Заказал на Озоне недостающий пятый том Жванецкого и его же «Одесские дачи». Теперь с нетерпением жду, когда их привезут. Как и всегда на Озоне это может затянуться надолго, хотя в этот раз обещали аж через четыре-пять дней, что для них почти космическая скорость. Нервничаю, потому что не терпится почитать.
Поскольку одним из любимейших моих видов шмоток являются навороченные жилеты, раздумываю, какой из этих двух жилетов взять. Оба по-своему хороши, а на оба денег нет, поэтому сижу весь в мучительных раздумьях и сомнениях.
Тем более, что первый, почти полная копия моего любимого, но уже поистрепавшегося Coronel Tapiocca.
Еще сегодня попробовал почему-то никогда мною до этого не используемый поисковик, на котором искать картинки оказалось довольно удобно, хотя сперва и непривычно. Результаты, как мне показалось, более адекватны запросу, чем в том же гугле.
В pakt^s blog нашел ссылку на обзор десятка самых продаваемых книг, написанный Дуней Смирновой. Дуня казалась адекватным человеком, и обзор прочитал с большим удовольствием. Хотя слово «удовольствие» тут не совсем подходит, поскольку сама десятка хитов повергает в глубокое уныние. Дуня выразилась несколько резче:
В общем и целом нынешняя книжная десятка приводит в ужас. Вы же понимаете, что кулинарная книга, лечебник, труд по психологии и традиционно популярный Акунин не могут ни о чем свидетельствовать, не формируют тенденции — она возникает из всего остального. Умственный анабиоз читающей аудитории оскорбляет не эстетическое чувство, а этическое. Если все на самом деле так, значит, страна хочет только жрать, покупать и тусить. Ей не интересны ни чувства, ни мысли, ни игры, она ничего не желает знать, ни во что не верит, у нее даже нет тщеславного желания богатеть, зарабатывать деньги. Она хочет их только тратить. И только на ерунду. После прочтения этих книжек у меня в голове как будто воняет. Хочется помыть мозг. Один очень умный экономист сказал, что интеллектуальный коэффициент правительства обратно пропорционален ценам на нефть. То есть при сегодняшнем раскладе наше правительство — коллективный идиот. А мы его, как всегда, достойны.
Не помню, высказывался ли уже здесь по поводу Коэльо, но этот г-н входит в число наиболее отвратительных мне авторов. Поэтому не мог не порадовать вот такой пассаж Дуни в его адрес:
Раздражение, которое Коэльо вызывает у любого мало-мальски литературно искушенного читателя, объясняется прежде всего его необычайной серьезностью, гусиной какой-то важностью — скука смертная, на весь роман ни одной шутки, ни одной улыбки, ни одной остроты. Я имею в виду не хиханьки-хаханьки, остроты в литературе бывают какие угодно — фонетические, философские, выворачивающие идиомы; но вот так, без единой даже тени жонглирования, без малейшего артистизма, без намека на игру ума, так настоящая литература не случается.
Хорошо Дуня написала, правильно. Я бы еще от себя добавил, что сразу захлопываю книгу, если вижу страницы, испещренные заглавными буквами, долженствующими обозначать в таких книжках и значительность, и эпическое обобщение, и сакральность события, предмета или персонажа.
«Остров Большой Изогнутой Пальмы с тихо дрожащим под ее кроной Озером Синих Духов, где под Звенящий Шепот теплого Ветра С Востока, в ночь Большой Луны собираются Койоты, Гиены и Вислоухие Грумбы. Серябряный свет освещает их Лунные Игры, где звенит Смех, звучат Песни и раздается Большой Звук.»
Это ужасно. Так и видится укуренный персонаж с обращенными вовнутрь, горящими потусторонним светом глазами, который поводя руками, дрожащим от вдохновенного волнения голосом вещает эдакие эпические саги с мистическим уклоном.
Подобные псевдовозвышенные и псевдофилософические писания мне так же отвратительны, как и фекально-брутальные матюги г-на Сорокина.
Словом, как говаривал известный сын турецкоподданного: «Грустно, девушки».
Ртутный столбик еще не закипел, но уже начинает посвистывать.
Одуревшие птицы, поголовно ударенные солнцем, осыпаются с деревьев и подоконников перезрелыми фигами.
