Pepsimist

Колоро́вы ярма́рки!
Короткие штаны на лямочках, сандалетки в дырочках, тяжелый фотоаппарат, сопение, восторг, автограф на фотке, зависть приятелей, радость обладания…
Было давно и вспоминается с умилением и отвращением.

Тоскливый до умиления
Пепсимист

(Мопед не мой, хозяина не знаю.)

Теги: Манжеты детство ностальгия ссср фотография

Оставшись один, вдыхая забытые запахи чернил, мела, никогда не оседающей пыли, запаха «до первой крови», изнурительных допросов у доски, запаха тюрьмы, бесправия возведенного в принцип, он все надеялся вызвать в памяти какие-то сладкие воспоминания о детстве и юношестве, о рыцарстве, о товариществе, о первой чистой любви, но ничего из этого не получалось, хотя он очень старался, готовый умилиться при первой возможности. Все оставалось по прежнему — и светлые затхлые классы, и поцарапанные доски, парты, изрезанные закрашенными инициалами и апокрифическими надписями, и казематные стены, выкрашенные до половины веселой зеленой краской, и обитая штукатурка на углах — все оставалось по-прежнему неказисто, гадко, наводило злобу и беспросветность.

Стругацкие «Гадкие лебеди»

Советская система образования меня не устраивала, ибо всё, что лично я вынес из школы, это таблица умножения, вызубренная еще до школы и благополучно забытая в дальнейшем.
Все же прочее, что знаю и умею, получил не благодаря, а вопреки системе советского образования.
Возможно, что мне так «повезло» со школой и преподавателями. Не исключаю. Но моего отношения это не меняет и изменить не может.
Я могу точно сказать, что в моем образовании является заслугой моей, родителей, окружения, а что заслуга школы.
Вернее, абсолютно точно могу сказать, что НЕ является заслугой школы.
Помимо упомянутой таблицы умножения, все остальное, НЕ заслуга школы.
До школы и до тех пор, пока не стали проходить эти предметы, мне нравилась химия, физика, интересовали иностранные языки, литература, ну и все прочее понемножку.
Так вот «заслуга» школы в том, что она, школа, отбила напрочь желание учить все вышеперечисленное и остальное сверх этого.
Всю русскую классику я прочел значительно позже, уже сам, ломая вбитую школой нелюбовь, если не сказать ненависть к русской литературе.
Из школы я не вынес ни одного грамматического правила. Собственно, и сейчас их не знаю.
Люто ненавижу математику, физику, химию. Сколько пытался после школы перебороть это в себе — не получилось.
Ничего из того, что проходили в школе не знаю, не помню и в жизни не пригодилось. Ни разу.
Читал совсем не то, что «проходили». А то, что учили, приходилось выбивать из памяти и учить заново самостоятельно.
Возможно, что это «заслуга» не системы образования в целом, а отдельных преподавателей.
Но значит, что всех моих школьных преподавателей надо было, как минимум, выкинуть за профнепригодность. Всех. Что в принципе возможно, но маловероятно.
«"Лишние люди" в произведениях Пушкина и Лермонтова.» «Социально-историческое и общечеловеческое в героях Н.В. Гоголя.»
Этим они думали и думают привить любовь к литературе?
Один работающий физический прибор на всю школу, навечно запертый в лабораторном шкафу.
Три недели на усвоения физического термина «материя» и ни одного лабораторного занятия за весь год.
На второй год попытка учителя раскрутить какие-то колеса и добиться искры, которой так и не получилось.
Зубрежка, зубрежка, зубрежка.
Из истории требовалось помнить только даты, имена и названия. Больше ничего.
Английский — «Зыс из э тейбл» в течении всего года. С произношением, как в предыдущем предложении.
Русский язык. Понятия не имею, что такое подлежащее и сказуемое. Про «определение» могу только догадываться. Ни одного правила не знаю, запятые ставлю по наитию. Орфографию от грамматики тоже не отличаю.
«Вот качусь я с горки…» до белого каления, до головокружения, до тошноты. Пока не вдолбишь в голову, чтобы только успеть донести до доски не расплескав.
Заполнение бесчисленных контурных карт. Что там на них? Почему это зеленым, а это красным? Кто, что, зачем?…
И единственный запомнившийся мне «факт» из всей школьной географии: «Северный ледовитый океан находится на юге нашей страны». До сих пор не берусь сразу найти на карте москву. Не говоря уже о прочих городах и странах.
Теорема Пифагора. Про штаны. Это все мои знания по геометрии. То есть теоремы я не знаю, но помню, что там фигурируют штаны. И надо сказать, так ни разу по этому поводу и не расстроился. Что мне пользы с пифагоровых штанов?
Уроки рисования и черчения вообще выпали из памяти.
Совершенно загадочный и совершенно же бесполезный предмет — алгебра. Про нее не помню вообще ничего, кроме названия. Зачем она мне? Бог весть…
Уроки труда уже как-то описывал довольно подробно.
Из музыкальных уроков занозой сидит в памяти хоровое «распетие» двух шлягеров всех времен и народов: «И ленин такой молодой» и «Картошка-тошка-тошка».
Вот, собственно, и все, что вынес из школы.
А все остальное, это совсем другая история, другие люди, иные цели, интересы, навыки, знания, стремления. Строго перпендикулярные школьным.
Если кому-то со школой повезло больше, чем мне, могу только порадоваться за них. Им повезло. Мне — нет.
Книги, прочитанные в детстве остаются на всю жизнь и во многом определяют характер и, как следствие, судьбу. Поэтому, что именно надо «проходить» в школе, считаю важным. Из школьной программы не читал ничего. Что-то, возможно, пролистывал по диагонали, чтобы «сдать», но не не помню. Читал в огромном количестве совершенно иные книги, почему, видимо, и не стал «как все».
По всему вышесказанному, приведенная в начале цитата из Стругацких близка и понятна.

