Одни за госдеповские печеньки стараются…
Другие карамельками не гнушаются, сосут петушков на палочке.
Каждому свое, как говорил римский гражданин Цицерон.
Те, что с карамельками, не напрягайте мозг, вы его не знаете, он уже умер.
Пришел мне как-то анонс русской вечеринки, устраиваемой, как это называлось в советских газетах, «в дальнем зарубежье».
Никогда не присутствовал на нерусских русских вечеринках, поэтому стало любопытно.
Попытался представить то, что помню, и в чем многократно участвовал здесь, перенесенное в совершенно иную среду.
Но не получалось — зрелище создавалось смешное, нелепое и фальшивое.
Во-первых, само словосочетание «русская вечеринка» для моего уха уже противоестественно и искусственно.
Что-то вроде мексиканских посиделок или шведских гулянок.
И вообще, русская вечеринка, как мне казалось, будет такая же русская, как нью-йоркский ресторан «Боршт» с официантами в белых рубахах, синих шароварах и красных кушаках.
Сейчас речь не об атмосфере, общении, лексике и самих «вечеряющихся», пока только о меню.
Меню должно быть специфическое.
Ну, начать с того, что, на столе непременно должен быть салат оливье.
То есть оливье не может не быть, без него ностальгический русский стол столь же невозможен, как кровь без красных кровяных телец или пармезан без плесени.
Самый русский салат, придуманный французом, из оригинального рецепта которого до советских времен дошли лишь картошка и огурец.
Такой же абсурд и липа, как множество других вещей и явлений.
Кроме того на столе обязательно должна присутствовать ржавая селедка, порезанная на куски, сдобренная подсолнечным маслом с запахом жареных семечек и уксусом, и щедро засыпанная сверху кольцами репчатого лука.
В той же тарелке, отдельным деликатесом лежат селедочные молоки.
Неподалеку от оливье салатница с фиолетовой селедкой под шубой.
В миске или большом блюде курганом уложены котлеты со сковородки, все в масле и с прожаренной корочкой.
В тарелках, порезанная кусками вареная колбаса и тонко нашинкованная дефицитная копченая.
На других тарелках ломкий, в мелких дырочках сыр российский, непременно порезанный треугольниками, и где-то рядом пошехонский или глянцевый голландский.
Хлеб черный четвертушками и хлеб белый ломтями.
Соусница с ядреной русской (не по названию, а по рецепту) горчицей домашнего приготовления, и такой же ядреный, натертый на жестяной терке хрен с уксусом.
В отдельной бутылочке должен стоять уксус, не покупной, а собственноручно разведенный из уксусной эссенции.
Должно быть много-много дымящейся вареной картошки, которую на тарелки надо класть целиком и щедро сдабривать столовыми ложками сметаны.
Сметана жирная, густая, подтаивая, она медленно сползает с картофелин.
Без холодца тоже никак.
Слегка подрагивающий, полупрозрачный, с дольками чеснока и чесночным же духом, с толстым слоем мелко порубленного мяса и тонкой белесой корочкой застывшего жира.
В глубокой миске квашеная капуста, щиплющая, ядрененькая, с острым ароматом и пузырящимся бело-оранжевым соком.
Ну и какой же советский стол без заливной рыбы, белыми ломтями застывшей в желтоватом желе с дольками лимона, морковными розочками и листиками петрушки, похожими на отпечатки лап геккона.
Со спиртным, в общем, всем ясно, а если не хватит, можно гонца отправить.
Вот примерно так бывало когда-то.
А импортные модификации русских вечеринок, а тем более, советских кухонных посиделок, как мне кажется, просто маленькие неловкие имитации русского застолья.
Наверное, я ошибаюсь, если не целиком, то в частностях.
Хотя и понимаю, что иначе и невозможно.
Да, наверное, и не нужно.
Хотя и жаль.
Из книги Вальдман Э.К. «Занимательная телеграфия и телефония» 1963 год.
У всех разные свойства памяти.
К примеру, у многих родившихся и выросших в совке остались самые благостные воспоминания о вкусной колбасе по два двадцать, о дешевой водке по два восемьдесят семь, о ситцевых семейных трусах по колено, тряпочных ботинках «прощай молодость», дешевых пельменных, и почти бесплатной радиоточке в каждой квартире.
