В городе последний раз был, кажется, с год назад. И вот, по неизбежности попал туда на днях снова.
Еще по пути к метро понял, что решительно несовместим ни с какими видами общественного транспорта, если не считать таковым такси.
В автобусе виртуозно ругались какие-то две старушки-божьи одуванчики. Ругались так, что аж меня в сторону относило. Видимо, те еще, старой ежовско-бериевской закалки бабульки.
В метро напротив меня оказался абсолютно хрестоматийный бомж весь во всклокоченной сивой бороде, прелых онучах и вшах. Бомж что-то шумно ел, пил и при этом, запустив черную руку с длинными черными ногтями под тухлый свитер, оглушительно скребся. Это не преувеличение, скребся он действительно оглушительно, потому что на эти звуки оглядывались с другого конца вагона. Что там у него под свитером, не знаю, но звук такой, как если бы напильником терли по куску оргстекла.
Когда я уже собрался выходить, к дверям подскакал старикан в замызганном плаще, который лихо приплясывал, притопывал, подпрыгивал, крутил руками, ногами и головой так, что ронял кепку. Он же оказался передо мной на эскалаторе, где я долго разглядывал его ботинки, подошвы к которым были крепко привязаны веревкой в палец толщиной.
Вспомнилась хипповская молодость, фольга от чайных упаковок в зимних дырявых кедах и прочие ностальгические, греющие душу приятности.
По узенькому коридору редакции, где я болтался в предвкушении гонорара, бесконечно слонялись какие-то чрезвычайно одинаковые юноши с озабоченно-отстраненным взглядом, с бла-ародной сединой в аккуратно уложенных волосах, и каждый второй очень деловито что-то бормотал в телефон. Причем, было ощущение, что разговаривали они друг с другом, но почему-то по телефону. И вообще, такого количества седоватых юношей в одном месте я никогда не видел.
В бухгалтерии у меня долго выпытывали ответы на вопросы, о которых я понятия не имел, а если и имел, то давно выкинул из головы за ненадобностью. Послал их к редактору, который, по-моему, единственный, кто все это мог знать. Фамилии редактора я, разумеется, не помнил, никогда его не видел, как, впрочем, и самого журнала, и вообще ничем кроме размера причитающейся мне суммы не интересовался. После нудных и тщетных попыток выяснения фамилии или телефона редактора мне сказали, что у них сегодня вообще не гонорарный день, и чтобы я приезжал по средам и пятницам. И без того уже вскипевший в прямом и переносном смысле, в душном коридоре, в котором кондиционер отсутствовал как явление, я взрыкнул и что-то такое сказал, после чего надувши губки деньги мне девки все же выдали, но удовольствие от этого процесса изрядно попортили.
Единственной отрадой во всей этой глянцевой редакции оказался волосато-бородатый юноша с умными глазами, который попытался со мной заговорить, но в этот момент я как раз прорвался в бухгалтерию, и поговорить не успел, о чем жалею. Сейчас такие вежливые хиппаны уже почти не водятся. Кроме того, мне показалось, что где-то я его уже видел. Или это аберрация памяти на почве ежедневного мелькания картинок с заросшими волосами музыкантов из семидесятых.
В метро, купленный талончик пускать меня отказался наотрез, и пришлось заново четверть часа стоять в потной очереди.
В автобусе ревмя ревел то ли бухой, то ли больной на голову гражданин. Ревел основательно и страшно, не по-человечески.
На меня напирали, мне в ухо жарко дышали, меня давили и толкали локтями, на меня шипели и воняли омерзительной смесью из пота и духов.
Дико хотелось немедленно оказаться дома, встать под горячий душ и намылиться с ног до головы шампунем с хлоркой.
Вообще после поездки возникло стойкое ощущение того, что выйдя за порог дома, оказываешься в скверике семнадцатой больницы, где на лавочках сидят психи тихие, по аллейкам, глядя под ноги, ходят эмдепешники и вялотекущие, а из кустов неожиданно подскакивают активные и, взяв за рукав, принимаются горячо повествовать о чем-то своем, невразумительном.
Но в больнице хотя бы знаешь, что сам ты дипломированный псих и вокруг тоже психи с подписями и печатями, а потому относишься к этому спокойно, зная чего ожидать и как на это реагировать. В городе же понять что-то решительно невозможно, там абсолютно не ясно чего и от кого ждать, и как отвечать в случае чего.
Там танцуют дядьки в перевязанных веревкой башмаках.
Там скребутся вшивые бомжи.
Там что-то вдруг перестает работать и никто ни за что не отвечает.
Там задают идиотские вопросы, на которые ты должен что-то отвечать.
Там по сорок минут ждешь чьей-то милости в душных коридорах.
Там вынужден переругиваться с автомобилями, которые не могут проехать из-за того, что все тротуары заставлены железными конями, и ты вынужден идти по проезжей части.
Там хватают за рукав смутные персонажи и настойчиво пытаются всучить какие-то бумажки.
Там в метро талончик нужно засовывать стрелкой вверх, а в автобусе почему-то стрелкой вниз.
Там круглые двери в редакции надо крутить с таким усилием, что дамам и субтильным персонажам мужского пола, приходится проходить их исключительно компанией.
Словом, там все странно, алогично, противоестественно и напряженно-насторожено.
Дурдом, безусловно, не самое спокойное и веселое место, но там точно спокойнее, чем в этом чокнутом городе вольноотпущенных сумасшедших.
Теги: Манжеты мизантропическое москва ненаписанное слова
Ссылка на этот пост:
Волков Сергей Васильевич Родился в 1956 году в г. Петрозаводске. С 1962 года живет в г. Москве.
Подпишись на RSS
