Тоску можно разбавлять красотой для уменьшения терпкости и остроты.
А вот красоту лучше употреблять в чистом виде.
Мир она, может, и не спасет, но ежели вот так залпом, с выдохом ее принять, рукавом занюхать и глазами заслезившимися окрест глянуть, то жизнь точно лучше покажется.
А что еще надо?..
Знакомство с пикулями состоялось в глубоко застойные годы вот с этого абзаца Стругацких:
«Я взял рюмку, выдохнул воздух и вылил настойку в рот. Я содрогнулся и откусил половину пикуля. Госпожа Мозес произнесла хрустальным голосом: "О! Это настоящий мужчина". Я улыбнулся и засунул в рот вторую половину пикуля, горько сожалея, что не бывает пикулей величиной с дыню.»
После прочтения мне, советскому юноше, знакомому лишь с куцым ассортиментом советских продуктовых магазинов, долго еще представлялось нечто вроде каперсов (о которых тогда тоже понятия не имел и слова такого не слышал) или оливок (так же отсутствующих в торговой сети).
И был ужасно разочарован, когда гораздо позже кто-то рассказал, что пикуль, это не есть какой-то определенный экзотический овощ, а есть смесь самых обыденных вроде лука, перца или огурцов.
Что-то вроде тогдашних болгарских овощных ассорти, только не в томатном соусе, а в уксусе.
Да, это было большое разочарование.
Примерно, как с божоле, которое, благодаря частому упоминанию в хороших книгах представлялось неким нектаром с потрясающим вкусом и незабываемым ароматом.
И когда в восьмидесятых знакомая француженка купила в валютной «Березке» несколько бутылок белого божоле, оказалось, что это обычный сушняк за рупь восемьдесят, которым мы тогда давились ежедневно, морщась, сплевывая и зарабатывая изжогу пополам с похмельем.
Ну, конечно получше кислого и вонючего «Ркацители», но ждали же не «чуть», ждали же вовсе чего-то совсем иного, небывалого.
Оттого и такое сокрушительное разочарование.
Вот так и рассыпались от прикосновения знания две красивые сказки.
«Дети — идите! Живите на свете. Светлая сказка окончена, дети.»
(Борис Камянов 1975)
Не знаю, возможно, еще где-то и в другие времена так делали, не слышал.
В советские времена был близкий знакомый, с которым первое время у нас довольно часто возникали конфликты этического свойства на алкогольной почве.
Он имел весьма странную привычку употребления водки, которая не давала мне спокойно принять на грудь свои двести грамм, когда собирались вместе.
Собирались обычно у меня или у него на кухне, ставили в холодильник вторую серию, а первую тут же открывали и приступали.
То есть, такой стандартный сценарий разыгрывался во всех остальных случаях и с другими знакомыми, но не с ним.
Позже мы пришли к компромиссу — я употребляю положенную порцию, закусываю, и иду на время в комнату, пока он на кухне в одиночестве употребляет свою.
Я водку вообще не люблю и не любил никогда, по-моему, отвратительный напиток, имеющий единственной целью превратить тебя в свинью за минимальное время.
Пить водку для получения удовольствия от процесса невозможно, поэтому пить ее надо максимально быстро, желательно холодной, ну и закусить чем-нибудь остреньким, чтобы перебить её омерзительный вкус.
Хотя, лучший способ, это не пить ее вовсе, а заменять более благородными и действительно вкусными напитками.
Я так и поступал, и водку глотал исключительно в тех случаях, когда ничего другого достать не удавалось.
А вот этот мой приятель придумал очень странный способ употребления водки.
Причем, все прочие напитки он не любил и пил лишь водяру.
А способ его был так же прост и незамысловат, как и сама водка.
В суповую тарелку наливается стакан водки, туда же густо крошится черный хлеб и крупно порубленная головка лука, и все это хлебается столовой ложкой, как обычная квасная тюря или окрошка.
Он уверял, что так быстрее цепляет, по шарам бьет мягче, и похмелье нежнее.
Каждый раз уговаривал меня попробовать, что ему так и не удалось.
Вот до сих пор и не знаю, — может, он и прав был насчет похмелья…
© Mick Smith
Дня четыре хворал какой-то мелкой простудой без температуры и прочих ярких проявлений, а ночью проснулся от того, что дико колотит, зуб на зуб не попадал.
