Pepsimist

— Правильно, греется! Значит, я сейчас растираюсь полотенцем, чтоб горело все, и ложусь под перину, а ты бежишь к матери и тащишь банку малинового варенья.
— А варенья-то зачем, — ревниво интересуется Андрюха, обожающий всякие варенья.
— Ну, как зачем? Народ ведь как лечится? Под одеяло и куча варенья с чаем, правильно?
Андрюха, пожалевший варенья на бюллетень, говорит:
— Ну, и с мёдом пьют, и с лимоном, не только же с вареньем!
— Точно, я и забыл! — подхватываю. — Значит, не забудь: варенье, мёд и пару лимонов. А чай здесь есть.
Андрюха говорит:
— Ты сбрендил с мороза, что ли? Где я тебе зимой лимоны найду?
Я ему отвечаю:
— Если люди находят где-то, то и ты найдешь. Тем более, для такого благородного дела.
— Да-а… — скучнеет Андрюха, — тебе-то оно может, и благородное, да вот только больничный тебе нужен, а за лимонами мне бегать! И варенье тоже тебе жрать, между прочим.
— А больничный мой, — говорю, — тебе нужен не меньше, чем мне. А то и больше.
— Это как так? — раскрывает глаза Андрюха.
— А так, — говорю, — Если я сегодня не заболею, то значит, придется завтра в школу идти, а если в школу пойду, то кто тогда тебе будет помогать железки с баржи откручивать, а?
А до железок всяких он страшный охотник был. На ходу с машины колеса скручивал. Вся комната его была завалена и заставлена ржавыми останками каких-от механизмов, моторами от стиральных машин, компрессорами от холодильников, велосипедными колесами и рамами, железными трубами, кусками жести, мотками проволоки, чугунными чушками неясного предназначения и происхождения, здоровенными гайками, огромными болтами с сорванной резьбой, а вместо стула у кровати лежали три прихваченные скобами железнодорожные шпалы в мазутных пятнах. По всем углам стояли бутыли с бензином, керосином, ацетоном и бог знает, с чем еще. Запах в квартире был соответствующий обстановке. То есть для непривычного носа чудовищный.
А дня два назад ему как раз идея в голову пришла, пойти на набережную, где баржи стоят, и скрутить там какие-то железки, которые ему срочно понадобились для очередного изобретения. Железки, как он рассказал, большие, тяжелые, да еще примерзли, и одному ему с ними нипочем не справится. Вот мы и договорились за ними вместе сходить.
Короче, осознал он свой профит, побежал к матери в мастерскую на чердак. Ну, а я пока трусы снял, сушиться на батарею положил, сам надел все, что у меня кроме трусов было, и так во всей амуниции, ну, кроме ботинок только, под пуховик залез. Сейчас, думаю, пропотею хорошенько, ослабею, температура скакнет, и надо будет сразу к врачу бежать, пока она обратно не ускакала. Лежу, жарко, противно.
Тут Андрюха приходит, тащит майонезную банку засахарившегося мёда, литровую банку варенья, один лимон в сахаре нарезанный и пачку аспирина.
— А аспирин-то зачем?
— Да это мать дала, когда я сказал, что ты простудился.
— А зачем сказал-то? — спрашиваю.
— Как, — отвечает, — зачем? — Если б я ей не сказал, что это тебе, разве ж она мне вот это все дала? — обвел он тоскливым взглядом варенье с мёдом.
Ну ладно, аспирин мы отложили, и стали к лечению, вернее к заболеванию готовится. Андрюха пошел чайник ставить, а я скрутил крышки с банок, ложку взял, глянул на все это и поскучнел. С детства терпеть не могу варенья. Мёду-то еще могу пару чайных ложек с большим трудом съесть, а тут всего этого сладкого и липкого столько стоит, сколько я, наверное, за всю свою жизнь не съел. Нет, думаю, если я это все в себя впихну, то не просто заболею, а тут же, немедленно засахарюсь, как мёд, и скончаюсь в страшных мучениях. И что же делать?
Андрюха к этому времени чайник притащил, заварку достал, чашку. Тут меня мысль осенила.
— Стоп! — говорю. Мы вот чего сейчас сделаем!
Беру пачку чаю, высыпаю в кружку, вернее в здоровенный такой бокал, немецкий, с откидной крышкой, заливаю кипятком, и ставлю на место крышки чайника, чтоб парком погрело.
Андрюха поглядел и говорит:
— Слушай, у тебя же в детстве ревмокардит был?
— Ну, был, — говорю, — ну и что?
— А то, — отвечает, — что если ты сейчас этот чифирь выпьешь, то тебя твой ревмокардит на месте и прихлопнет. И даже предупреждать не станет.
Я ему объясняю, что штуку эту я пить буду потихонечку, по глоточку, и только потому, что она горькая, как хина, и мне ее сладким заедать придется. А иначе я всю эту патоку не съем. А если не съем, то не заболею и придется ему тогда баржи одному раскручивать.
— Лучше бы мне надо было заболеть, — мрачно заявляет Андрюха. — Я бы и без чифиря съел. И без чая.
— Ну, — говорю, — брат, ты-то хочешь просто удовольствие получить, а я же через страдания, через муки пройду, лишь бы только завтра тебе не одному эти баржи развинчивать. А, это разные вещи, это же с пониманием надо подойти.
Совсем Андрюха помрачнел, поскучнел.
— Ладно, ты тут страдай и мучайся, а я пойду на балкончик покурю пока. И ушел.
Я бокал на стол поставил и ну в нем ложкой крутить, а она и не крутится. Там не чай, а борщ какой-то получился. Воды почти нет, сплошные чаинки распаренные. Жирные такие, толстые. Ну, я крепость со дна кое-как поднял, лимончика пару долек в рок закинул и ну эту жижу черную тянуть. А ее, как я понял, что с вареньем, что с мёдом, что с ложкой сахарина пей, один хрен, такими судорогами от горечи пробирает, что глаза на лоб выскакивают. Ну, мучился я, мучился, с треть кружки осилил, чувствую, не могу больше. Голова кружится, плывет все, сердце бухает, как пламенный мотор, а варенья сколько было, столько же и осталось. Если меньше и стало, то как-то нечувствительно для глаза.
А я же еще в одежде зимней сижу, да под периной. Взмок так, что отжимать можно вместе с периной и матрацем. Думаю, ладно, перекурю-ка тоже слегка, а уж потом, все обязательно доем, тем более, что по личным моим ощущениям, температура у меня уже была градусов тридцать девять, если не сорок. Я бы и сразу к врачу пошел, да только боялся, что пока дойду, по дороге температуру всю растеряю. Да и горло бы хорошо, чтобы красное было. А то врач не поверит, придираться начнет: как так, мол, температура есть, а горло, как у младенца.
Достал сигаретку, перекурил, чувствую, дальше потреблять могу. Не столько варенье, сколько чифирь этот. А Андрюха все на балконе мерзнет, курит, не может спокойно глядеть, как я его вареньем малиновым давлюсь. Ну я приналег, чифирь допил, варенья, наверное, ложек пять еще съел, мёда пососал, а лимон так и вовсе весь съел. Но лимоны-то я и без чифиря люблю. Чувствую, что температура у меня уже, наверное, сильно за сорок. Встаю, качаюсь весь, иду, как плыву к балкону, Андрюху вызываю.
— Дуй за градусником, сейчас померим и пойдем. Я уже точно готов. А горло, ладно, с такой температурой никто придираться не станет.
А он говорит:
— Так у меня градусника нет, я его уж год, как на опыты с ртутью пустил.
— Ну, — говорю, — к соседке зайди, уж у нее-то точно есть.
Он грустно так отвечает, что у нее-то может, и есть, но ему, Андрюхе, она точно не даст, потому как последний раз, когда он у нее градусник брал, то на кухне его взорвал. Соседка еще потом дезинфекцию какую-то специальную вызывала.
— Как, — спрашиваю, — взорвал?
— Ну, как, как… — отвечает.— Опыты ставил, он и рванул. Стекло не выдержало, когда ртуть закипела, ну и…
— Ну, — говорю, — ты даешь, химик. Как же теперь мерить-то будем?
Он говорит:
— А чего здесь мерить-то, на рожу одну твою только глянешь, так и градусника никакого не надо. Вот только надо тебе весь остальной кипяток выпить, чтоб температуру до поликлиники донести. Чтобы по дороге не остыть.
Я говорю:
— Температуру-то я, может быть, и донесу, а вот воду точно не донесу.
— Ну, так сейчас сбегай. Ту которая в тебе уже остыла, слей, горячей добавим и сразу пойдем.
— Не могу, — отвечаю. — Она у меня еще до места не дошла.

Теги: Жестом по мимике

Страницы: 1 2 3

Опубликовал:  . 10.01.2009 (Суббота) 02:29 дп Раздел Жестом по мимике. Комментарии RSS.