Теги: Жестом по мимике автография детство плевательница совок

Внезапно пришло на память.
В школьную пору мою, тому много лет назад, парты в школе были весьма, по нынешним временам, своеобразные.
Во-первых, они были двухместные и представляли собой монолит из собственно парты и намертво соединенной с ней скамьи.
Во-вторых, столешница у парт была, не как у стола горизонтальная, а под углом.
Наверху было прорезано отверстие под чернильницу-непроливайку и сделан желобок для ручки.
Чтобы вылезти из такой парты или встать, чтобы бодро поприветствовать завуча или директора, надо было откинуть наверх столешницу.
Даже не знаю, как её правильно называть, наверное, откидной доской.
Когда в класс входил учитель или кто-то из дирекции, вставать полагалось обязательно и так торчать столбом, пока не разрешали сесть.
Парты нещадно резались перочинными ножами, вырезались инициалы или какие-нибудь сакральные знаки, вроде черепа с косточками.
Никаких «Цой-жив» или иноязычных надписей не делали, хотя одно время Москва была густо усеяна словом «Fantomas».
Фломастеров и, тем более, баллончиков с краской еще не было, поэтому Фантомаса увековечивали обычными карандашами или мелом.
К первому сентября парты приводили в порядок, прикручивая оторванные откидные доски и густо покрывая коричневой и зеленой масляной краской.
Сидя за партой, руки положено было держать на ней аккуратно сложенными, и сидеть так весь урок, пока не понадобиться что-нибудь писать или читать.
Тогда снова откидывалась доска, из парты доставался портфель или ранец, из него на парту выкладывались учебники, тетради и пенал с ручками-карандашами.
Когда появились шариковые ручки, писать ими запрещалось и, скажем, домашнее задание, написанное не чернилами, просто не принималось, и учителем делалась запись в дневник о недопустимости, тлетворности, разлагающем влиянии и прочее в том же духе.
Можно было пользоваться только утвержденными министерством чернильными «самописками».
А к каждой тетради прикладывалась промокашка, и в пеналах у всех лежали круглые «перочистки», чтобы снимать с пера застывшие комочки чернил, бумажные волокна и прочую дрянь.
Полный текст »