Коты на улицах не боятся ничего и никого. Им не до того, они мечтают, чтобы их обрили наголо. В крайнем случае, под полубокс.
По газонам беспорядочно разбросаны собаки с вывалившимися длинными языками, и не рассчитавшие своих сил любители пива и прочих вино-водочных охладительных напитков. От собак пахнет псиной, от граждан перегаром и мочой.
Полуголые девицы, женщины, дамы и молодящиеся старушки вываливают то, что имеют, наружу для проветривания. Иногда это не расходится с общечеловеческими представлениями о прекрасном, но чаще на ум приходят апокалиптические картины Гойи и Иеронима Босха.
Не павшая еще в неравной борьбе с охладительными напитками мужская часть населения блестит потными голыми коленками, волосатыми ногами в резиновых шлепанцах, надутыми животами торчащими из расстегнутых рубах и активно пахнет подмышками и дезодорантами. Что по производимому на окружающих эффекту не отличается одно от другого.
В лавочках, салончиках, маленьких магазинчиках за прилавками лежат, сидят, а иногда даже стоят красные распаренные сардельки с опухшими глазами и тщательно выскобленными подмышками.
В магазинах побольше стоит зверский холод, кондиционеры воют, стонут и истекают водой. В этих магазинах за прилавками уже не вареные шпикачики, а полуумерщвленные синеватые тушки покрытые белыми ципками и изморозью.
Русские-но-гордые жигули и прочие квазимобили ездят с максимальной скоростью и открытым всем, что только можно открыть. Это называется принудительной вентиляцией.
Если бы было можно, они бы выставили лобовые стекла и открыли дверцы.
Гордые-но-не-русские машины, запаянные герметично, как банки консервов, вальяжно шелестят мимо. У них внутри собственный мирок с собственной погодой, атмосферой, музыкой и вообще с собственной жизнью, максимально оторванной от всего, что за бортом.
Лавочки вокруг подъездов и в сквериках утыканы болтливыми, не смотря на жару, бабушками-одуванчиками и отставными сексотами-общественниками, привычно берущими на карандаш все вокруг.
А я, разморенный и обалдевший тащу домой упаковку минералки, две коробки пломбира, полдюжины больших пачек чая и жалею, что живу не в прохладном бассейне, обрамленным шариками мороженого.
Июнь…
Что я знаю о Финляндии? Ничего я о ней не знаю. Вроде бы холодно в ней. Вроде бы живут в ней финны, финки и маленькие финики. И вроде бы неплохо они там, в Финляндии живут.
Еще почему-то выплывает откуда-то картинка с оленями. Есть ли олени в Финляндии, нет ли оленей в Финляндии, это науке не известно. Финнам известно, а науке — нет. Наука до нее, до Финляндии еще не добралась. Ученые добрались, а некоторые так и просто в ней живут. Но вот наука в целом, как явление, еще не добралась.
Может, там изучать особенно нечего? Ну чего там, в самом деле, изучать? Юкколлу коккаллу? Можно, конечно, изучить, что такое эта самая коккала и есть ли она на самом деле.
А с другой стороны — на фига? Что мы без коккалы не проживем, как до этого сто лет жили? У нас тут этих кокколл своих - пруд пруди, только называются иначе, выглядят по-другому и коккают через пень колоду, когда в них шкивы подтянут и подшипники смажут. А то и вовсе никак не коккают, потому что на то не рассчитаны. В наших коккалах главное что? Главное, чтоб их сделать. А чтоб работали, это уж как получится. У нас же, в отличие от холодной Финляндии, все работают по дзенскому принципу: не важен результат, а важен процесс. Поэтому у нас все в процессе. Процесс как пошел, так до сих пор и идет.
Куда идет? А это вот тоже науке неизвестно. Узнаем, когда дойдет. Если дойдет.
Еще в Финляндии на улицах не растут пальмы, не гуляют слоны, и толяны с сизыми лицами не пьют настойку боярышника из аптечных пузырьков.
В Финляндии есть финские марки. Не филателистические, хотя и они тоже есть, а денежные. Это такие местные доллары. Рубли, по-нашему. Финны свои марки любят, а потому собирают их. Не для коллекции, а чтоб были.
