Купил себе недавно тапочки.
Модель «прощай молодость», вязаные, на меху.
Удобные, легкие, мягкие, теплые.
А вчера стали вдруг попукивать.
Трогательно так, с чувством.
И вот хожу теперь, а под ногами все время кто-то мелодично попукивает.
Нежно, будто в любви признается.
Вот же снова какая-то сволочь на меня начихала.
Не в переносном, а в прямом смысле.
Начихала и накашляла.
Теперь я второй день как разваренная амеба.
Такой же аморфный и такой же горячий.
Одно из самых противных сопутствующих явлений, это почти полное отсутствие слуха.
То есть все что внутри слышу отлично.
Слишком даже.
А все что снаружи, уже недоступно.
Не пробивается через наружное ухо во внутренее.
Единственная радость от этого — не слышу своего неуемного соседа-рукодельника, который круглыми сутками долбит и сверлит у меня над головой.
У жены спрашивал, говорит, сверлит и долбит, как и раньше.
А мне по фигу.
Ну хоть что-то приятное…
Но вообще, достало.
То одно болит, то другое, то здесь свербит, то там заколет, то печенку пучит, то камни в мозге.
Хочу панацею.
Пусть даже маленькую.
Желательно, многоразовую.
Или с функцией подзарядки.
Да хоть какую…
Первыми моими наручными часами был дедовский хронометр, снятый с цепочки и переделанный для ношения на руке. Здоровенная штуковина с эмалевым циферблатом, резными стрелками и большой заводной кнопкой. Носил я их, по малолетству, только дома. Приятно было ощущать себя взрослым и серьезным.
Позже была отцовская «Победа» с циферблатом цвета слоновой кости.
Какие часы носил потом, уже не помню, поскольку было их немало. Но механических больше никогда не носил. Не нравилось, что надо все время подзаводить, что тикают и самое главное — терпеть не могу стрелок. Видимо, из-за какой-то особенности восприятия мне нужно некоторое время, чтобы «преобразовать» положение стрелок в вербальную форму и осознать смысл, то есть, иначе говоря, понять, какой же таки час показывают стрелки. Электронные показывают уже готовый результат, на осознание которого времени тратить не нужно.
Ну и конечно же всякие дополнительные удобства вроде будильников, таймеров, секундомеров, подсветки, полной «непотопляемости» и прочего. Сейчас у меня какие-то старые уже Casio, единственным недостатком которых являются латинские сокращения дней недели. Это для меня всегда было проблемой. Но все остальное устраивает более чем. Я в них и плавал и руки мыл и даже стирал белье — им все по барабану. Многочисленные будильники с добавленной текстовой строчкой, чтобы ясно было "по чем звонит колокол".
Словом, ни фига мне больше от часов не надо.
А часы, как предмет престижа, показатель статуса и уровня достатка всегда смешили. Вот двое встречаются, и ну часами меряться — у кого камни круче, стрелка длиннее и заводная головка шершавее.
Да и вообще, тратить на элементарный прибор для измерения времени денег больше, чем на аккумулятор от мобильного считаю глупым.
Если только это не произведение искусства в чистом виде и не коллекционная, раритетная, антикварная вещица.
Поэтому с любопытством разглядывал фотографии на Les Montres. В такие места забредаю не часто, и потому рассматривал это все с особенным интересом, как если бы изучал быт марсиан или йети. Правда, йети, часами по-видимому, не пользуются.
Многое меня там удивило. Как-то никогда не задумывался над тем, что могут существовать часы исключительно как украшение без функции, собственно, наблюдения за временем. То есть пружинки-шестеренки внутри есть, все тикает, ходит и крутится, и даже стрелки вроде бы как существуют, но узнать по ним время невозможно.
Хотя та же фирма Cacharel выпускает и такие легкомысленные часики. Вполне себе милая безделица по смешной цене.