Теги: Жестом по мимике детство ностальгия слова ссср

Лет пятьдесят назад повез меня отец в зеленом пыльном поезде в Калужскую губернию.
Переночевали в поезде, приехали на место к полудню, вышли на пустынный перрон, к обколупаному, когда-то в желтой штукатуре домику с провалившейся крышей и одинокой решетчатой бойницей с кривой надписью над ней: «Билеты».
Солнце шпарило с бесстыдно голого неба, не прикрытого даже легким облачком.
Выйдя с вокзала, прошлись по жаркой, пыльной, безлюдной улице с одинокой покосившейся колонкой, деревянным фонарным столбом без лампы и брошенной у забора телегой.
Пройдя мимо лошади, сонно мотающей гривой рядом с дряхлым, военных лет грузовиком, зашли в столовую.
Или это было кафе. Или рюмочная.
Разницы нет, все они тогда были на одно неумытое, побитое жизнью общепитовое лицо.
Замызганный домик с давно выцветшей на солнце, смытой дождями до неразличимости вывеской над дверью.
Внутри душный полумрак с запахом тушеной капусты, лениво плавающая в воздухе пыль и четыре стола на изуродованных артритом ножках.
За одним, молча и сурово подъедали макароны два шофера в пропитанных тавотом и бензином ватниках.
На остальных столах крошки, мокрые разводы, пустые салфетницы с надписью «Общепит» и влажная крупная, похожая на серый кварцевый песок, соль в нечистых блюдечках.
По столам неторопливо подбирали крошки большие сытые черные мухи.
В Москве таких огромных мух не водилось.
Были они размером почти со шмеля, иссиня-черные с бензиновым отливом.
Купили лимонаду, кисловатого ржаного хлеба с пропеченной до хруста коркой, и два помидора.
Помидоры были огромные, крепкие, сочные, красные, будто налитые кровью, но не глянцевые, а как бы слегка припорошенные пылью, плавающей вокруг.
Отец достал из портфеля перочинный нож, разрезал помидоры на четыре части и мы принялись их есть, посыпая большими кристаллами соли, которая каменной крошкой хрустела на зубах.
Это были самые вкусные помидоры, которые я когда-либо ел.
Даже отдаленно похожие на них с тех пор не попадались.
Ничего больше не запомнил о том дне, только огромные сочные помидоры с чуть подгорелым черным хлебом и каменной серой солью.
Странные вещи отчего-то в памяти остаются.
Почему именно помидоры так крепко и основательно засели в памяти, случайно зацепив и потянув за собою и лошадь, и пыльную улицу, и суровых шоферов с их макаронами?
Наверняка, было в этом городке еще что-то интересное, необычное для сугубо городского мальчишки, что должно было остаться в памяти.
Но память пуста. Только эти нелепые, сказочно вкусные помидоры.

Теги: Жестом по мимике детство ненаписанное ностальгия слова

В школьные времена почти все у нас делали черный порох.
Рецептов было полно в литературе и в периодике, от жюльверновского Таинственного острова до журналов Химия и жизнь или Рыблов-спортсмен.
Да все и так знали чего и сколько надо сыпать.
Без всяких интернетов полезная информация расходилась за семь секунд на двенадцать кварталов.
А сейчас у пацана сто грамм самодельного пороха для фейерверка нашли, так, спасибо, по статье терроризм не пошел.
Нас тогда надо было бы всей школой винтить.
В класс заходить и винтить подряд.
Под этот порох еще самопалы делали.
Все, у кого руки не из жопы росли, все делали.
Такие экземпляры попадались — любо дорого смотреть.
Коллекционные.
Тем же черным порохом начиняли, и вперед, на штурм зимнего дворца или рейхстага.
Пули свинцовые сами отливали.
Формочки делали и в них отливали.
Под каждый самострел своя формочка, со своим калибром.
Сантиметровую доску прошибало.
Руки, правда, тоже иногда отрывало.
Одно время в нашем районе постоянно громыхало и постреливало.
Это уже не самострелы были, а «гранатки» у всех по карманам лежали горстями.
Очень популярны были год или два.
Чтобы их сделать, ходили в «пентагон» на набережной, во внутренний дворик, где часто валялись россыпи гильз от мелкашки.
Гильзы собирали и дома пробивали сбоку гвоздиком дырочку, приматывали к ней спичку, а в гильзу закатывали пороху, сколько влезет.
После по коробку той спичкой чиркаешь и кидаешь.
Бабахало будь здоров.
И никого не повинтили за экстремизм, терроризм или там подготовку государственного переворота.
Ну участковый мог подойти, пару бомбочек отобрать и прочитать дежурную лекцию о вреде ВВ среди подростков.
Кому в какую больную голову могла прийти шизофреническая мысль, что тринадцатилетний пацан собирает у себя на кухне жуткую бомбу с целью свержения существующего строя путем подрыва в лесу сигаретной пачки с черным порохом.
Пацаны бомбы делали, делают и будут делать.
И по лесам рыскать, стволы-каски выкапывать.
Не для бабла, а для интереса.
А сколько кинжалов из напильников было сделано.
Сколько «финок» из стальных полос на уроках труда выточено…
Позже оно само пройдет.
Как на девок переключатся, так и пройдет.
Или пару шрамов заработают, тогда сразу эксперименты бросают.
Девицам куклы, а пацанам оружие.
Всегда так было и всегда будет.