В Финляндии на детских утренниках, под душем и на официальных мероприятиях все дружно поют:
Пусть любимцы наши слышат,
пусть внимают наши дети —
золотое поколенье,
молодой народ растущий.
Эти песни добывали,
заклинанья сберегали
в опояске — Вяйнямейнен,
в жарком горне — Илмаринен,
в острой стали — Кавкомьели,
в самостреле — Йовкахайнен…
Как они это могут петь, ума не приложу. А там ведь еще и Пеллервойнен есть.
Хотя, с другой стороны, с детства потренируешься, еще и не такое выговоришь.
Еще в Финляндии есть финские ножики. То есть, сейчас, может быть, уже и нету, но раньше были и пользовались большой популярностью среди определенной части российских граждан. Не тех граждан, что туда поехали, а как раз среди тех, что здесь остались. Хотя, лучше бы уехали.
Так же в Финляндии, судя по российским источникам, водятся горячие финские парни. О горячих финских девушках почему-то не упоминается нигде. Видимо, весь жар ушел в парней, и девушкам остались только угли и зола. А жаль, потому что девушки, это не пепси-кола, девушки даже при +40 в тени хороши только горячие.
Да и парни не все поголовно горячие. Как-то торговал у меня картину один такой вот парень. Раз шесть я ему ее переписывал. Если бы не моя исключительная порядочность и неимоверная обязательность, плюнул бы и продал бы за это время каким-нибудь простецким американцам или снулым англичанам десяток других за хорошие бабки. Так вот этот парень не был горячим, он был как рыба из морозильника. Такой же душевный, эмоциональный и с точно такой же мимикой. С тех пор я с финнами дела принципиально не имею. Во-первых, я вообще терпеть не могу рыбу, во-вторых, замороженная рыба хороша только в виде строганины. Не буду же я финнов их же финским ножиком на стружку пускать. Хотя того парня я бы с удовольствием постругал.
А к чему это я вдруг Финляндию вспомнил? А ни к чему. Просто подумал, что если бы в Финляндии не жили финны, то называлась бы она очень красиво, нежно и мелодично: Ляндия.
Вот и все.
Хотя нет, еще не все. В лучших традициях интернациональной дружбы имени Леонида Ильича Брежнева и Урхо Калева Кекконена:
И хотя, ясный перец, ни пива, ни даже хлеба краюхи ни от кого не дождешься, песню я все же исполню. Как там и сказано дальше: «Натощак спою вам песню, песнь исполню всухомятку».
Итак, группа горячих финских парней и стылых финских девиц называется Hedningarna. А песенка их называется Tass'on Nainen.
Ну, мат матом, а вот обходиться без таких слов, как, например, «жопа», все же неправильно.
Одно дело сказать: «Я нахожусь в затруднительном положении», и совсем другое, когда говоришь: «Блин, я снова в полной жопе!».
Смысл-то, вроде, один и тот же, но первый вариант, в общем, ничего не передает, кроме сухой констатации факта.
Зато как много говорит второй вариант, сколько сразу информации о самой ситуации и об отношении к ней рассказчика, и о его представлении о перспективах разрешения, о настроении, состоянии и даже о том, что это отнюдь не первая жопа, то есть проблема, с которой сталкивается автор.
Так что не надо быть ханжами с поджатыми губками и презрительно вздернутым подбородком и не надо быть развинченной фигурой с шестью ошибками в трех словах и десятью смайликами вместо толкового словаря.
Хороший, интересный русский язык, это не тот, которым написаны энциклопедии и учебники для средней школы.
И это не косноязычные «че ты бля нах» основной, к сожалению, массы российского народонаселения. Это живой, подвижный, полный образности, многозвучности, многоплановости и многозначности язык.
Не надо его высушивать и мумифицировать, и не надо оплевывать его, обхаркивать и закидывать слюнявыми окурками.
Надо относиться к нему с интересом и дружеским вниманием.
То есть, типа, ребята, давайте жить, как бы, дружно, в натуре.
Хотя бы так, хотя бы так.
Для начала.
Литература обязательная к прочтению, есть понятие неопределенное, спорное и зависит от страны, религии, истории и разного прочего, среди чего находится субъект и объект этой обязаловки.
Я вырос в стране Толстого, Достоевского, Чехова и далее по списку, но ни одного из них читать не могу категорически, а то, что все же прочитать сумел, не вызвало во мне ничего кроме тягостной тоски и состояния мрачного душевного похмелья.
