинет по паре штук каждые пятнадцать минут растерянно зажимая в сухих ручках рецепт. Через час подошла и моя очередь.
Субъект сидел откинувшись на стуле вытянув ноги далеко вперед и скучающе поигрывал карандашиком.
— На что жалуемся?
— На глаза. Болят, зрение быстро падает. Читать не могу.
— Чё?
— Болят, говорю.
— А… Очки надо носить и ничего болеть не будет.
— Зрение падает.
— Я ж говорю, очки надо.
— Света не переношу.
— Ну темные очки носите.
— Давайте рецепт.
— Чё?
— Рецепт на очки, говорю.
— А диоптрии какие?
— Так за этим и пришел.
— А… Марь Степанна, посмотрите там…
Пожилая сестра быстро прогоняет меня через пару приборов.
— Астигматизм — сообщает она субъекту.
— Ну вы там выпишите ему, чего надо, — говорит субъект, скучно глядя в окно.
— Так диоптрии ему надо…
— Ну проверьте, проверьте.
Сестра сажает меня перед таблицей и принимается вставлять линзы.
— Так лучше? А так? А вот так?
Наконец, находит нужную.
— Полтора на левый. Сейчас правый проверю.
— Да не надо! — отмахивается субъект, — Пишите столько же.
— Ну как же, надо и правый проверить, — неуверенно говорит Марь Степанна.
— Ну валяйте… — вяло отвечает субъект и снова пялится в окно.
Марь Степанна проверяет. Оказывается, что правый на две единицы отличается от левого.
— Ну, бывает, бывает… — безразлично констатирует субъект.
Марь Степанна выписывает рецепт и дает ему на подпись. Тут выясняется, что рецепт на очки для да́ли.
— Для да́ли мне не надо, я вблизи не вижу.
— Чё?
— Читать, говорю, не могу.
— Ну?
— Очки для близи мне нужно.
— А… — уныло тянет субъект, — Так чего ж молчали. Так бы сразу и сказали.
— Я сказал.
— Марь Степанна, вы там, это…
Марь Степанна сует мне листочек с буквами и снова меняет линзы, после чего выписывает рецепт и дает на подпись. Субъект подписывает.
— Все, идите.
— А глаза болят, что делать?
— Глаза?.. Ну… Очки носите.
— Капли хоть выпишите.
— Какие?
— Глазные. Чтоб не болели.
— А какие хотите?
— Я хочу, чтоб не болели.
— Ну, знаете, это уже… Откуда я знаю — чтоб не болели… Марь Степанна, там проспектики лежат какие-то, дайте ему.
Марь Степанна вытягивает из пачки проспектик и отдает мне вместе с рецептами.
Белый от ярости выхожу из кабинета и тут же звоню в платную.
— Когда, вы сказал, окулист будет? Через два месяца?.. Запишите меня первым.
Вот так и лечимся.

Теги: Манжеты автография жестом по мимике здоровье ненаписанное слова

Иногда возникает потребность в написании некоего текста.
Не какого-то конкретного, а просто внутри все чешется, зудит от потребности постучать по клавишам и что-то из них выстучать.
Но в голове ничего конкретного, готового для выплескивания наружу нет.
Не знаю, кто как, но я поступаю просто — пишу фразу.
Первую, какая в голову приходит, пусть полную чушь, вздор и абсурд.
Тут главное — расслабиться и специально дать мозгу нести упомянутые чушь, вздор и абсурд.
Не надо глубоких мыслей, философических размышлений или попыток пошутить.
Просто сидеть и записывать все приходящее в голову.
Первая фраза цепляет за собой вторую, та — третью и так далее.
Самое фиговое, когда в голове настолько пусто, что не только фраз, а даже отдельных слов нет.
Междометия какие-то вяло перебираются с места на место, имитируя интеллектуальную деятельность.
Но и это тоже лечится все тем же способом.
Выловить ползающее междометие и тут же его записать.
Потом найти другое, и тоже туда же.
Два междометия уже почти фраза. Полуфраза. Недомысль.
Недомысли от переутомления.
То есть, когда в одном месте прибыло, значит в другом ровно столько же убыло.
Утомления прибавилось — мыслей меньше стало.
Закон неубывания энтропии.
Мысль структурирует, а усталость разносит все на фиг в куски, в хлам, в тлен и пепел.
То есть энтропия вернула свое статус-кво.
И хоть ты что с ней делай, а она свое все равно возьмет.
Не здесь, так там, не там, так еще где.
Вот думал много, думал, напридумывал всего целый вагон и вроде даже не устал.
Зато в печени что-то заныло или в желудке засвербило или понос какой-нибудь обуял вместе с насморком.
То есть структура разрушилась, перешла в хаос. Энтропия свое взяла.
Или, скажем, досок домой притащил, попилил, посверлил, гвоздей набил и получил шкаф. Или книжную полку.
Упорядочил структуру.
А в Калифорнии торнадо прошел, сотни домов по доскам разнес.
Опять энтропия уравновесилась.
Поэтому осторожнее с мыслями надо.
И вообще, с любой не разрушающей, а созидающей деятельностью.
Почему так приятно бывает что-нибудь разломать, разрушить, разорвать к чертовой бабушке, сжечь, растоптать, матом обругать?
Потому что энтропии прибавляется, возникает ее переизбыток и появляется возможность ее оттуда изъять, и на ее месте соорудить еще один шкаф.
Или роман написать.
Или сделать еще что-нибудь дико умное, полезное и упорядоченное.
Так что, если мыслей в голове нет, если что-то не получается, дела не идут, то не надо пытаться еще усиленнее думать, делать и напрягаться.
А надо расслабиться, и пусть оно все гребется конем, пусть рассыпается в прах, разваливается и расплывается одной здоровенной мокрой лужей.
Или заведите себе большой кусок пластилина, скатайте из него шар или колбаску или куб какой-нибудь, а потом с наслаждением трахните по нему кулаком, помните его, порвите, раскатайте, размажьте на фиг, превратите в кляксу.
И спокойно садитесь дальше заниматься своей докторской диссертацией, упорядочиванием каталогов или сборкой шкафов.
Или записыванием абсурдных слов, фраз и мыслей.

Теги: Манжеты автография мыслительное ненаписанное слова