А описание к часикам В.Габю порадовало сообщением о ремешке из кожи луизианского аллигатора ручной выделки. Это не говоря уже о сплошном золоте, сапфировом стекле, ручной работе и возможности утонуть в таких часах на глубине до 30 метров. Именно утонуть, потому что смутно представляю себе сапиенса добровольно решившего поплавать в таких котлах. Хотя стоят они не дорого, всего 352 000 рублей. В другие валюты сами переводите.
Вот в этой модели TAG Heuer понравилось сочетание серого с желтым или говоря иначе стали и золота. Симпатичные часики и даже были бы похожи на мои заслуженные Casio, если бы не стрелки и загадочный автоматический гелиевый клапан. Ну и цена, конечно. Хотя, если убрать в цене последние три цифры, то и она была бы как у моих Casio.
А вот эти Maurice Lacroix изящно смотрелись бы на мощной загорелой руке дайверши, любительнице понаблюдать за морскими звездами. Удовольствие наблюдать за звездами на собственной руке обойдется вам всего в 737 380 рублей. Такие суммы я даже с калькулятором не могу перевести в евро-баксы, так что вы уж как-нибудь сами.
Дамам построже может понравится танковая гусеница с натуральными цирконами от Christian Bernard. Я не дама, но мне понравилось.
Так что, если как-нибудь заваляется у меня тыщь эдак 500-800, которые захочется вдруг потратить на эдакую байду, имея которую можно будет небрежно оттягивать рукав пиджака, чтоб она, байда, всем сверкнула в глаза сапфировым стеклом с цирконами по периметру, то я знаю, куда мне идти.
Поехал по делам в одно охраняемое учреждение.
Впрочем, если подумать — чего у нас сейчас не охраняют?
В банке — секьюрити, в магазине — охрана, в школе зорко бдят дяди в форме, в прачечной крепкие ребята роются в грязном белье, в жеке скрипят суставами пожилые сторожа с одышкой, радикулитом и валидолом в кобуре.
Даже туалетные будочки по совместительству охраняют бабки в жилетках и платочках.
И при этом, что характерно, свободно проходишь везде.
Если куда-то не пускают — дал денег — и везде.
Вот и сегодня.
Девки на ресепшене пропуск не выписали, что-то у них в компьютерах не работало, а без компьютера они уже не могут.
То есть вот так просто, от руки — не могут уже.
Плохо помнят, как ручку держать, и буквы все по гарнитуре таймс норовят писать.
Но мне-то надо.
Взял бумажку на стойке, написал: «Пропустить» и расписался невнятно.
Пошел к двери.
Стоит охранник.
Если со стороны будете смотреть, меня рядом с ним не заметите.
Я очень жиденько смотрелся, очень жиденько.
Он в полтора раза выше, в три раза шире, с челюстью чуть меньше экскаваторного ковша и примерно такой же формы.
Мой вместительный рюкзак в его лапищах, как бедный старушечий кошелек.
Мне, чтоб в дверь, что за ним, пройти, надо его полторы минуты обходить.
Я ему бумажку, а он сквозь ковш свой что-то гудит и не пускает.
Я думаю, может, ему оттуда, свысока видно плохо.
На цыпочки встаю, пропуск на вытянутой руке в амбразуры его сую.
Все равно гудит что-то, и пальцем меня, как гидравлическим поршнем толкает.
И что?
Червонец ему дал, и как не было его.
Вот интересно, таких специально в инкубаторах выращивают или они самопроизвольно вылупляются?
И где ж на таких генетический материал берут?
Кругом, как ни посмотришь, все заморыши какие-то с алкогольной тоской в глазах.
Или круглые, гладкие, пыхтящие все в поту и жире.
В лучшем случае, крепенькие, плотненькие, но маленькие.
Таких крепеньких пять штук надо вместе собрать, чтоб одного такого охранника получить.
Но ведь берут же где-то…
И что интересно: если обычным нужно с детства себя как-то выделять из общей массы, ну там рисовать, компьютеры разбирать-собирать на время, физику учить или бегать-прыгать и гантели тягать, то этим ничего не надо.