Теги: Манжеты детство слова

Мы жили и выросли в одном дворе.
Он был на два года младше, и когда я уже присаживался на лавочку с сигаретой, весь в хипповских волосах и фенечках, он вечно приставал, чтобы выяснить, что спрятано в кожаной фенечке, висящей на моей шее.
Позже он сам отрастил длинные патлы, завел гитару, но ни хипарем ни музыкантом не стал.
Еще позже так и не стал бандитом, хотя одно время во всю крутился среди них.
Ему казалось, что надо поднабраться некоторой крутизны, мужественности и загадочности.
В бандитской романтике он со своим умом и интеллектом разобрался быстро и ушел в поиски чего-то, в чем можно было бы реализоваться, а не получить пулю в живот.
Много фотографировал, но получалось плохо, не хватало фантазии и внутренней свободы.
Он не мог делать плохо или не до конца.
Если видел, что не может стать мастером — бросал.
Мотался челноком в египты с турциями и даже завел палатку где-то в Луже, но государство сожрало всех челноков вместе с их бизнесом и он занялся кино.
Он не снимал кино, он был тем, кого называют пиратами.
Он был интеллектуально-информационным центром, прекрасно зная кино и все с ним связанное.
Вкладывали бабло, закупали оборудование, арендовали площади другие, ему это было не интересно.
Он формировал ассортимент плюя на спрос и руководствуясь собственным вкусом.
Потом с пиратством тоже стало кисло и неуютно, фирмочки распадались, оставшиеся штамповали диски по «12 в одном», чего он, со всем своим отношением к искусству перенести не мог.
Страшно увлекся дайвингом, таскаясь периодически в какие-то специальные места на теплых морях с затонувшими кораблями и прочей подводной экзотикой.
Он заваливал меня сине-зелеными фотографиями со дна морского, с обломками амфор, рассыпанными монетами, поросшими ракушками останками чего-то и прочей экзотикой.
Еще все время присылал фотографии своих кошек, которых обожал.
Собственно, это были, наверное, его единственные близкие существа.
При всем количестве друзей и приятелей, он был очень одинок.
Ну, вот так сложилось, такой был характер — свой парень, всегда готовый помочь и отшельник-одиночка.
Был отличным человеком с великолепным, острым чувством юмора и отличным слогом.
Мог бы писать, но почему-то боялся.
Наверное, боялся, что не получится идеально, а иначе не мог.
Был ранимым и добрым, маскируя слабость подчеркнутой независимостью и мужественностью.
Он был очень хорошим человеком.
Он был последним моим другом детства.
Ему было пятьдесят.
Прости меня, Андрюха.

"Вот часто думаешь: ну за что всё ЭТО мне, несуразная жизнь, переживания по мелочам, неустроенность, вечное отсутствие чего-либо или кого-либо, хроническое несовпадение желаний и возможностей, перманентное безденежье, переходящее в долги…
но в конце концов понимаешь, что без этого и меня самого не было бы…

…а может это был бы какой-нибудь бык в кожаной куртке, с короткой и "яркой" жизнью и финальным выстрелом в подъезде…
…или нервический бизнесмен с ранней импотенцией, язвой и геморроем, ищущий успокоения у психоаналитика, проституток или "отдыха" с анимацией…
…или работяга, с его провисшими трениками, заводом, курение на лестнице в шпротную баночку, пятничным портвейном, драками во дворе и красномордой "супругой"…
…или военным, с горящими глазами, живущим по общагам на всём пространстве бывшего СССР, рискующим жопой каждый день…

…можно продолжать до бесконечности, но я уже успокоился."

29-05-2004

Теги: Жестом по мимике детство люди

День Битлз, день Битлз…
Примерно в семьдесят первом-семдесят третьем услышал их первый раз.
Тогда, на фоне «даже когда будешь бабушкой, все равно ты будешь Ладушкой», это впечатляло.
Потом как-то постепенно помидоры завяли, и уступили место другим перцам.
За последние несколько лет честно пытался заново прослушать хотя бы один альбом целиком, но не дослушав половины сдавался.
Они вполне симпатичные, мелодичные, но — не цепляют.
Это я о себе говорю, если кто не понял.
В последней попытке найти в них то нечто, что цепляло в детстве, сделал подборку из композиций, которые тогда больше всего нравились.
Включил, и потерпел полное фиаско.
Ну да, все мило, приятно, гармонично…
Но чего-то главного не хватает. А чего — фиг знает.
Может, детства.

Для ностальгетиков выкладываю «залихватскую песенку из репертуара джазового квартета «Битлз» и скан первой (!) фотографии этого «джазового квартета» в советской прессе. Вместе с сопроводительным текстом. Из журнала «Крокодил», естественно. 1964 год. Кликабельно

The Beatles — And I Love Her

Marian Dacal — And I Love Her (The Beatles Chill-out V1(2005))

Теги: Pepsi Radio детство ностальгия