Унылый и депрессивный Чехов; тяжелый шизофренизм с бредом преследования и патологическим самокопанием и рефлексией Федор Михалыча; тягостное многословие, назидательность, менторство с агрессивной добродетелью и пафосным смирением «зеркала русской революции» — все это мне не интересно, все это абсолютно не совпадает, не входит в резонанс ни с чем во мне. Мне это чуждо и далеко от всего того, что меня занимает и интересует. Вернее сказать, не само «это», а то, как оно вышеперечисленными гениями написано, подано. Наверное, они великие писатели, спорить с этим не могу по причине недостаточного владения предметом, но включать их в список своей постоянной литературы никак не могу. Да и многих-многих других давно и плотно в подобных списках сидящих. А что уж говорить о «не наших», не русских писателях, поэтах, композиторах и прочих тружениках чувства и ума. Что мне далекая Гекуба, что мне шекспиры, гёте и рабиндранат-тагоры, когда прямо тут, рядом, под боком строчат нетленку такие ума палаты, как пелевин, лукьяненко, сорокин, чьи имена и названия уже сейчас стоят на первых строках топ-листов для обязательного поп-чтения.
Нет, у меня свой список и свои представления о том, что может и должно в этом списке быть, а что туда не попадет ни под каким видом. Разумеется, редактура списка постоянно происходит, но основные «тенденции и принципы» его формирования не менялись и, надеюсь, не изменятся в дальнейшем. Иначе это буду уже не я и список будет не мой. Полный текст »
Если бы я был физиком, я бы изобрел «Генератор Светлой Радости».
Или «Излучатель оптимизма».
Или, скажем, «Эманатор счастливых улыбок».
А может быть, для этого надо быть не физиком, а нейропсихологом, или химикам, или кочегаром в котельной за сто двадцать рублей.
Это не важно.
Я бы все равно изобрел.
Почему сейчас не изобрел?
А я изобрел.
Только я еще не знаю, как он работает, и какие детали куда припаивать надо.
Я его в принципе изобрел.
Как идею.
И не такой, как с мышами придумали: проволоки им в мозг понатыкали и заставили на рычаг нажимать, а у тех удовольствие.
Сексуальное.
С летальным исходом.
Нам с летальным не надо.
Нам надо такое, чтоб импульс снаружи, а радость изнутри.
Не электрическая в двести двадцать вольт, а своя, натуральная.
Пусть слабенькая, но своя.
Сам генератор только шлюзы открывает и правильное направление дает.
Чтоб не как у идиота радость была, а с пониманием: «Это плохо, это плохо, все плохо, — а мне все равно хорошо».
А почему?
А потому что понимаю.
Потому что понимаю — чтоб внутри было хорошо, когда вокруг плохо, надо чтоб было хорошо несмотря ни на что.
То есть смотреть можно, но расстраиваться нельзя, а то ассоциации, аллюзии, рефлексии, воспоминания всякие выскакивают по всему телу.
А у меня генератор под рукой.
На батарейках, переносной.
И от сети есть — стационарный.
Кнопкой — щелк!
И зашелестело там что-то внутри, искорки голубые побежали, озоном запахло.
А на душе птички гнезда свили и поют.
Красиво так, радостно.
А то что какают иногда, так это тоже хорошо, почва для оптимизма удобряется.
А там, глядишь, и мумие свое получится.
Эндогенное.
А то, что тучи там вроде какие-то были, так это тоже славно, потому как, пока были, жары и засухи не допускали, а сейчас туч нет потому что дождем грибным прошли.
По душе.
Омыли душу.
Грибными слезами.
И сразу чисто стало, свежестью запахло — и хорошо!
Хотя вокруг и плохо.
Главное ведь что?
Главное, чтобы внутри было хорошо, тогда и снаружи солнышко из-за туч выйдет, птички запоют, вороны закаркают, соседи сверлить что-то станут.
Жизнь!
Радость кругом, но внутри.
То есть внутри, но широкая.
Вот такой генератор я изобрел.
Только схемы электрической не знаю.
Не физик я.
Так, букву к букве пристраиваю.
Глядь, и изобретется что…
Подпишись на RSS