Они изначально из массы на полметра во все стороны выделяются.
Потому с детства ни к каким умственным и физическим шевелениям не приучены.
Поди, скажи ему «Петька дурак!»
Он и без боксерских курсов и черных поясов просто лениво даст раза по кумполу, и все.
И опять в спячку.
Это нам, маленьким, надо гибкость ума тренировать, на турниках подтягиваться, книжки читать и, вообще, всесторонне развиваться.
А ему куда еще развиваться, когда он в обычный жигуль при всем желании не влезет.
А если и запихнется как-то, то жигуль не поедет.
То есть двигатель работать будет, но вхолостую.
Так что, я считаю, что нам, маленьким, повезло.
Нам чтобы выжить, шевелиться надо, мозги с мышцами напрягать, думать стараться, по сторонам смотреть.
А это полезно.
Как для здоровья, так и вообще.
Для вообще — особенно.
С утра выходишь на крыльцо из сеней, потягиваешься сладко, с удовольствием, на небо голубое сквозь березовую листву смотришь и с чувством так говоришь, «Эх, блин, хорошо, ядрена вошь, дрыном тя по соплям совсем!»
А после чайник на плиту поставил, пока закипает, глаза со сна прищурив за хлебушком горячим босиком по брусчатке, по песчаной дороге, лениво прошелся, с хохотушкой продавщицей поздоровался, к хлебу сырку еще выбрал.
Посмеялись, повеселились, селянок каких-то туда же зашедших тоже развеселили, и обратно домой.
Не спеша так.
Босиком по песочку ногами ступаешь, по плечам тень от листьев прыгает.
Домой пришел, сметаны банку из ледника достал, ножом сметанку порезал, на хлеб положил, сверху сыром накрыл и с чаем крепким, сладким, кирпичным…
А в окошки тюлевые солнышко светит, подвода с сырзавода с бидонами проехала, корова чья-то на выпас лениво прошла.
По тропке, прямо под окнами русалки какие-то пробежали о чем-то своем, русалочьем, хихикая.
Через дорогу, сквозь огороды храм куполами горит.
За спиной слышишь шорох какой-то.
Это Всехный Кот Васька завтракать пришел.
Ждет пока ты ему чего дашь.
Сметанки, например.
Очень он сметану уважает.
Только сметану я и сам уважаю, поэтому получит у меня Васька сырные обрезки, да хлеба сметаной смазанного.
Хватит с него. Не у одного меня кормится. Он же Всехный.
Ну, а после всего этого, трубочку достанешь, Всехного Ваську лениво шуганешь, сыр со сметаной, на всякий случай, в ледник поставишь, и на крылечко под березу выйдешь посидеть, покурить, глаза после чая прикрыть.
А сквозь веки зайцы солнечные бегают.
Сквозь листву прыгают и балуются, шпана неугомонная.
Покуришь, трубку выбьешь, в дом зайдешь чтоб кеды надеть да ножик с флягой взять и, дверь заперев, отдыхать пошел.
В лес. На озеро.
А может, и на холмы, на реку к соснам, к вереску.
А там, глядишь, и на другое озеро придешь.
На холмы подымешься, сверху видно все, елки-палки, как далеко! А красота какая!
Ну тут уж непременно надо трубочку выкурить.
На самой, на макушке холма этого.
На песок мхом прикрытый присел, трубочку раскурил, и сидишь, пыхаешь потихоньку.
А в голове какие-то мысли огромные-огромные, светлые и легкие.
Как облака в небе над головой.
Или, как небо само.
Прямо кусок неба в голове плавает.
И как только помещается?
Наверное, голова такая большая стала, что в нее и небо и облака и оба озера влезли, и леса сосновые за озерами, и луга, что здесь, внизу зеленью светятся, и храм, что немного сзади посреди погоста стоит, и дорога песчаная, и город, что тоже сверху за озером виден.