Они помнят тогдашний свой молодой задор, чистую печень, бесперебойное сердце и, вообще, то время, когда они еще не знали что такое язва желудка, аденома простаты и отложение солей.
Девки тогда, разумеется, были горячей, вода чище, водка крепче, небо голубее, а окружающее их пространство называлось великой страной победившего социализма.
Кого именно победил социализм не уточнялось, но все были уверены, что не их самих, а каких-нибудь гнусных взяточников, нечистых на руку подпольных дельцов и заокеанских агрессоров, злоумышляющих недоброе.
И граждане страшно хотят обратно, хотят вернуть молодость, здоровье, бесперебойный половой аппарат и ливерную колбасу за 56 копеек.
Я совок тоже помню, и хотел бы, если не забыть совсем, то вспоминать как можно реже.
Хотя получается не очень, ибо чем дальше, тем больше окружающее настоящее походит именно на все скверное, выволоченное из того времени.
Положительное почему-то там и остается, а вытаскивается лишь самое отвратительное и гнусное.
А ведь в то время разное происходило — и скверное и тоскливое, и радостное и веселое.
Но само на поверхность всплывает, как ему и положено, лишь дерьмо, а что-то жизнерадостное силком не вытащишь из хитросплетений извилин.
К чему отнести кусочки памяти о том, как сложно было подписаться на приличную периодику, а на партийные газеты существовала добровольно-принудительная подписка?
Мой дед каким-то образом умудрялся ежегодно оформлять подписку на «Науку и жизнь» и иногда, по большому блату, на «Юность».
Ему же в нагрузку приходили и вынужденно-обязательные «Правда» и «Известия».
Я, будучи школьником, подписывался на юношеские журналы, в которых печатали неплохие по тем временам повести.
«Юность», «Химия и жизнь», «Вокруг света», «Знание - сила» и прочее в том же духе, правдами и неправдами если не выписывали, то покупали, доставали, выклянчивали, выменивали.
За годовую подшивку «Уральского следопыта» могли отдать набор чешского хрусталя, сервиз Мадонны или подержанный холодильник Юрюзань.
С одной стороны, в памяти колом стоит вечное советское отсутствие всего, а это нельзя назвать добрым воспоминанием.
С другой стороны, в памяти хранятся упомянутые повести в журналах и чувство радостного нетерпения, когда приходил очередной номер, — а это уже абсолютно положительные воспоминания.
Или, скажем, шмотки, на которые в целом было плевать, но и мерзнуть зимой категорически не хотелось.
Свою первую «аляску» помню хорошо.
В режиме строжайшей секретности знакомая девица из «Одежды» сообщила в какой день и в каком отделе выкинут в продажу куртки.
За два часа до открытия магазина очередь из «осведомленных» растянулась на полтора квартала.
Поскольку тогда работал в торговле, и потому был «особо приближенным», то стоял в первой пятерке, и в начавшейся давке получил из заботливых рук заранее отобранный экземпляр нужного размера.
Аляска тогда была чем-то вроде кабриолета за лимон баксов сейчас, и редким их обладателям завидовали все окружающие.
Мне это не нравилось, но более удобной, легкой и теплой куртки тогда не было, а были черные бушлаты на ватине, нейлоновые курточки на синтепоне и драповые пальто.
Вот это к каким воспоминаниям отнести, к добрым или скверным? Не знаю.
С книгами лично мне повезло, но, как и с одеждой, лишь потому, что снова почти случайно оказался в числе редких счастливчиков, имеющих доступ к закромам родины.
Зато с ментовскими пиздюлями и прочими не афишируемыми прелестями развитого социализма впервые познакомился еще до получения паспорта.
И чем дальше, тем плотнее было знакомство.
Казалось бы, чего в этом хорошего.
Но зато таким образом очень рано избавился от остатков каких бы то ни было иллюзий и получил вечную прививку от промывки мозгов.
Лично мне не за что любить или уважать совок.
Он угробил мою юность, угробил близких людей, угробил многих друзей и чуть не угробил меня самого.
Он был фальшивым, лживым и подлым ничтожеством.
