Порядочная страсть или страсть к порядку
09.06.2013Нам все время кажется.
Почти никогда, то есть практически всегда, мы не в состоянии сказать точно и определенно с цифрами в руках: вот этого столько, того столько, а тут украдено на такую-то сумму, плюс ноль-ноль копеек.
Ходят слухи, вернее, легенды, что кто-то в каком-то городе слышал о человеке, знавшего соседа персонажа, который видел сослуживца бухгалтера, гулявшего в парке с уникумом, который ни разу в жизни не употребил слов «кажется» и «вероятно».
Не потому что не знал, а за ненадобностью.
У этого уникума всё всегда было посчитано, сложено, поделено, суммировано и выписано аккуратным почерком в соответствующую графу.
Пока он чего не подсчитал и не занес в гроссбух, этого для него не существовало.
Он не беседовал об отвлеченных материях, музыку не признавал, поэзии не понимал, но весьма интересовался математическими аспектами стихосложения и скрупулезно подсчитывал количество слогов в каждой строчке хокку и очень радовался, когда уличал автора в недолжном их количестве.
Слово «фантазия» для него было отвратительным и неприличным, как пукнуть в переполненном лифте.
Совершенно не переносил всех этих писателей, выдумывающих из головы всякую чушь, которая лишь увеличивает хаос и энтропию.
Ученых тоже не уважал, потому что те постоянно придумывают и открывают что-то, смущающее умы, вместо того, чтобы аккуратно и прилежно заносить в нужные графы перепроверенные цифры и подтвержденные факты.
Книг он дома не держал, потому что не мог решить, выстраивать их на полках по цвету, по размеру, по высоте, по авторам или по тематике.
Это так его мучило и раздражало, что он перестал их покупать и лишь иногда брал в библиотеке исключительно по одной.
Он вообще страдал от богатства выбора, потому что сам не мог решиться ни на один из вариантов.
Оттого предпочитал все, что было снабжено описанием с детальной инструкцией.
Всяческая неточность и неопределенность были для него невыносимы.
Даже краны для ванной и кухни заказаны были где-то далеко и задорого.
От обычных они отличались тем, что ручки у них поворачивались не свободно, а щелкали по нанесенным на них делениям.
Для ванной раз и навсегда заведено было сочетание горячей на шесть делений, а холодной на девять.
Такая определенность и ясность его очень успокаивали и умиротворяли, потому что не надо было сомневаться, думать и делать выбор.
Потому и газовую плиту заменил на электрическую, всё с теми же делениями.
Вся его жизнь была распланирована и расчерчена на графы.
Он ужасно переживал оттого, что автобусы ездят не по расписанию, и ходил пешком.
Всюду приходил строго к назначенному времени, чем создавал для всех массу проблем.
На завтрак принимал одно яйцо первой категории, сваренное за четыре минуты по таймеру, отмеренный ломтик серого хлеба с отрубями и двести граммов молока, подогретого до сорока пяти градусов по Цельсию.
Обед и ужин более обильные, но такие же скучные.
Простыня и одеяло на кровати были снизу закреплены так, чтобы не сползали, не морщились и не нарушали своей прекрасной прямоугольной формы.
Ткань он вообще не любил, потому что ей сложно было придать правильную геометрию и сохраняла она её с трудом.
Оттого вынужденно терпел лишь одежду и постельное белье.
Роль полотенца выполняла электросушилка.
На рабочем столе под толстым зеленоватым стеклом лежал большой лист чертежной миллиметровой бумаги.
Не для красоты, а для удобства расположения предметов.
Лист бумаги и ручка непременно лежали параллельно друг другу на расстоянии двенадцати сантиметров.
Кроме того на столе всегда присутствовали двое часов, электронные и механические, показания которых точно в полночь сверялись по радио.
Погоду узнавал по спиртовому и пружинному термометрам, висевшим рядом на каждом окне.
Если вдруг заболевал, то температуру мерил сразу тремя градусниками — подмышкой, во рту и в заднице.
Поскольку каждый показывал разную температуру, он по специальной формуле высчитывал правильную с помощью логарифмической линейки, потому что калькуляторам не доверял.
Единственным украшением в квартире была выгравированная лазером на латунной пластине таблица умножения.
Такой вот скучный человек, который знал все нужное и не знал ничего ненужного.