Все это в голову уместилось и еще место осталось!
Во, какая голова-то стала.
Не голова, а прямо-таки вселенная.
Только чуть поменьше.
Своя такая вселенная.
Персональная.
Личного пользования.
И вот сидишь так, сидишь, вселенная в голове что-то свое интересное придумывает.
И не понять даже. Уж очень велико для сознания.
В голове-то помещается, а в сознание не влезает.
Подкачало сознание-то, маловато оказалось.
Ну, да и ладно с ним. Нам и так хорошо.
Тем более, что глянь, а ты уже корни пустить успел.
Сквозь песок и мох до озера самого.
Соками прямо из земли питаешься.
А трубка в руках, как дупло маленькое, обгоревшее.
Вот и птица какая-то на нее уже села.
Только что за птица, не знаю.
Не разбираюсь еще в них.
В волосах стрекозы летают, паучки какие-то бегают.
Белка прибежала, постояла, посмотрела и обратно удрала.
Видно, ничего интересного во мне не углядела.
Ладно, вот холодно будет, тогда прибежишь ко мне греться.
На груди, за руками-ветками пристроишься, клубочком свернешься, и дрыхнуть будешь.
А я тебя охранять стану.
Я белок люблю.
Ишь ты, побежала-то, побежала!
Ладно, беги.
Еще увидимся, кареглазая.
Розово зефирное, сладко карамельное детство со счастливыми, радостными пятнами солнца на янтарном полу. Все вокруг еще кажутся добрыми или, по крайней мере, кажется, что они должны быть такими.
Высокие пушистые сугробы чистого белого снега, в которых можно купаться, кататься, можно зарыться в них и прокопать в них длинные уютные норы, где так сладко прятаться от всех.
Желтые-желтые поля одуванчиков, и ты идешь через них и храбро рубишь это бесчисленное воинство ореховым прутом.
И кем-то привязанный над прудом канат с узлом на конце, с которого так смело и ухарски прыгают в воду большие мальчишки, и как потом мы, малышня, сломанной веткой подтягиваем этот канат и с большой ледяной жабой в животе, мертвой хваткой уцепившись за канат тоже шагаем с песчаного обрыва и со сладким ужасом пролетев пару метров шумно падем в воду.
А потом мокрые, но счастливые и гордые поднимаемся по холму и найдя муравьиную тропинку ловим больших коричневых муравьев и слизываем с них муравьиную кислоту.
А после проходим еще немного и чуть побродя среди молоденьких сосен, видим яркие желтые или кофейно коричневые натеки смолы и отодрав их от коры засовываем за щеку и мужественно жуем пока не уйдет горечь и смола не превратиться в отличную первоклассную «жевачку».
Становится жарко и мы идем к колонке у развилки желтой песчаной дороги и пока один налегает животом на тяжелую железную ручку, другие пьют из ледяной упругой струи.
И войско желтых одуванчиков уже сменило обмундирование и теперь это армия вражеских парашютистов, которых так весело и азартно истреблять из рогатки с белой резинкой вынутой из трусов.
И так интересно наблюдать за «солдатиками», красными с черными пятнами жуками, которые вечно толпятся и суетятся у корней двух больших берез.
А когда «солдатики» надоели, то лучше всего забраться на самый верх разлапистой густой черемухи и устроившись поудобнее на широкой шершавой развилке лакомиться черными вяжущими ягодами, а косточками кидаться в спящего на скамье под деревом кота.
А потом самому улечься на спину на плавно раскачивающемся дереве, и смотреть на текущие в голубизне облака сквозь шевелящиеся темно зеленые листья.
И так хотелось лежать и лежать, и мерно качаясь плыть куда-то сладко и радостно не помня и не зная забот и обид. Только плавно качает тебя надежное широкое дерево, прикрывают от яркого солнца заботливые листья и текут, текут неспешно, играя формами по голубому глубокому небу белые чистые облака.
И я знаю, что этого никогда больше не будет.