Кое-как напялил свитер с теплыми штанами и засунул градусник.
Жена посмотрела — 39,5.
Не помню, чтобы когда-нибудь такая была, личное максимальное достижение в этом виде не поднималось выше 39.
День перекантовался с 38 и сегодня уже ничего.
То есть здоровье и его состояние крепко взялись за руки, оперлись на плечи друг друга — и таки стоят.
Пусть пока еще привалившись плечом к плечу под патетическую музыку на фоне героически пылающего восхода, но все же куда лучше, чем было.
Невзирая на то, что лихоманка еще лихоманит, и что температурный режим наружной поверхности организма не желает подниматься выше 36,0, что для этого самого организма тоже не характерно.
Врач, что для них естественно, ничего не знает, сказать ничего не может. и прописывает дежурный аспирин.
Да мне, в общем, все равно, главное, чтобы дальше организм таких фокусов не выкидывал.
Действительно старый Арбат. Сейчас таких уже не делают. Год, примерно, 1988.
Ныне на месте этого забора, если верить гуглу и яндексу, то ли японское кафе, то ли венская кофейня, то ли кофе хауз, то ли какой-то банк, то ли ювелирный салон.
В общем, разгул бездуховного загнивающего капитализма.
В восьмидесятые-девяностые капитализма как такового еще не было (как, впрочем, и сейчас), но разгул был.
Разгулов было много и всяких, некоторые приятные, другие так себе, третьи и вовсе никуда не годные, но зато ассортимент широкий.
Эх, были разгулы в наше время, не то что нынешнее племя с лексиконом, традициями и повадками средневековых лавочников с айфонами.
Солидный возраст и нелюбовь к общению вместе дают вредный коктейль. Возраст естественным образом отнимает старых друзей, а стремление к уединению не прибавляет новых.
Когда-то, в совсем далекой юности, сейчас уже еле видимой под изморозью скверной памяти и дешевого портвейна, попал я на собеседование к главврачу психдиспансера.
Какая у диспансера возникла нужда в собеседовании, конечно, не помню, но подозреваю, что довели до психушки клешенные джинсы, длинные патлы, и чуждый советскому народу образ мысли, этими патлами и выраженный.
Из всего собеседования, более смахивающего на допрос, запомнилось лишь осатанелая злоба в глазах и интонациях главврача.
Он вообще больше походил на этакого упитанного, но плотно сбитого чиновника из военкомата.
После дежурных вопросов о кличках-явках-паролях «военком» вдруг угрюмо и злобно поинтересовался, а какая музыка мне больше всего нравится.
Не ожидая подвоха, я честно, как на духу сообщил: «Дип Перпл, Лед Зеппелин, Пинк Флойд, Бах, Дебюсси и Моцарт».
Тут харя военкома налилась кровью, глаза вылезли и он принялся орать что-то про проклятых волосатиков, тлетворное влияние и про стандартный набор таких вот эксцентричных психопатов-истериков, мол, все они непременно упоминают Баха, Моцарта и Бетховена, хотя наверняка кроме фамилий больше ничего о них не знают и не слышали.
Что-то он там еще орал и бесновался, в итоге выгнав меня из кабинета с обещанием упечь на полгода в клинику под инъекции аминазина, «где таким волосатикам самое место».
В клинику я все же не попал, но долго удивлялся тому, как выглядят и ведут себя советские психиатры, и жалея, что не смог этому политруку объяснить, что на самом деле давно слушаю и Моцарта и Баха и заслушиваюсь Дебюсси.
Хотя он объяснений и слушать бы не стал, твердо уверенный в своем диагнозе.
А за знакомство с классической музыкой, за пластинки, привезенные из за рубежа и подаренные мне, до сих пор благодарю своего дядю, которому тогда было лет двадцать пять.
Он писал статьи в музыкальных изданиях и был великим знатоком и любителем Музыки.
Он погиб через год, как раз после выхода на Мелодии пластинки Эдит Пиаф с его обширной аннотацией.
А пластинку эту с дарственной надписью давно уже кто-то увел.
Подпишись на RSSЕсли увидели ошибку,
выделяйте её мышью ,
и жмите Ctrl+Enter,
Спасибо!
Реактивный
хостинг
Тэги
