Бытовое
02.03.2011Большинство людей многие годы ежедневно проводят на работе, которую ненавидят, лишь затем, чтобы купить ненужное им барахло, которым надеятся поразить чужих и неизвестных им людей.
Nigel Marsh
Большинство людей многие годы ежедневно проводят на работе, которую ненавидят, лишь затем, чтобы купить ненужное им барахло, которым надеятся поразить чужих и неизвестных им людей.
Nigel Marsh
… Вот, например, проблема сельского хозяйства. Допустим, можно взять и отменить колхозы. Раздать крестьянам землю и тому подобное. Но ты сперва узнай, что думают крестьяне? Хотят ли эту землю получить?.. Да на хрена им эта блядская земля?! Поинтересуйся у того же Валеры-мудозвона. Обойди наши деревни вокруг заповедника. Один дед Тимоха помнит, как лошадей запрягают. Когда что сеять — позабыли. Простого хлеба выпечь не могут… Да любой крестьянин эту землю враз на чекушку махнет. Не говоря о полбанке…
… Желаешь знать, оттуда придет хана советской власти? Я тебе скажу. Хана придет от водки. Сейчас, я думаю, процентов шестьдесят трудящихся надираются к вечеру. И показатели растут. Наступит день, когда упьются все без исключения. От рядового до маршала Гречко. От работяги до министра тяжелой промышленности. Все, кроме пары-тройки женщин, детей, возможно, евреев. Чего для построения коммунизма будет недостаточно… И вся карусель остановится. Заводы, фабрики, машинно-тракторные станции… А дальше — придет новое татаро-монгольское иго. Только на этот раз — с Запада. Во главе с товарищем Киссинджером…
Мы пьём за здоровье друзей, а портим собственное.
Когда яркое пламя любви перестает мерцать, веселее горит огонёк привязанности; его-то легко поддерживать изо дня в день и даже усиливать по мере того, как приближается холодная смерть.
Память подобна населённому нечистой силой дому, в стенах которого постоянно раздаётся эхо от невидимых шагов. В разбитых окнах мелькают тени умерших, а рядом с ними — печальные призраки нашего былого «я».
Руки доброй женщины, обвившиеся вокруг шеи мужчины, — это спасательный круг, брошенный ему судьбой с неба.
Нет ничего легче, чем описывать природу; нет ничего труднее и бессмысленнее, чем читать эти описания.
Один мой американский друг, образованный джентльмен, знаток и любитель поэзии, как-то признался, что из восемнадцатипенсового фотоальбома с видами Озерного края он получил более точное и более яркое представление об этом районе, чем из полного собрания сочинений Кольриджа, Саути и Вордсворта, вместе взятых. Также помню, как он однажды сказал по поводу литературных описаний природы: проку от них не больше, чем от красочных описаний блюд, которые автор имел удовольствие поглотить за обедом. Но это уже имеет отношение к другому вопросу, а именно: к конкретному назначению каждого из искусств. Мой друг полагает, что как холст и масло представляют собой средства, не пригодные для написания романа, так и словесные описания являются в лучшем случае не чем иным, как жалкой попыткой подменить зрение совсем иными чувствами.
Jack London
Я нес в себе прекрасный алкогольный пожар. Он питался своим собственным жаром и неистово пылал. В моей жизни не было периода бодрствования, когда я не хотел бы выпить. Я с нетерпением ожидал, когда закончу свою ежедневную тысячу слов, затем я стал выпивать, как только достигал первых пяти сотен. Не прошло много времени, как я начинал пить до того, как приступал к тысяче.
Jack Kerouac
Когда я повзрослел, я стал пить. Почему? Потому, что мне нравится умственный экстаз.
Jerry Vale
Виски — самое популярное из всех средств, которые не помогают от простуды.
Я ни разу в жизни не видел ни одного гаишника, который бы разруливал автомобильную пробку. Стоял бы и яростно бился, рекомендовал пути объезда, показывал, как ехать, помогал заглохшему. Гаишник появляется на другом отрезке пути — как только вы разогнались и выскочили из пробки. Это называется цикл: разгон — виток — торможение — отбор денег. Мне как-то рассказывали, как однажды гаишник просто забыл в чьей-то машине рукавицу, в которой было несколько тысяч долларов. Но они должны организовывать движение, должны костьми ложиться. А превратились во врачей, которые не лечат, а штрафуют за болезнь.
Очень и очень точно подмечено. Согласен совершенно.
— За 77 лет жизни в России какое чувство вы испытывали чаще всего?
— Интересный вопрос… Наверное, страх. Страх — это состояние, в котором я живу. Это не значит, что я трусливый человек, но состояние страха в этой стране вполне естественно. И в то же время я очень люблю Россию. Это не нужно доказывать. Главное, что я здесь сижу, невзирая ни на что, хотя были тысячи шансов, чтобы покинуть эту страну и уже избавиться от страха, от злобы — от всего, что мы перечислили.
Вообще, чувство страха сопровождает весь коммунистический период. Советская власть очень умело делала тебя виноватым. Чувство страха — повседневная, бесконечная жизнь. Двадцать четыре часа в сутки. Живешь ты в этой квартире и не знаешь до сих пор, твоя ли она. Заработал деньги — и не знаешь, останутся ли они с тобой. А дальше давление сверху сменяется давлением снизу. При тоталитаризме тебя без конца вылавливала власть, сейчас — народные массы могут. Ты говоришь, что хочешь говорить, но внутри все время чувство страха и неуверенности. Я не политик. Но мне кажется, сейчас мы возвращаемся в эту безнадегу. Конечно, такого же совка не будет, все-таки есть Интернет. Но предчувствие у меня плохое.