«Большую часть клиентов, проживающих в интернатах, составляют лица со снижением интеллекта; считается, что все они не способны самостоятельно себя обслуживать. На самом деле эти люди способны жить в квартирах и вести обычную жизнь при помощи родственников или социальных служб. Но так сложилось, что всем проще запихнуть их в архипелаг ГУЛАГ. Люди, живущие в интернатах, лишены свободы, хотя они не совершали никаких преступлений и вряд ли совершат. Их не лечат, потому что это не больница, но и не пускают в общество, потому что обществу они не нужны и никто не готов им помогать. Знаете, какова позиция обычного человека? Есть психически больные люди, они опасны для себя и окружающих, всем нам будет гораздо лучше, если они станут жить где-то, где вы их не увидите».
«Из детства мне запомнилось многое: и плохое, и хорошее. Вот вздумаешь побаловаться, так тебя нянечки отругают очень здорово: и скакалками побьют со всей силы, и голышом на крапиву кладут. Топили несколько раз: помню, мне лет девять, так они вот что удумали — набрали полную ванную холодной воды до верха. Руки, естественно, заломали, ноги держали, и — головой вниз, таким макаром наказывали. А если до ванны лень тащить, санитарки наливали большой керамический таз, туда хлорку сыпали, и опять же — головой до дна. Сами сидят, чай пьют».
«Это не концлагерь, это интернат. Им там очень хорошо.»
Ульяновская область, 1999 год
Более подробно и страшно об этом же — Рубен Гонсалес Гальего «Белое на черном»
В Коммерсанте отчего-то назвали это тестом на русскость. Хотя, по-моему, больше он проверяет на советскость.
Но в любом случае, в качестве развлечения подойдет.
Я на всех уровнях лажанулся с поэзией, что не удивительно, учитывая горячую нелюбовь к поэтическому словосложению.
Промахнулся с советскими песнями, в чем так же нет ничего странного, памятуя глубокое отвращение к этому жанру.
Обломался с шофером Бормана. К фильму равнодушен, а потому плохо его помню. Из героев в памяти лишь Штирлиц, Шлаг, Мюллер, Борман и радистка, почему-то все время с дитём.
Срезался на фильме «Мимино», который смотрел всего один раз еще по советскому черно-белому телевизору Рекорд.
И на «Сибирским цирюльнике», который, по некоторым соображениям, не смотрел вовсе.
На омерзительном фильме «Брат».
Конечно, на автомобилях «Москвич», о которых ничего не знал, не знаю, и знать не желаю.
Еще на электронных играх. В то время в игры уже не играл, поэтому не в курсе.
Разумеется, всяческие спортивные штучки тоже пропустил за полным к ним равнодушием.
Постыдно не вспомнил «Зойкину квартиру».
И подзабыл уже Самора Машела и Менгисту Хайле Мариама. Правда, никогда и не интересовался, откуда они родом.
Но в целом, как считаю, неплохо справился.
Рекомендую, как лекарство от скуки.
Эта фотография сейчас щедрой рукой сеятеля рассыпана по всему рунету.
Общий смысл подписей такой: Сальвадор Дали благодарит натурщицу.
Опустим, что натурщица, в действительности актриса Ракель Уэлч.
Кто сейчас, кроме старперов и киноманов помнит её в древних фильмах «За миллион лет до нашей эры» или «Подвески королевы»?
Кстати, здесь можно полюбоваться на нее в бикини из шкур саблезубого тигра.
Но я не об этом.
Глядя на это фото немедленно вспоминаю то ли журнал Крокодил, то ли какую-то советскую газетку начала семидесятых, где фотография была снабжена подписью в духе «А вот у них, на бездуховном загнивающем Западе…».
Текст гласил, что «так называемый художник», абстракционист, преподносит актрисе ее портрет, сделанный им тут же из раздавленных на холсте улиток.
Уже не помню, упоминались ли там какие-то имена и была ли Уэлч названа актрисой, но вот портрет был из раздавленных улиток, это совершенно точно.
Потыкался в сети, но той советской заметки не нашел, хотя, вполне возможно, она даже валяется где-то в моих архивах журнальных вырезок.
А жаль, с любопытством и даже с некоторым злорадством прочитал бы сейчас полный текст той заметки.
Подпишись на RSSЕсли увидели ошибку,
выделяйте её мышью ,
и жмите Ctrl+Enter,
Спасибо!
Реактивный
хостинг
Тэги