Ни-ко-гда.
Сосиски с капустой под соусом из морилки.
До сих пор вздрагиваю от воспоминаний о советском общепитовском сером пюре с лужей мутного топленого масла в центре.
И еще котлеты такие были. Специфические.
Это не название, это определение.
То есть, это сейчас они специфические, а тогда других не было, тогда ГОСТ был.
А еще капуста была тушеная. Серая. Кислая.
И компот из сухофруктов.
А когда я работал в кафе, то сосиски на ночь туго набивали в молочные бидоны и заливали водой.
К утру вся вода впитывалась.
На разницу все кафе под вечер было в хлам.
Бармен мудрил с коньяком и прочими напитками и тоже жил очень хорошо.
Но бармены быстро менялись.
Ротацию барменов обеспечивала прокуратура.
А здоровенный, краснорожий шеф-повар с руками как окорока, после второго литра спускался в подвал, поджигал большую паяльную лампу и принимался палить кур.
Это у него бзик такой алкогольный был.
Как вечером нажрется, так кур палить.
И один не мог, обязательно заставлял кого-нибудь с собой оставаться.
Здоровенный, агрессивный, грубый и бухой.
То ли посадили его, то ли помер от апоплексического удара.
А не фиг было сосиски водой пропитывать, а после, чтоб страх заглушить, ночами водку квасить и кур палить. Одному страшно было, вот и оставлял с собой кого-нибудь.
А все равно помер.
Или посадили.
Так и так не доводит до добра расхищение социалистической собственности.
Пусть даже и в виде водопроводной воды в толстых водянистых сосисках.
И коньяка с той же водой.
А когда работал в хозяйственном, там из одной фуры морилки делали две.
И олифы тоже две.
С разницы нам тоже капало на стакан кефира.
А что покрепче покупали на деньги полученные со спекуляции жутким дефицитом - крышками для консервирования и туалетной бумагой.
Ко мне из других городов делегации за крышками приезжали.
А за туалетную бумагу девушки такое предлагали…
А морилку таскал домой ящиками, и перегонял с помощью скороварки и ректификационной колонны из институтской лаборатории вынесенной оттуда сильно заинтересованным соседом аспирантом.
После туда кидалась марганцовка, активированный уголь и получался чистый спирт.
Бутылка водки стоила 4,12, а бутыль спирта из морилки обходилась в 60 копеек.
Потом государство это дело прочухало и стало добавлять в морилку яд для тараканов.
Мы все равно прогоняли, чистили и пили, пили, пили…
А после спиртовую морилку вообще сняли с производства и заменили на водорастворимую.
Но до этого наша директриса успела загнать налево с полдюжины фур.
Которые наш дружный коллектив грузчиков сделали из четырех с помощью воронки и самодельной открывашки для портвейна.
Посуду для этого отдельным рейсом привозили за отдельные деньги отдельные шофера.
А когда в гастрономе работал, там такое было…
И в Манеже.
И в Центральном выставочном зале.
Оттуда у меня целиком дома лежала выставка японского плаката. Друзьям раздаривал и все стены в постерах были.
Лохи брызгались слюной и падали без чувств захлебываясь от зависти.
А еще в булочной ночные приемщицы с кондитеркой крутили.
Иногда и с грузчиками крутили.
С кондитеркой для денег, с грузчиками для удовольствия.
И в музее народов востока.
И в музее на делегатской.
И в центре народного творчества.
Уж вроде чего можно было тогда с матрешек-балалаек наварить, но администрация неплохо жила…
Не на зарплату же жить.
На нее только помирать.
Это если без похорон и поминок.
Так, скромно, литр на троих и пара сайры в собственном соку.
И утром кружка прозрачного пива со стиральным порошком в общественной поилке.
Подпишись на RSSЕсли увидели ошибку,
выделяйте её мышью ,
и жмите Ctrl+Enter,
Спасибо!
Реактивный
хостинг
Тэги
